© Владимир Поселягин, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Пролог

Я проснулся оттого, что судно содрогнулось, и это явно не было очередной волной. Похоже, мы налетели на скалу или на участок суши. Я знал, что снаружи продолжается шторм, он бушевал и вчера вечером, когда я ложился спать, и наш трёхмачтовый парусник несло по воле ветра и волн. Маг, находившийся на судне в составе команды, лишь купировал особо острые моменты, но силы и заряды артефактов не тратил. А что, раз несёт в нужную сторону, зачем мешать шторму? Ещё и за скорость доставки груза и пассажиров можно сверху взять.

Я сел на кровати с балдахином в своей роскошной каюте и «осмотрелся» магическим зрением. М-да, как видел на три метра, не дальше, так ничего и не изменилось. Но стало понятно, что в матросском кубрике, который находился как раз под моей каютой, было пусто.

Тут последовал новый удар (это уже волна, отметил я), и судно так содрогнулось, что меня снесло с кровати, и я по наклонившемуся полу кубарем полетел в угол, а следом за мной ночной горшок и тазик для умывания. Кувыркнувшись через голову, я упёрся ногами в стену и притормозил падение. Обошлось без травм, ну, если не считать шишки на затылке от ночного горшка; тазик, к счастью, пролетел мимо.

Быстро вскочив, я убрал свои вещи и саквояж в Хранилище и подбежал к двери. Понял, что её заклинило, попытался выбить – не получилось. Выругавшись, я убрал дверь в Хранилище, открыв проём, после чего выкинул кусок стены с дверью в центр своей каюты. Потом выскочил из каюты и в одних подштанниках побежал к лестнице.

Оказалось, не я один тут носился. На верхней палубе толпились слуги пассажиров из дворян, а также шестеро пассажиров. Сам я находился на судне под видом богатого торговца.

При вспышке молнии я осмотрелся. Прекрасно, нас бросили. Хм, а ведь я думал об этом. Хозяин судна был весь в долгах, и этот рейс – последний его шанс. Причём доставка товара вряд ли могла его спасти, скорее продлила бы агонию, а вот страховка за судно… Да, он мог решиться на такое. А я торопился: ищейки шли по моему следу, это судно было ближайшим, вот я и рискнул.

Хм, около тридцати лет проработав сыщиком в нескольких страховых агентствах, я сразу скажу: без шансов, его ещё и к казни приговорят за то, что пассажиров сгубил. Сверкали молнии, давая возможность осмотреться. Шлюпок не было, ни на талях, ни на воде вокруг. И я мог с уверенностью сказать, что команда покинула судно ещё до того, как оно налетело на скалы. Его намеренно направили сюда, на гряду подводных рифов.

Среди пассажиров нашёлся человек, дворянин, взявший ситуацию в свои руки. Под его руководством мы начали быстро строить плот, разбирая часть палубы. Я также участвовал в строительстве, хотя у меня в Хранилище были средства для спасения. После семи лет робинзонады на безлюдном острове стелешь соломку: мало ли снова что случится? А были у меня большой двухмачтовый баркас, большая шлюпка с парусом и вёсельный ялик. К слову, это пятое кораблекрушение с моим участием, но четыре других были действительно случайными, а не спланированными, вот как сейчас.

В воду не прыгнешь, о скалы разобьёт, при вспышках молний хорошо были видны буруны вокруг. Судно до конца шторма не доживёт, его в щепки разобьёт, и это все понимали. Но если мы сделаем прочный плот, да два мага дополнительно его укрепят, есть шанс выжить. И мы старались, ради детей и женщин, которые прятались внизу.

Думаю, они всё же выжили. Точно я этого не узнал, так как меня с ещё несколькими бедолагами накрыло крупной волной и просто смыло за борт. Конечно, мы привязывались верёвками, но как раз в тот момент я с ещё парой парней поднимал снизу бочонки, чтобы закрепить их на плоту, что должно было усилить его плавучесть. Поэтому мы оказались на палубе без страховок, и вот результат.

Я с трудом вынырнул. Чудом меня пронесло мимо одних скал, от вторых я оттолкнулся телекинезом, иначе непременно разбился бы. У меня едва хватило сил достать из Хранилища ялик и забраться в него. Но только я сел на корму и взялся за весло, последовал удар, треск – ялик разбился об очередные рифы и перевернулся. Меня выбросило на скалы и в бурлящей воде потащило по острым камням, ломая кости рук и ног. Досталось и голове, но сознание я не потерял, хотя воды наглотался изрядно.

В итоге меня сбросило на чистую воду, и я достал шлюпку. Но забраться в неё не смог: руки скользили по бортам. Очередная волна подкинула шлюпку, обрушила её на меня, и я с пробитой головой пошёл ко дну. Это всё, что я запомнил. Прощай, Гай Сезар Диз, принц королевства Лукония, он же попаданец с Земли Терентий Грек.

* * *

Я сидел на травяной кочке на берегу быстрой реки и, положив подбородок на руки, опиравшиеся на рукоятку костыля, размышлял.

Знаете, меня уже можно назвать опытным попаданцем в разные миры. Умер я на Земле. Утонул на Чёрном море, в Туапсе, в возрасте шестидесяти девяти лет: ногу свело, когда до берега каких-то триста метров оставалось. Мы квартиру как раз купили, и я уже месяц как там жил. Полюбил купаться ранним утром, когда берег ещё безлюдный, вот и некому было спасти.

А вообще, настораживает. И я сейчас не о том, что попал в новое тело и прожил там чуть больше двухсот лет, это ладно. А настораживает то, что и в этот раз моя гибель связана с морем. Ну, пусть океан, но я снова утонул, это факт. Какая-то нехорошая тенденция. Ладно, не об этом сейчас. Думаю, стоит описать мою жизнь. Не думаю, что получится кратко, но я постараюсь. Эта жизнь у меня уже третья, а попадание – второе.

Значит так. Родители, уж не знаю почему, назвали меня Терентием. Отец был родом из Крыма, полугрек, и род у нас большой, но кроме меня таким именем никого не оскорбляли. Впрочем, своими родителями, да и именем, я был доволен. Жил в Казани, детсад, школа. Потом переехали в Горький: отца перевели, он по партийной линии шёл. Там я закончил школу. Потом армия, попал в автобат, в Германии служил.

Я был разочарованием родителей, потому как увлёкся техникой, и никакие вузы меня не привлекали, а после армии я пошёл в автослесари. К счастью, пусть я и старший сын, но у меня были ещё два брата и сестра, и вот они-то родителей не подвели, вышли в люди. Один брат, как и отец, пошёл по партийной линии, второй в армии устроился (не замполит – честный офицер, ракетчик), а сестра врачом стала.

К двадцати пяти годам у меня была своя двухкомнатная квартира в Москве и машина «Волга», и это в советское время. Впрочем, братьев и сестру я тоже машинами обеспечил.

Почему я женился сразу после армии, до сих пор понять не могу. Как зомбирование от родителей: мол, два месяца погулять после армии, а после обязательно надо жениться, потомство оставить. А девкам, в свою очередь, говорили, что станут перестарками, старыми девами, вот и торопились они побыстрее выскочить замуж.

Впрочем, своей женой я был доволен. Она в паспортном столе работала, капитаном вышла на пенсию. Двое детей у нас было, пацаны. Вот так и жили. На пенсию я вышел, уже когда Союз рухнул. Организовал сеть автосервисов, которую потом младшему сыну передал. Старший в милиции работал, в СОБРе, и к тому времени погиб, оставив вдову с маленькой дочкой. Что любопытно, Афган без царапинки прошёл, а как командировка в Чечню – на второй день и погиб.

Это то, что на виду, а на самом деле я был в криминале: перебивал номера, делал фальшивые документы. Большая часть авто, что во время Союза, что после, уходила на Кавказ, это и позволило мне неплохо поднакопить и открыть сервисы после того, как Союз рухнул. Деньги были, причём в валюте. Ещё я подрабатывал в качестве автоэксперта при покупке авто, искал работу других спецов, что номера перебивали, но это больше хобби.

Жил я в Подмосковье, там у меня был особняк на берегу озера, окружённого соснами. Часто путешествовал. На Чёрное море меня затащила жена. Я хотел на Азовское, но раз внучка квартиру купила, почему не пожить, пока пустая? На момент моей гибели супруга жива была, спала в квартире. Да что это, и родители мои на тот момент были живы. Так в Нижнем Новгороде и живут. Долгожители мы.

В общем, захлебнувшись, я утонул, а очнулся в теле Гая Сезара Диза, не наследного принца правителя королевства. Это я узнал позднее, а сначала меня посчитали скорбным на голову. А что, очнулся, ничего не понимаю, языка не знаю. Учителям пришлось с нуля меня обучать. Это уже потом я разобрался, что попал в тело семилетнего парнишки. Кто-то столкнул его с крепостной стены, и он разбился о брусчатку во внутреннем дворе.

Магия творит чудеса. Переломы, да и все повреждения, убрали за пару дней, но вот голова – да, слабое место. Когда те, кто видел падение, подбежали, принц был уже мёртв – двадцать метров летел. Хватило времени, чтобы одна душа заменила вторую, и в теле уже был я.

Свою родную память я не потерял, поэтому хитрил, обучался. Там, в общем, вот какое дело. Семья правителя – маги. Вообще, в королевстве не маг не может быть наследником – законы такие. Поэтому для семьи иметь в родне не мага – позор страшный. А у Гая не было магических выбросов, а ведь в семь лет они как раз должны начинаться. В принципе, и до двенадцати лет могло не быть, бывает такое позднее зажигание. Но маги двора уверенно заявляли, что Гай не маг.

Скорее всего, Гая столкнул кто-то из братьев. В семье было четыре сына, и я попал в младшего. Я не в претензии, ведь мне открылся новый, удивительный и увлекательный мир.

То, что Гай, да и я, не маги, это факт. Мы были пси-онами. Да, в этом мире два вида магов: обычные и пси-оны. Однако псионов было такое мизерное количество, что и говорить не о чем. Если магов рождалось где-то трое на тысячу душ населения, то псионов – один на сто тысяч. И ещё не факт, что его выявят: там нужны другие ритуалы. Таким образом, неинициированный псион мог жить до старости, будучи уверенным, что не имеет Дара.

Гая проверяли и на псионику, но ничего не выявили, рано было. Меня же проверять и не думали, ждали, когда исполнится двенадцать лет. А дальше я или войду в семью, или погонят. А скорее всего, придавили бы где-нибудь тихонько позор рода Диз. Тараканы в головах семейства просто гигантские: не психи, но близко.

Я бы сбежал, прихватив что-нибудь ценное (мне это семейство ни в одно место не впилось), но меня учили, и очень неплохо, ведь я принц и должен соответствовать. К тому же на второй год жизни во дворце я случайно нашёл тайную библиотеку основателя рода Диз, первого короля, к слову, тоже псиона. Это произошло, когда меня отловили два старших брата и, отлупив, заперли в кладовке. Слуги при этом делали вид, что ничего не замечают.

В кладовке меня оставили на всю ночь. А именно там и оказался запасной вход в библиотеку. Вход по крови, а так как я прямой потомок, дверь мне и открылась. Повезло, что я о канделябр поцарапался, когда пытался зажечь свечу.

С тех пор я и пропал. Всё своё свободное время я проводил в библиотеке, благо мной особо не интересовались. Главное, что учусь, приёмы пищи не пропускаю, а на что я трачу остальное время, никого не волновало.

По сути, я был отрезанным ломтём, и мне довольно ясно это демонстрировали. Братья, они… да недалёкими были. Наслушались отца и его советников и, как могли, показывали своё недовольство наличием в семье такого калеки, как я. Но, в отличие от короля, унижавшего меня морально своим презрением, братья действовали кулаками и тумаками, хотя старались обходиться без свидетелей.

В библиотеке я раскопал информацию о том, как проводится принудительная инициация псиона, и решил проверить на себе. Делать это лучше, погрузившись в воду: она половину работы делает. И вот по ночам я нырял в бочку с дождевой водой – пробовал. Три попытки – и ничего.

Но я ведь упорный. И вот, после того как тихо отметили моё восьмилетие, у меня, наконец, получилось и я прошёл инициацию. Вода погасила всплеск энергии, охранные амулеты на стенах остались не потревоженными, и для жителей королевского двора моя инициация прошла незаметно. В библиотеке я нашёл сундук с амулетами и надел один из них, позволявший скрыть мою новую ауру.

Королевская семья гордилась тем, что основатель их рода мог создавать безразмерные Хранилища в аурах псионов и магов. Маги до сих пор не научились такому, а секрет был утерян со смертью главы рода, который один мог их открывать. И позже, когда постепенно вымерли все, кому он установил Хранилища, не осталось никаких следов этого искусства.

Эту тайную библиотеку искали все, но отыскать не смогли: она была хорошо экранирована даже от магического поиска. А вот мне это удалось, хотя немалую роль в этом сыграло моё везение. Пользуясь открывшимися мне возможностями, я продолжал учиться. Ещё год осваивал самые азы псионики, телекинез, иллюзии и остальное. Нашёл и записи главы рода по Хранилищу. Долго разбирал его рукописные каракули на древнем языке, которым сейчас уже не пользуются, ведь глава рода умер тысячу лет назад.

И вот после трёх месяцев подготовки я открыл в своей ауре это Хранилище. По весу (не по размеру) вышло где-то тонн пять. В дальнейшем я его модернизировал: сделал в нём устройство вроде метронома, где стрелка туда-сюда ходит, на базе телекинеза, и стал качать Хранилище. Запустил и не отслеживал – не требовалось. Маны тратилось мизер, так что устройство работало круглые сутки, и за сутки качало где-то по сто килограммов.

За двести лет жизни я накачал себе Хранилище в размере семи тысяч тонн, даже больше, и нельзя сказать, что оно пустовало. Жаль, что все накопления пропали. Как показал опыт, в новом мире всё нужно начинать сначала, но благо Дар остался при мне.

Так я и учился до одиннадцати лет, пока соглядатаи не нашептали королю, что я веду себя подозрительно, в результате чего меня решили проверить. Поэтому мне пришлось немедленно бежать. С собой я забрал всю тайную библиотеку, оставив помещение опустошённым. Кроме этого прихватил и ещё кое-что, но мизер – уж очень торопился. Дело в том, что меня, по сути, застали со спущенными штанам; я, конечно, планировал бежать, но позже.

Королевство было небольшим – по площади как Швейцария на Земле. Хотя богатое за счёт шахт и добычи ценных металлов. Этот мир был водным: один крупный континент размером как Австралия на Земле, а остальное в большинстве своём крупные и мелкие острова, которых тут были миллионы. Поэтому, думаю, понятно, почему я подался в моряки и прибился к отряду, который занимался поиском затонувших сокровищ в местах кораблекрушений. На поверхности искать было нечего, там всё давно нашли поисковыми амулетами, а тут шансы были.

Два выхода у меня было, один из них удачный, а на третий мы попали в шторм. Так я оказался один на острове, где прожил семь лет. Зато пси-лечение изучил от и до: книги-то и обучающие материалы были при мне. Магические амулеты разрядились, а я псион, у нас другая энергия, и зарядить амулеты я не мог, вот и приходилось лечить себя самому. А жизнь на острове не сахар была: он был расположен на севере, зимой снег выпадал. Разница между пси-лечением и магическим была очевидна: пси-лечение очень длительное, но и очень качественное. Магическое же занимает считаные минуты, ну или дни, если случай особенно сложный, но и качество лечения среднее.

Спасли меня пираты, которые высадили на моём острове бунтарей, поднявших мятеж на корабле. Меня хотели продать на Вольных Островах как раба, но я сбежал. Кем я только ни был за двести лет: и искателем сокровищ, и сыщиком, и торговцем, и поваром в дорогом ресторане столицы Вольных Островов. Десяток профессий поменял, но основная, конечно, это путешественник: любил я менять виды вокруг.

Конечно, меня искали сыщики-наёмники из королевства. То, что я псион и умею создавать Хранилища, бывшая родня узнала и от злости все зубы стёрла. Я за двести лет больше трёх тысяч Хранилищ установил, но не им. Вообще, это очень дорого, но желающих хватало.

Раз десять меня ловили, но я сбегал. Пытались выкупить книги – не продавал. Записи по Хранилищам уничтожил, а остальные книги разошлись по моим детям. Их у меня, замечу, хватало: ни одного холостого выстрела. Все пять десятков были псионами, что пацаны, что девчата. Поэтому на момент моей гибели книг по псионике в Хранилище, по сути, и не было.

Вся эта библиотека находилась у меня в памяти, ведь первое, что я сделал, когда азы получал, это натренировал пси-методиками идеальную память с увеличенными объёмами. Часть воспоминаний и знаний, где-то две трети, я хранил не в голове, а в ауре – пси-оны так могут.

Отличная была жизнь, есть чем гордиться и что вспомнить. Кстати, русского я не забыл. На втором году жизни во дворце я нашёл музыкальный амулет, который снимал часть памяти; музыкально одарённые записывали в него мелодии, которые придумывали, неплохие композиции получались. Память у амулета была расширенная. Я стёр всё, что там было, и закачал в него земные песни.

Вспомнить смог около трёхсот, хотя был меломаном и знал много. Но тело было не родное; что смог вспомнить, после того как сделал память идеальной, то и записал, а остальное оставил в памяти с прежним телом (ну, это я так думаю). За двести лет я эти песни изучил, конечно, от и до, но слушал не часто, чтобы оскомину не набили. Потому и язык помнил, напевал, чтобы не забыть. Так и жил, пока не погиб. Думал всё, но оказалось – нет.

Теперь по нынешнему моему новому телу. Попал я в семилетнего парнишку. Заметьте совпадения: прежде, утонув, я попал в семилетнего принца, и тут снова утонул и снова оказался в теле семилетнего парнишки. И даже имя было схожее с именем, которое я носил в позапрошлой жизни – Терентий. Только фамилия Левша, а не Грек, причём это была фамилия его приёмной семьи, а настоящей никто не знал.

Очнулся я в очень плохом теле, на грани жизни и смерти: двустороннее воспаление лёгких даром не прошло. Смог выкарабкаться и, дав понять окружающим, что потерял память и никого не узнаю, выяснил, что смог. Значит так. Терентия, или Терешу, в село Андреевское, расположенное в донской степи, принесла беженка в сорок первом году. Ему на тот момент было два годика. Женщина сказала только, что это сын красного командира, а мать мальчика погибла после налёта. Ну и попросила принять дитёнка. Приняла паренька пожилая пара – Левши.

Через эти земли проходило немецкое наступление на Сталинград. В сорок втором немцы проскочили быстро, боёв в окрестностях особо не было, а вот летом сорок третьего, когда Терентию было четыре годика, село практически стёрли с лица земли. Рядом был берег речки, брод – удобное место для обороны, и пехотный полк вермахта держался здесь восемь дней. Когда наши в другом месте прорвали оборону, немцы отошли, выравнивая линию фронта.

Во время боя мина, причём советская, попала в погреб, где прятались трое – Левши и их приёмыш. Старики погибли, а пацана откопали. Правая нога его в районе колена превратилась в крошево. Очнулся Терентий в советском госпитале. Ему хотели отрезать ногу, но женщины, из выживших, уговорили врача попытаться её спасти.

Врач вернул шапку на место (последние три волосинки ему вырвали, уговаривать местные женщины умели) и собрал кости. Коленного сустава, по сути, не осталось, кость цельная, не сгибается, да ещё и короче на семь сантиметров. Но хоть ходить может. Из-за болей просадил сердце, да и лёгкое слабое оказалось.

Немцы ушли, в село вернулась мирная жизнь. Госпиталь, а точнее медсанбат, отправился следом за войсками, поэтому мальчонку оставили. Его приняла на попечение Марфа Андреевна Крапивина. Стоит сказать, что у нее было двое своих детей и двое приёмных, тоже из беженцев, потерявших родичей. Все девчата, Терентий один пацан.

А тут ещё у Марфы Андреевны пузо попёрло: немцы стояли в селе всего восемь дней, но этого хватило, чтобы помиловаться с фельдфебелем, и в сорок четвёртом она родила девочку. Марфа Андреевна была солдатка, похоронку ещё в сорок первом получила. А тут промелькнуло что-то между ней и немцем, ведь бывает такое: увидишь человека и что-то привлекло. Насилия там не было, это точно.

Её особо не осуждали. А фельдфебель погиб, Марфа Васильевна видела его тело, когда копали общую могилу для немцев. Да и у наших тут были две братские могилы.

Жили в землянках, и только в сорок пятом многодетной матери справили дом – мазанку с соломенной крышей, с двумя печками, с большой светлой комнатой и второй с кухней, ну и сенями. Во дворе колодец и сарай с курятником.

А вокруг степи, деревьев нет, топили соломой или камышом – вот его как раз много было, вязанками носили. Ещё коровьи лепёшки, но это на любителя. Бедно жили, очень. Обуви на всех не хватало, платье или одежда справная есть – уже за счастье. У Терентия одна рубаха была да штаны. Летней обуви вовсе не было, а для зимы лапти, но и те все износил, новые справить надо.

За год, прошедший с окончания войны, семья Крапивиных обзавелась собакой, кошкой, шестью курами с петухом и пятью гусями с гусаком – всё на развод. Две несушки уже сидели на яйцах. Многие сельчане помогали многодетной вдове. К тому же Марфа была местная, и родственников хватало: семья погибшего на войне брата, да и свекровь, жившая на другой стороне села. Это из близких, а было немало и дальних родичей.

Терентий ковылял с костылём и по мере сил старался помогать: пас гусей, собирал коровьи лепёшки. Но передвигался он медленно, и более шустрые дети успевали первыми. На всё село было всего двенадцать личных коров и два бычка, у колхоза своего стада не было, только табун. Кроме того, Терентий пытался рыбачить в речке, однако её перегородили сетями, и улов был мизерным.

В селе до войны было триста дворов и даже несколько каменных зданий, но во время боёв всё разрушили. С сорок пятого года в селе шла активная стройка, уже сотня дворов были восстановлены. Строились и другие здания: сельский клуб, магазин, школа, а также машинный двор – это колхоз развернулся. В общем, работы было много.

Главным в селе был председатель колхоза, который всё и решал, – Василий Егорович Кнопов. Он сначала воевал в партизанах, потом в Красной армии, взводным, войну закончил под Берлином. Теперь вот председательствует.

Седьмого марта Терентий тихо скончался в своей постели от двухстороннего воспаления лёгких, и в то же самое время с громким первым вздохом в его теле очнулся уже я. Вот такие дела.

Три недели я балансировал между жизнью и смертью, и, наконец, моё состояние стабилизировалось. В этом была немалая заслуга девчат, которые ухаживали за мной, и сельского фельдшера, который заглядывал ко мне через день и поил меня порошками. Вот тогда, имитируя потерю памяти, я постепенно выяснил всё, что касалось моего нового тела. Да и разговорный навык неплохо наработал, несмотря на сильную слабость. Так как в сентябре мне нужно было идти в школу, я просил девчат показать мне буквы и вскоре уже читал по слогам.

В апреле я смог вставать, чтобы самому ходить в туалет. И вот однажды ночью, когда все спали, я вышел на двор и, скинув рубаху, забрался в бочку с дождевой водой. Бочка была выше моего роста, и это хорошо: нога-то у меня не сгибается, чтобы присесть. С помощью приставленного ящика я поднялся, перекинул ноги и ухнул в ледяную воду.

Три нырка с головой – и на третий я смог-таки провести инициацию. Хорошо, что в воде находился, иначе я бы всё тут разнёс. Меня било крупной дрожью, сердце, и так слабое, колотилось как сумасшедшее, иногда сбиваясь с ритма. Вытираясь на ходу рубахой, я прыжками (ходить без костыля было сложно) вернулся к лежанке и завернулся в одеяло, чтобы отогреться. Заодно и Дар брал под контроль.

Обычно Терентий спал с одной из девчат, десятилетней Анной, тоже приёмной, но на время болезни ему выделили отдельную лежанку. Я с трудом сдерживал рвущийся из горла кашель, которым за время болезни явно успел достать всех жителей хаты, хотя никто ничего не говорил. Терпеливые девчата, спасибо им за это.

Согревшись, я сел на лежанке, вытянув правую ногу, и начал медитировать. А как только набрал полный источник, приступил к пси-лечению. Несмотря на желание первым делом вылечить сердце, которое меня беспокоило, занялся я именно лёгкими, поскольку и сам устал от кашля: вздох сделать не могу без того, чтобы не закашляться. Дело это долгое, но постепенно восстановлюсь.

За остаток ночи я успел провести диагностику лёгких, сердца, да и вообще внутренних органов. Трижды наполняя источник, я пси-лечением сливал энергию в лёгкие. И кстати, дышать стало заметно легче. Мне тут работы ещё на неделю, но, думаю, смогу полностью восстановиться, лёгкие будут как новенькие.

Немного ошибся в расчетах: с лёгкими я справился за десять дней. Ещё пять дней занимался сердцем, оно требовало особенно тонких манипуляций. К тому времени я уже активно начал помогать по хозяйству: приглядывал за живностью, кормил её, да и дом был на мне, и малая. Уже посевная шла, и все жители были в поле, а дети в школе: под это временно выделили барак, пока строилась новая. Потихоньку я себя полностью восстановил. Осталась только она – нога.

Сегодня было пятое мая, воскресенье, народ готовился впервые отмечать День Победы. А я решил дойти до речки и половить рыбу, телекинезом, но делая вид, что использую снасть. Вообще, голодно было: весна, всё уже подъели, а я с этим лечением ел как не в себя, так что рыба очень пригодится. Нужно отплатить добром за всё добро, что я получил, пока лечился. Повезло мне с семьёй.

И вот я сидел на кочке и телекинезом тягал рыбку в ведро: мелочь на засол, крупную на жарку. В основном краснопёрка была, но и пару окуней удалось взять.

Кстати, пора описать, что я имею с Даром, какие умения. Через шесть дней после проведения инициации я открыл на ауре Хранилище. С тех пор работает метроном, и Хранилище постоянно качается. На данный момент его объём уже восемь тонн и четыреста кило.

На втором месте магическое зрение. Жаль, я не могу пользоваться им постоянно, только часа три в сутки, иначе глаза болят, но и это неплохо. Максимальная дальность – три метра, но в земле только метр: земля заметно экранирует от магического взгляда. Это в прошлом мире мне на суше ловить было нечего, отчего и занимался подводными изысканиями (моря щедро подкидывали нам свежую добычу), а здесь я стану первым кладоискателем. Уже в предвкушении.

На третьем месте телекинез. Дальность – восемь метров на пределе, сил источника при полном объёме хватит на два часа использования, потом придётся заполнять вновь. Поначалу телекинез был грубой силой: максимальный вес, который я мог поднять, – кило сто. Но сейчас, имея двухсотлетний опыт использования, я так навострился, что научился и более тонким манипуляциям: например, вскрывать замки, что навесные, что встроенные. Да и магические тоже: псионика амулеты взламывает на раз, именно ломает, окончательно и бесповоротно. Также телекинезом я мог и живое брать: задушить кого-нибудь (ста кило для этого хватит), подтолкнуть или вот так рыбу тягать из воды.

На четвёртом месте пси-лечение. Могу себя лечить или других людей, но это долго и муторно. Кстати, я ещё раз провёл диагностику ноги и понял, что ногу восстановить смогу (я говорю о коленном суставе, который смогу вырастить), но уйдёт у меня на это год, не меньше. И кроме того, для этого потребуется много еды в качестве материала.

На пятом месте работа с металлами. Видели в фильмах Лукаса Силовую ковку, которую демонстрировали джедаи? Вот нечто подобное. Только я могу и дерево состыковать так, что не найдёшь место соединения. Ну и с металлами и пластиком также работаю. Возьмём для примера двигатель машины, в котором разлетелся поршень. С дефицитом всего и вся достать такую запчасть – дело сложное, а я смогу восстановить, причём напрямую: тот металл, что в двигателе, экранирует повреждённую деталь для моей Силовой ковки. Так что разобрал движок, восстановил, снова собрал, и двигатель работает. Как-то так. Правда, сил на такую работу много уходит, тот же поршень пару дней восстанавливать буду, но главное – это возможно.

В нашем колхозе в основном конный транспорт. Автопарк, по сути, с нуля восстанавливают, но уже есть две полуторки, неплохо сохранившийся «Опель-Блиц» и четыре трактора СХТЗ-НАТИ – вот они новенькие, только с завода. У председателя своего авто пока нет, ездит на трофейном мотоцикле «Цундап» с коляской. Больше техники в селе и колхозе не было. Велосипеды тоже не сохранились, после войны с десяток в селе появилось, но это пока редкий и дорогой зверь. Нашей семье, как и многим в селе, не по карману.

В принципе, по телекинезу я всё сказал, но не объяснил главного: отчего псионов считают дешёвыми фокусниками и потому презирают, а магов – пахарями, тружениками, которые заслуживают уважения.

Псионы – иллюзионисты. Это первое, чему они учатся, и это отлично позволяет им освоить контроль над силами и концентрацию. Я, между прочим, в путешествиях часто изображал бродячего иллюзиониста, радуя детей и взрослых не только театральными сценками, но и фильмами, которые показывал на белом полотне. Сюжеты черпал из земных фильмов, но многое придумывал сам.

Надо сказать, всё это пользовалось огромной популярностью. Другие псионы так не могли, но они самоучки, а у меня более серьёзная база, хотя и я изучал всё методом тыка, без учителя, который помог бы мне быстрее овладеть мастерством. У меня самого были два ученика-иллюзиониста, которые позже сделали себе громкие имена и устроились при разных королевских дворах. В принципе, можно сказать, что мастерство иллюзиониста я освоил в полной мере и даже развил.

План у меня пока был один – выживать и помогать приютившей меня семье. Девчата радовались, что я, наконец, вылечил свой кашель, который их действительно мучил, не давая спать по ночам. Но для лечения мне требовался материал, а сейчас, весной, было голодно. Мы собирали лебеду и щавель. Тут юга, и всё уже зеленело, вон на полях уже ростки пшеницы видны.

Наш огород был вскопан, сажали не картошку – очистки, едва хватило. Посадили также морковь, лук и капусту, добывая семена всеми правдами и неправдами. Куриц и гусей мы не трогали: они несушки, а яйца помогали нам восполнять недостаток белка. То, что я начал больше есть, заметили все, и мне было морально тяжело объедать остальных. Хорошо ещё от колхоза перепало полмешка муки за посевную.

В общем, нужна была еда. Рыба, конечно, хорошо, но это мелочь. Мне нужны солидные запасы, а в селе их взять негде, любая пропажа сразу привлечёт внимание. Нет, нужно ехать в город. Смешно сказать, Хранилище есть, а убирать в него нечего – я нищий. В городе я бы развернулся, но проблема заключалась в моём возрасте. Такие щеглы, как я, своего мнения иметь не должны, и без сопровождения меня фиг отпустят. Но ничего, я что-нибудь придумаю.

Сидя на берегу, я делал движения руками, как будто держу в них леску, и выдёргивал из воды очередную краснопёрку с ладонь взрослого мужчины – это, считай, крупная. Изображать рыбалку было необходимо, потому что дальше, метрах в двухстах от меня, два пацана, братья лет десяти и двенадцати, копали клубни камыша (не у нас одних голодно), заодно собирая и сам камыш в вязанки для растопки.

А рыбачил я довольно просто: иногда включал Видение (как я называл магический взгляд) и, замечая крупную для этих мест рыбу, хватал её телекинезом и выкидывал на берег, делая при этом движения руками, словно подсекал. Речка у нас мелкая, называется Чир. Рядом брод, потому в войну тут и располагались позиции немцев.

По броду, который был выше по течению, как раз шла телега с углём. Те, кто мог себе это позволить, покупали уголь, другим иногда давали от колхоза. Зарплаты-то не было, так хоть так помогали людям. Нам вроде тоже обещали. В этих краях дрова – дефицит, зато недалеко расположены угольные шахты, мелкие камни да пыль с которых отдавали в продажу. Наш колхоз там закупался.

В общем, мне было о чём подумать. В город нужно, запасы сделать. А для этого транспорт необходим: я с этой ногой не пешеход, далеко не уйду. Идеально подошла бы мотоколяска, да где её найдёшь? И выпускают ли их вообще? Придётся обычные машины угонять. Велик мне не нужен, не справлюсь.

Приметив, что пацаны закончили возиться с камышом и, закинув вязанки за спины, двинули к селу, я тоже прекратил рыбачить. Дождался, когда они со мной поравнялись, один из парней подхватил моё ведро (не мне с костылём его тащить), и мы направились в село.

Братья жили через три дома от нас дальше по улице. Возле нашего плетня остановились, деловито отобрали для себя пять крупных рыбин (у них было пять ртов в доме). Я смотрел на это спокойно: они не раз помогали нам, так что всё правильно, заслужили.

Младший из братьев похвастался, что вчера взял на удочку большого леща. Я это уже слышал, он всем рассказал и даже показал пойманного подлещика. Вообще, наша речка впадала в Дон, до которого километров сорок, но была она мелкая и водилась в ней одна мелочовка, крупные рыбины в неё не заплывали.

Братья направились к своему дому, а я позвал девчат. Они занесли ведро во двор и сразу отправились к столу под навесом, чтобы почистить рыбу. Я пошёл следом за ними.

Стоит сказать, что демобилизация продолжалась, и на днях вернулись восемь фронтовиков, в том числе и отец парнишек, которые помогли мне ведро донести, недавно и гулянка была по этому поводу. Много после войны осталось вдов и сирот, но кому-то везло, мужья и отцы возвращались. Из живых ждали ещё пятерых. Кроме того, шесть наших молодых парней были призваны в армию, их должны были скоро забрать. По этому поводу тоже гуляли.

Устроившись на лавке под навесом, я смотрел, как быстро девчонки потрошат рыбу. Некоторая была с икрой. Вообще, я хотел крупную отдать, а мелочь засолить, даже казанок приготовил. Нам от колхоза кусок соли подкинули, я б его роздробил, как раз бы хватило. Однако и мелочь пошла в дело: её завернули в марлю и отправили в котёл, на уху.

Причём часть рыбы девчата отложили и позже, завернув в лопухи, разнесли по соседям, в том числе снохе и свахе Марфы Андреевны. Это правильно, живём всем миром, помогая друг другу, иначе не выжить. Вон братья Трубины, что сети ставят, большую часть рыбы коптят и продают пассажирам поездов на железнодорожной станции, в двадцати километрах от нашего села. Их считают жадюгами и не любят с ними дел иметь.

Впрочем, у нас в селе появился участковый, младший лейтенант Антонов, тоже из демобилизованных. Повоевал он, судя по наградным колодкам, лихо. Так что, думаю, он прикроет эту лавочку: разрешения-то у братьев нет, председатель колхоза не выдавал. Ну да они на Дон переберутся, там и улов крупнее. Участковый с женой устроились пока у наших соседей. Одна из тех хат, которые начали строить для молодожёнов (у нас уже четыре свадьбы были), предназначалась для них.

Некоторые из наших соседей, узнав об улове, сами к нам заходили, языками почесать и прихватить часть улова. И вот, когда очередная соседка-старушка ушла, я сказал:

– Мама Марфа, после Дня Победы дядя Стёпа едет к станции. Попроси его взять меня с собой. Хочу на рынке побывать, купить кое-что. Находки были в реке, продам, вам подарки привезу.

– Так…

Марфа хотела было упереть руки в бока, но вовремя спохватилась: руки были в рыбной чешуе. Она открыла рот, чтобы грозно спросить, что такое я нашёл в реке, но не успела: нас окликнули от калитки. Подъехала та самая телега с углём, которую я видел на броде: нам велели передать двадцать килограммов угля. Так что я рванул за корзинами, по дороге зовя девчат, а Марфа Андреевна направилась к плетню, пообщаться с возничим.

Он лопаткой набирал уголь в ведро, ставил ведро на весы, после чего высыпал уголь в корзины, которые девчата уносили в сарай. И так, пока мы не получили свои двадцать кило. Среди них было много пыли, но и камней хватало.

Уголь мы убрали в угольную яму, будем копить на зиму. Летом хватает хвороста и камыша. Бани у нас нет, соседской пользуемся, к ним пол-улицы ходит. А летом речка, уже сейчас купаются, хотя и прохладно. Сам вечером окунусь. Пора уже.

Надо, наконец, рассказать о жильцах нашего дома. Про хозяйку я уже говорил: тридцатипятилетняя женщина, справная казачка, сам таких люблю. Потом Глафира, она же Глаша, невестящаяся девка семнадцати лет, из приёмных. Главная помощница по дому и хозяйству. Школу она закончила (у нас восемь классов было) и теперь работает в колхозе.

Потом по возрасту идут дети Марфы: Анна четырнадцати лет и Даша двенадцати. Есть у нас ещё одна Анна, десяти лет, из приёмышей, и Терентий, то есть я. Ну и Нина, родившаяся от немца, ей два годика, она самая младшая. Сейчас время к обеду, и она вон по двору носится, но скоро её спать в доме уложат – тихий час.

А я сплю на улице: у стены дома навес сделан, там я лежанку себе и устроил. Ночью одеяла хватает, хотя и прохладно. Если вдруг дождь или сильный ветер, я перебираюсь в дом. А так нормально, мне нравится.

Марфа отдала почти всю рыбу, остались лишь три мелких и две крупных, варятся в марле в казане на летней кухне. На обед будет уха, и лепёшки пекут. Я Марфе сказал, что вечером ещё схожу наловлю, так что она не экономила. Поделился с ней мыслями о засолке, получил одобрение. За всей этой суетой хозяйка и забыла расспросить меня о моих находках.

Вечером я действительно сходил на речку. Мелкую с собой взял, сидела рядом, глядела, как я рыбачу. Заодно искупал её и сам искупался. На речке хватало малолетних рыболовов с удочками, а один из Трубиных ниже по течению сеть вытаскивал. Мне на рыбалку получаса хватило, а чуть позже пришла Глаша, она ведро и донесла. Не полное, я не наглел, чуть больше половины было.

Три десятка мелочи я сразу отобрал себе на засолку и тут же занялся делом. Остальное Марфа забрала на ужин, на этот раз она жарила рыбу на сковороде, а что-то и соседям отдала. А что касается засолки, так дурное дело нехитрое, я и в прошлом мире неплохо руку набил на этом, любил малосольную рыбку, вот и здесь всё сделал как надо. Глаша помогла мне придавить крышку тяжёлым камнем.

После ужина я поковылял ко двору дома председателя. А там дым коромыслом: мужики собрались, обсуждают за длинным столом планы по стройке на ближайшие дни. Я вошёл во двор, потыкал костылём в спину одного из мужиков, и мне, нахальному, уступили место.

Устроившись за столом, я сказал:

– Может, хоть квасу нальёте гостю? То, что на столе, я не пью.

– Налей Решале, – хмыкнул в усы председатель.

Хозяйка дома подошла ко мне с кувшином и налила в стакан. Хм, действительно квас. Мужики вокруг дружелюбно подшучивали и посмеивались надо мной.

Ну, моё нахальство им было уже известно, да и кличку свою я также от них получил. Решалой меня прозвали за мои фразы-прилипалы. Я часто говорил: «сейчас решим», «вопрос решаем», «без проблем, всё решу». И в первой своей жизни такое прозвище имел, и здесь тоже. Причём избавиться от этих словечек я и не пытался: это мой стиль, да и прозвище моё мне нравилось.

Квас оказался хорош, ядрёный. Допив до конца, я поблагодарил хозяйку, вытер тыльной стороной ладони пенные усы над верхней губой и сказал:

– Тут слух прошёл, что в левом крыле клуба будет парикмахерская и выделят помещения для мастера-ремонтника.

Председатель хмыкнул и обратился к мужикам:

– Час назад всего обсуждали, а уже все знают. Да, Терентий, пока здание дома быта не построят (по плану в следующем году), будет выделено место в клубе.

– Это хорошо. Претендую на место ремонтника. Своего пока ещё обучим или поди найди специалиста. А я умею, да и фамилия обязывает. Мастер на все руки.

Я подождал, пока смех от моих слов стихнет, и продолжил:

– Понятно, что мне в школу в этом году, но и работы, думаю, немного будет, пару часов после школы смогу потратить. Пока могу на дому работать, а зимой уже в помещении клуба. Деньги – маме Марфе, хочу семье помочь, а то как нахлебник. И мне инструмент купить нужно, своим буду работать. После праздника Победы на станцию машина идёт, разрешите с Глашей съездить в Сталинград, я там всё подыщу и куплю что нужно. Потом со станции вернёмся с кем-нибудь из наших, с теми же братьями Трубиными. Ну а найдёте мастера, освобожу рабочее место.

– Эй, конкурент, – окликнул меня один из братьев, они оба тут были. – Как рыбалка вечером прошла?

– Отлично. Полведра. На голый крючок клюёт. Часть уже засолил. Кстати, вот, нашёл в речке.

Достав из складки рубахи кругляш, я звонко положил его на столешницу. А что, карманов у рубахи и брюк нет, вот и сделал складку у подола рубахи, убрав туда находку.

Председатель взял кругляш и изучил его при свете керосиновой лампы: света в селе не было, от станции вели линию к машинному двору, но пока не закончили.

– Медаль «За отвагу». Колодки нет. Хм, номер сохранился, можно будет узнать чья, – заметил председатель.

Медаль пошла по рукам, пока не оказалась в руках участкового, который тоже сидел с нами за столом. Он записал номер, убрал медаль в планшетку и уточнил у меня:

– Нашёл там, где рыбачил, у Ямы?

– Да, там, чуть левее.

– Это где одна из стрелковых рот с ходу форсировала реку, пытаясь взломать оборону. Одиннадцать бойцов потеряли. Самые большие потери за восемь дней боёв за село.

Очевидцев из выживших жителей села хватало, и участковый собрал все нужные данные. Вон и на братских могилах имена всех погребённых имеются, неизвестных нет. Что за полк брал наше село, известно, а найдут хозяина медали, живым или нет, это уже позже узнаем.

Я как раз стянул с тарелки кусок хлеба с салом, когда председатель, который до этого размышлял, попыхивая папироской, обратился ко мне:

– Значит, говоришь, всё чинить можешь? Проверим.

Он повернулся к сидевшим на крыльце детишкам, среди которых была и его дочка лет десяти, и велел:

– Алёна, принеси часы, там, в верхнем ящике стола.

Девочка быстро метнулась и принесла наручные часы, явно трофейные. Видение мне сразу показало, что в часах лопнула пружинка, поэтому я взял их в руки, уже зная, в чём заключается проблема.

Покрутив легко вертящееся колёсико, я сказал:

– Пружина лопнула. К счастью, у меня есть разбитые часы, в реке нашёл, в них пружина целая, перекину. Завтра принесу.

– Хорошо. Как починишь, тогда и поговорим.

Я завернул часы в подол рубахи и убрал за верёвку, заменявшую мне ремень. Поскольку делать мне тут было больше нечего, я сполз с лавки и, опираясь на костыль, запрыгал к калитке, а там по улочке к перекрёстку и спуску к реке. Босые ноги вязли в песке. Наконец я добрался до места, где рыбачил. Третий раз сюда спускаюсь за день и едва-едва, с двумя отдыхами, преодолел эти метры.

Дело в том, что вечером, купаясь здесь с Ниной, которую только с визгом и слезами удалось вытащить из воды, так ей понравилось (хорошо Глаша помогла, когда за рыбой пришла), я приметил в глубине ямы ствол оружия. Видимо, его во время того форсирования потопили. И теперь я хотел донырнуть и вытащить его.

Между прочим, военных артефактов вокруг села хватало. У брода, на другой стороне, до сих пор стояла сгоревшая «тридцатьчетвёрка»: экипаж хотел с ходу пролететь брод, но произошёл подрыв боекомплекта. Башня слетела, и её уже утащили в металлоприёмку, а вот за корпус пока не брались. Были также две исковерканные немецкие гаубицы (это «илы» поработали), и колхоз уже выделил время и трактор, чтобы в ближайшее время утащить их на станцию. Хватало и остовов разных сгоревших машин.

Выше по течению стоял полузатопленный немецкий танк, и парни говорили, что недалеко от него был утоплен мотоцикл, его искали, да не нашли. В том месте на наш берег прорывалась окружённая группировка немцев, и им это удалось, но часть техники они потеряли. Надо бы там потом поискать, если мотоцикл и правда есть, заберу его и восстановлю.

Быстро скинув с себя всё, я допрыгал до воды и ухнул в неё с головой. Здесь глубина метра три, а чуть дальше яма глубиной метра четыре. Дальше ещё ямы, там Трубины и ставят сети.

Видение показало, что течение сносит меня как раз к находке, мои расчёты оказались верны. Активно работая руками и ногами, я добрался до дна. В ушах уже шумело, сердце билось как сумасшедшее, но я копнул рукой песок, достал до ствола и вытащил оружие. Это оказался карабин Мосина, в патроннике было пять патронов. Я тут же с частью воды убрал карабин в Хранилище.

Вернувшись ближе к берегу, я по воде погрёб выше по течению, отталкиваясь ногой от дна. Дело в том, что я приметил магическим зрением новые находки: ППС и вещмешок, зацепившийся лямкой за корягу. Понятно, что за три года там всё могло подгнить, но всё равно достану.

За три ходки я достал пистолет-пулемёт и сидор. Вот его удалось взять только со второй ходки: первой я промахнулся, и меня утянуло течением. На берегу я достал из Хранилища все находки, отряхнул их от воды и песка и вернул обратно, после чего собрался и потопал к дому. Часы не потерял, мне их ещё чинить.

А сидор, похоже, принадлежал хозяину ППС: в нём оказались патроны для него и запасной магазин. И пусть у обоих магазинов пружины заметно ослабли, я их восстановлю Ковкой. Патронам, думаю, ничего не будет, воды они вряд ли боятся. Можно стрелять, осечки будут, но мало. В сидоре была сотня патронов и одна граната Ф-1. Кроме того, я нашёл там пару банок с рыбными консервами (на вид вроде в порядке), наручные часы, складной нож, исподнее и всякую мелочовку.

Вынув из сидора все вещи, я выжал из него воду, вернул то, что мне не надо, обратно, и, вернувшись домой, отдал сидор женщинам: мол, нашёл в реке. Они быстро его распотрошили, вещи сушить отправили, консервы прибрали. Наручные часы, которые боец явно с кого-то трофеем снял, я обещал восстановить. Девчата размечтались: можно будет их продать, глядишь, на корову хватит. Ну, насчёт коровы это они, конечно, увлеклись, но на козу, которая молоко даёт, вполне можно будет обменять. Я им об этом сказал, и они тут же стали обсуждать, что на две обменять можно. Мечтательницы.

Утром после завтрака я вернул в строй часы, которые получил от председателя. Разобрав механизм телекинезом (им можно как тонкими инструментами пользоваться), я за час починил пружину. Собрал часы, завёл их, выставил точное время и направился к председателю.

Председатель был на машинном дворе. Встретил он меня с хмурым видом, но когда я протянул ему часы, заметно подобрел лицом.

– Работают, – приложив часы к уху, сказал он и, надевая их на левую руку, уточнил как бы невзначай: – А что за часы Марфа Трубиным на обмен дала?

Понятно теперь, почему он меня так хмуро встретил: видимо, решил, что это его часы в оплату пошли.

– В реке нашёл. Сидор за корни топляка зацепился, в нём пара консервных банок, часы да исподнее. Нашёл, когда от вас купаться пошёл. Понырял на удачу, и вот. Хотел ещё что-нибудь найти, кроме медали.

Понятно, что оружие отдавать я не собирался: может, и не пригодится никогда, но иметь под рукой точно стоит. В сидоре нашлась бутылочка с оружейным маслом, заполненная на две трети, вода в неё не попала, вот и приведу оружие в порядок. Глядишь, гденибудь и пригодится.

А вообще, двустволку бы заиметь: в нашей местности водились зайцы. Да и куропатки были, только они мелкие, степные. Говорят, видели косуль, но я особо не верю. Охотник я, вообще, неплохой, так что, думаю, даже с моей ногой, если транспорт будет, смогу приносить добычу. Осталось дело за малым.

Председатель моей заминки не заметил, хлопнул меня по плечу и сказал:

– Ладно, отвезут вас на станцию. Мать-то не против?

– Уговорю.

– Ну-ну.

– Я спросить хотел. Может, кто-нибудь едет к тому немецкому танку в речке? Хочу глянуть, что там и как.

– Надеешься найти оружие? – проницательно уточнил председатель. – Смотри, всё нужно сдавать участковому.

– Если бы платили за сдачу, все бы понесли, а так кому это надо? Как в анекдоте.

– Что за анекдот? – сразу заинтересовался председатель.

Между прочим, моя речь до болезни и потери памяти и сейчас – это две большие разницы. Я явно стал умнее и слов знаю больше, это все замечали. Фельдшер ввернул пару слов на латыни и объяснил, что такое бывает: мол, стресс и всё такое, не редкий случай. Многие тут же начали вспоминать, как их знакомые после контузий и ранений менялись, и, похоже, действительно находили такие случаи, а может, сами себя в этом убедили. Так что изменения, произошедшие со мной, восприняли как должное.

Я рассказал председателю анекдот о том, что ответил внуку дед, поливавший маслом цветочную клумбу. Он рассмеялся и махнул рукой в сторону вереницы телег, три из которых отправлялись в нужную мне сторону. Подкинут, а там недалеко останется.

А танк был Т-4, модернизированный. Так сказали пацаны, от которых я о нём узнал, в моделях нашей техники и противника они были доки. А вообще, как дело было. Немцы с ходу хотели речку пролететь, да завязли: глубина здесь хоть и небольшая, да дно топкое. Часть техники потеряли, а остальное, что смогли, сельчане потом выдергивали тросами. Наш колхозный «Опель-Блиц» как раз оттуда. А танк никого не интересовал.

Братья Трубины были ушлыми парнями, и они искали тот якобы утонувший мотоцикл. Видать, было куда сбыть. Но не нашли. Может, мне повезёт? Если он вообще есть.

На телегах мы проехали километров восемь, и мне показали, где находится танк. Метров двести от дороги я хромал по полю, пока не дошёл до него. Сел на круче и задумался. Странно, что немцы тут перебраться хотели: берег высокий, техника не поднимется, вон выше по течению место более подходящее, видимо, в итоге там и перешли. Да, даже отсюда вижу старые колеи, уходящие в воду.

А вообще, может, и не переправиться хотели, а утопить танк, пустив своим ходом? А тот взял и до другого берега дополз. А что, вполне может быть. Танк торчал из воды не весь, виднелись лишь башня с задранной пушкой и часть корпуса с люком мехвода. Все люки были открыты. Понятно, что все окрестные мальчишки уже внутри побывали и всё, что могли и хотели, оттуда забрали.

Наш председатель хотел танк вытащить, и не для того, чтобы сдать, а желая использовать его вместо трактора – пахать. Это ни у кого удивления не вызывало, у соседей тоже танки и тягачи были, пусть и без башен, а пахали на них. Вот и этот танк пробовали выдернуть, да не смогли, тросы порвали. А потом и не до него стало.

Я проверил перочинный нож, найденный в сидоре. Лезвие я поточил на точильном камне, так что нож был в полном порядке. После этого я стал снимать одежду. Стоило поторопиться: пока все в школе или на работе, я за старшего на хозяйстве, за малой присматриваю, за ней глаз да глаз нужен. Но сегодня пришла баба Нюра, свекровь Марфы, вот я и попросил её заменить меня до обеда, посидеть с Ниной. Хоть и чужой ребёнок, да ещё от немца, но баба Нюра неприязни не выказывала.

Раздевшись, я вошёл в воду и, оттолкнувшись, уцепился за ствол. Подтянулся, чтобы встать на броню корпуса. Залезать внутрь я не стал: Видение показало, что действительно вытащили всё что могли. А жаль, нам в хозяйстве любая мелочь сгодится.

Прыгнув в воду, я стал по течению спускаться вниз, изучая магическим зрением дно в поисках новых находок. И знаете, я в шоке: находок хватало. Для начала «Кюбельваген», да ещё плавающая модель. Машина вроде целая, на колёсах стоит, крыша сложена. Я донырнул и коснулся корпуса, отправив её в Хранилище.

Потом я нашёл два легковых мотоцикла: один, судя по эмблеме, БМВ, а чей второй, я не понял, но прибрал оба. Ну, так и есть, угадал я с танком: здесь явно топили технику. Особенно меня заинтересовал велосипед, обычный такой, мужской, с багажником за седлом, и недалеко от берега. Я также убрал его в Хранилище. На этом силы у меня закончились, и я вернулся к берегу.

На берегу я достал велосипед. Пока с него стекала вода, я по реке, вдоль самого берега, отталкиваясь от дна, вернулся к вещам (по воде мне проще передвигаться). Там я оделся, взял клюку под мышку и похромал обратно к велику, тут метров сто всего. Клюку закрепил прищепкой багажника, левую ногу поставил на педаль и, отталкиваясь прямой правой, смог, как на самокате, добраться до дороги.

Сколько велосипед пробыл в реке, не знаю, но втулки колёс скрипели, нужно всё разбирать и чистить. А вот воздух колёса не особо стравили, вроде давление держат. Жаль, подкачать было нечем. Не страшно, сделаем. Главное – узнать, чей велик. Если не опознают, оставят нам, а если опознают (несколько видоков должно быть), вернут хозяевам, если они живы.

Это мне просто повезло, что я такие крупные находки поднял. Не подумал бы, что у берега, где ивы склоняли над водой ветви и где течением была прорыта яма, будут такие находки. Были и мелкие. Планшет, кожа которого не сильно пропиталась водой, его можно будет высушить, главное сделать это правильно. Пистолет ТТ без кобуры, который я нашёл на илистом дне ямы, два немецких штык-ножа, детали амуниции, фляжки, четыре котелка. В общем, мелочовки хватало, это я ещё не всё видел, но вот сил нырять за ними уже не было, поэтому я оставил их до следующего раза.

Добравшись до дороги, я покатил в село. Пришлось на педали боком стоять, так было удобнее отталкиваться, мне даже удалось набрать довольно приличную скорость. Дважды я останавливался, чтобы выковырять из земли с обочины монетки – десять копеек и пятнадцать. Убирал в Хранилище и дальше катил. В селе я тоже три монетки нашёл.

В селе моё появление вызвало переполох. Оказывается, сестрицы в школе рассказали, что я нашёл сидор и медаль. О том, что в реке могут быть находки, знали многие, но в прошлом году утонул двенадцатилетний мальчик, и после этого поиски как-то разом прекратили. А тут в эйфории от моих находок несколько мальчишек сбежали с уроков и с камнями в руках начали нырять в той яме, где я рыбачил. И вытащили советский ручной пулемёт. Там, видимо, при форсировании много всего потонуло.

На берегу народ собрался, и участковый там же, а тут я к ним подъезжаю. Участковый быстро сориентировался, вызвал видоков, все жители изучили найденный мной велосипед. Опознали сразу. Я не в претензии, находки и так радовали, хотя нашей семье велосипед бы пригодился.

Прибежал и парнишка, хозяин велосипеда, который утопил его в сорок втором, как раз когда немцы наступали здесь на Сталинград. Это был один из призывников, уходивших этой весной в армию. Парень свой велосипед сразу опознал. Оказывается, он его всё лето искал, да так и не нашёл: ночью топил и с местом, видимо, ошибся. В общем, велосипед был возвращён хозяину, и парень радовался до слёз.

А потом мы с семьёй сидели в саду под навесом и обедали. Была уха, сытная еда. Хотелось бы сказать, что в тени сада, но после обстрелов в саду только пеньки фруктовых деревьев остались, ветки и стволы в топку ушли. Привозили саженцы, и в нашем саду было уже шесть саженцев черешни, десять яблонь, из которых прижились девять, пять грушевых, и по одному облепихи, рябины и боярышника. Но пока листочки только проклюнулись, до первого урожая ещё ждать и ждать.

Пока мы обедали, пришёл парень, владелец велосипеда, и подарил нам два горшочка дикого мёда с сотами. Уж не знаю, где он его достал, но подарок за находку щедрый. Девчата сразу стали лакомиться мёдом: сладкого мало перепадало. Я отказался, сказал, что не сластёна, пусть им всё достанется.

Во время обеда обсудили с хозяйкой и Глашей поездку в город; оказывается, председатель с ними об этом уже поговорил. К счастью, отказа не было. Глаша аж подпрыгивала от желания поскорее поехать. Девчата помладше тоже хотели, но им фигу показали, малы ещё.

Хорошо, что время обеда лимитировано, и девчата убежали в школу, работать на огороде. Школа ещё строилась, стены уже подняли, в пристройке планировали сделать кухню и столовую, а часть участка выделили под огород, и детвора иногда там работала. Марфа Андреевна и Глаша ушли на работу. Свекровь, баба Нюра, пообедав с нами, тоже ушла. Я снова остался на хозяйстве один, не считая Кнопки, как прозвали Нину.

Проверил живность. Гуси на реке, у кур загон огорожен плетнём, их не выпускают, собака в конуре спит, кошка где-то бродит. Подперев калитку палкой, чтобы видели, что дома никого нет, я направился к бараку, где временно разместилась школа. Рядом со мной, мелко семеня ножками, шла Нина: в левой руке я держал её ладошку, а в правой – костыль. Так и добрели.

В бараке было всего несколько помещений, одновременно могли учиться четыре класса, поэтому уроки шли в две смены. В школе было четыре учителя и директриса, которая также вела географию и уроки музыки.

Директрису я нашёл за бараком, у хозяйственной постройки, где шла инвентаризация спортинвентаря. Я надеялся на удачу: всё же она была тётей того парня, к которому не без моей помощи вернулся велосипед.

– Здравствуйте, Ольга Петровна.

– Сдасьте, – смогла сказать малютка Нина, которая уже говорила, но не всегда было понятно, что именно.

– Доброго дня, дети. Вы кого-то ищете?

Она мельком глянула на мой костыль. Он был сделан из сухой ветки, рогатка под мышку – и шагай. Негнущуюся ногу я назад сдвинул: когда стою, всегда так делаю – привычка.

– А я к вам, – объяснил я. – Знаете, пока я болел, Анна много со мной занималась, а я схватываю на лету. Уже читать и писать научился. Зачем мне в сентябре в первый класс идти? Может, вы меня проверите и скажете, в какой класс я гожусь по знаниям?

– В старших классах школьники взрослее тебя, как бы проблем не было. Дети жестокие. Ты не хочешь со сверстниками учиться?

– А смысл? Пока знания есть, их нужно развивать, а в первом классе это… деградация. Я правильно сказал, не напутал?

– Молодец, правильно. Знаешь… – Директриса задумалась, наблюдая за тем, как Нина ловит бабочку. – Пожалуй, проверить тебя можно, сейчас как раз начинается пора экзаменов. Только нужно согласие твоей мамы.

– Будет согласие.

И действительно, согласие было получено. Экзамены я сдавал со вторым классом, он у нас один в селе. Пришлось учебники почитать, чтобы не засыпаться. От уроков физической культуры у меня освобождение, а остальные экзамены я сдал: два на четвёрки, а остальные на пятёрки. Меня официально перевели в третий класс. Мне достались учебники Анны, которая из третьего класса перешла в четвёртый. Учебники были школьные, просто их записали за мной.

Вообще, мне, конечно, не стоило так рисковать, привлекая к себе внимание, но уж очень не хотел я учиться с малолетками. Чем быстрее закончу школу, тем лучше. Два года выиграл, почему бы и не порадоваться? Шесть лет – и на свободу с чистой совестью.

Однажды утром мы с Глашей в кузове полуторки, среди десятка таких же пассажиров, выехали к железнодорожной станции. Машина шла за кирпичами и цементом, которые должна была получить со станционного склада. Стройка требовала материала. Цемент тут возят в бочках, другой тары нет, про бумажные мешки и вспоминать не стоит, не то время. В колонне шли все три имеющихся в наличии машины.

Вообще, выехали мы позже, чем я рассчитывал, а всё экзамены в школе: пока сдал да табель получил. Потом встал вопрос: в чём ехать? Это мне по фигу, я и в рванине поеду, не смущаясь, но это же стыдоба. Вот по родственникам и знакомым нас с Глашей и собирали в поездку.

На мне были вполне справные брюки с кожаным ремнём, рубаха с курткой и школьная фуражка, довоенная. Вот из обуви нашли только сандалии, но это и понятно. Глаше подобрали неплохое платье, обувь по ноге и головной платок. Вот, кстати, о головных платках: я без них ни разу не видел женщин на улице. Одна из учительниц ходила в модном красном берете, а остальные женщины в платках, снимая их только дома. Здесь ветер легко гоняет пыль, и женщины так защищали волосы.

Кроме того нам собрали еду на сутки, сложив её в найденный мною сидор, который к тому времени уже привели в порядок. Марфа Андреевна хотела ещё и деньги нам собрать, но тут я её остановил: сказал, что кое-что продал братьям Трубиным, и деньги у меня есть, на дорогу и еду хватит.

И я не солгал, так оно и было. Да, я плотно готовился к экзаменам, но всё же выделил один день и снова посетил место затопления танка. Поныряв, я достал пистолет, планшетку, штык-ножи, немецкий карабин, ложки, фляжки, котелки, в двух из которых оказались кружки, и несколько ранцев. Вот эти находки, а также то, что нашёл в земле, я и продал.

Самой главной находкой, по сути, случайной, оказался чей-то давний схрон, найденный мной в стене выходившего к речке оврага. Хорошо, что крышка схрона была в полуметре от поверхности, я дотягивался магическим зрением. Думаю, был бы жив хозяин, забрал бы схрон, а так лежит и гниёт.

Я убрал в Хранилище пласт земли, обнажил крышку схрона, вскрыл его и прибрал содержимое. Какой-то крепкий хозяйственник прятал, и подозреваю, что в Гражданскую. У нас в селе было два купеческих дома, кирпичных. Одно здание после боёв восстановили, и сейчас там находится сельсовет, а второе разобрали на кирпичи: в нём две стены рухнули.

Ничего особенного в схроне не было. Оружия не нашлось, зато был патефон фирмы «Патэ», такой, в виде чемоданчика. Я проверил – работает, хотя, конечно, обслужить его надо. Там же нашлась и коробка с тремя десятками пластинок, а также запасные патефонные иголки. Помимо этого был солидный самовар, уже тронутый зелёным налётом, но ничего, я его почищу, а дырку, которую приметил Видением, заварю Ковкой. Ещё я нашёл два чемодана с одеждой, она отсырела, но высушить можно. Там же была шкатулка с банкнотами, которые уже давно не в ходу, пятнадцать золотых червонцев, десяток серебряных монет и золотой перстень.

Схрон я сдавать не стал, хотя на следующий день его нашли: плохо я его замаскировал. Да и от оврага до ближайшего огорода метров сто было, так что шастали тут кто ни попадя. Впрочем, я и сам случайно его нашёл, когда отлить спустился.

Всё содержимое схрона ушло братьям Трубиным, а они языком не треплют и расплатились хорошо. Шкатулку тоже отдал, только червонцы оставил. Поэтому деньги у меня были, полторы тысячи рублей ассигнациями. Откуда у братьев такие деньги, не знаю, но расплатились они честно: понимали, что и другие находки им понесу. Да и сами они поиском занимались.

А за наручные часы нам привезли козу. Хорошая, молодая, правда бодливая, но молоко даёт. Причём, похоже, она под козлом была и скоро пополнения можно ждать.

Как бы то ни было, мы едем к станции. Машина скользит по грязи, лепёшки из-под колёс даже в кузов залетают. Вчера был хороший дождь, из-за чего ещё на день пришлось задержаться. Один раз застряли. Травма и возраст всё же иногда на руку играют: не надо вылезать и толкать машину. Глаша в новом прикиде тоже не вылезла, да и народу хватало.

За час мы доехали до станции: двадцать километров от села, не так и далеко. Часть народа осталась здесь, а мы направились на вокзал, к начальнику станции. Дело в том, что станция не пассажирская, проходная. Грузы сюда доставляют, есть такое, но и всё на этом.

Начальник станции был в курсе дела, так как председатель нашего колхоза всё с ним уже обговорил. Он посадил нас в кабину маневренного паровоза, перегонявшего в Сталинград повреждённый паровоз, который в сорок четвёртом при подрыве мины на рельсах слетел с насыпи и ушёл в болото с частью вагонов – партизаны поработали. Паровоз подняли на рельсы и поставили на ход, и теперь его ожидал долгий ремонт.

Об этом нам рассказал помощник машиниста, пока мы сидели в уголке кабины. Я видел, что ему Глаша понравилась. Ещё бы, за ней парни табуном ходили. Красотка донская, одна грудь третьего размера чего стоит. Сам бы съел, да мал ещё. А кстати, Терентий был красивым мальцом. На певца Губина похож, и улыбка замечательная, светлая. Только шрам на брови, но он даже красил.

В Сталинград мы прибыли вечером, часто стояли на полустанках, пропуская составы. В пути пообедали вместе с паровозной бригадой: они своё достали, мы своё, организовали общий стол. А я размышлял.

Среди находок были две армейские фляжки, наша и немецкая, обе почищены песком. Мы взяли их с собой, в одной квас, в другой простая вода. Чая мы не пьём, на него денег нет.

Находки свои я приводил в порядок, а как же. Всё найденное оружие и штыки почистил и смазал оружейным маслом. Патроны отстрелял для пробы на дне оврага: так звук недалеко уходил. Из ТТ два выстрела сделал, и осечек не было, из карабина Мосина – один, и тоже без осечки. Но понимаю, что патроны ненадёжные. Я ещё с полсотни на дне реки нашёл, так что запас есть, но лучше другие схроны найти, на суше. В общем, с оружием порядок.

К мотоциклам я пока не приступал, смысла нет: я в этом возрасте их использовать не смогу, а вот «кюбельвагеном» (модель пока не знаю, надо будет литературу полистать, когда она будет) плотно занимался несколько ночей. А что, сплю снаружи, темнота не мешает. Ушёл за сад, достал и работай.

В багажнике машины были инструменты. Она вообще комплектная была: лопата в держателе, запасное колесо, даже вёсла имелись. Я просушил тент, установил крышу, подкачал резину. Машина сорок третьего года, пробег меньше двух тысяч. Двигатель гидроудар словил. Я слил всё, в том числе и смесь из бака, двигатель разобрал, прочистил и собрал. Даже с аккумулятором поработал, осталось залить электролит, зарядить его, в бак бензин, масло моторное залить и можно ехать.

Всё это я планировал добыть в этой поездке. Колхоз грабить не стоит, там всё на учёте, и председатель на это дело лютый. Уже двое по этапу поехали в дальние края. Авторитета, конечно, ему это не прибавило, но в селе порядок, и это правильно.

Покинув паровоз, мы направились к вокзалу. Пришлось через пути идти на другую сторону. Глаша удивлённо крутила головой и в конце концов спросила:

– Хочешь найти, где можно переночевать? Девчата рассказывали, что и как.

– Нет. Сама видела, пока по окраине ехали: Сталинград – это одна большая стройка. Тут и немцев пленных немало, восстанавливают разрушенное. То, что мне необходимо, нам здесь не купить. Мы поедем в Москву, поэтому нужно купить билет. Можно и по реке добраться, но это очень долго, поездом через Тамбов куда быстрее.

У Глаши на руках было два документа: комсомольский билет и справка из колхоза о том, что нам разрешено покинуть село. Паспорт она не получала, их колхозникам не выдавали, Да, мы как на зоне. Грустно, но иначе людей не удержать, давно бы разбежались. Кому охота за спасибо вкалывать по-чёрному?

Пока мы так шли не спеша, я спросил у девушки:

– Ты вообще как себя видишь? Я бы хотел, чтобы ты в Москве осталась. Устрою тебя в какой-нибудь техникум или училище. Извини, но в университет с твоим школьным аттестатом тебе не поступить.

– Я с тобой чувствую себя, как молодая девчонка перед взрослым мужчиной, – проворчал Глаша. – Аттестат-то дома.

– Не дома, я его прихватил. Справка из колхоза, конечно, не то, но как документ для поступления вполне пойдёт. А столичные учебные заведения, даже училища, котируются выше, чем откуда-нибудь из глубинки.

– Страшно.

– Привыкнешь. Так что, кем бы ты хотела стать?

– Врачом.

– Это забудь. Медсестрой или ещё каким-нибудь медработником – это ещё может быть.

– Я подумаю. Может, и медсестрой стану.

– Время есть, думай. Да, наверное, и врачом сможешь стать: учись на медсестру, подтяни знания и там на врача поступишь. Всё в твоих руках. А у нас будет якорь в Москве, будем тебя навещать. Надеюсь, пустишь переночевать?

Глаша со смехом взлохматила мне шевелюру. Было жарко, фуражку я снял, и Глаша несла её в руках. Мы оба были потные. Эх, сейчас бы на Волгу, искупаться.

Мы доковыляли до здания вокзала. Я чуть передохнул на лавочке, после чего подошёл к окошку кассы. И облом. Билеты давно раскуплены, резерва тоже нет, по крайней мере для нас.

Впрочем, когда в полночь к перрону подошёл поезд, мы спокойно устроились в вагоне и вскоре уже пытались уснуть, пока вагон, громыхая колёсными парами на стыках, вёз нас к столице. Я проводнику на лапу сунул, и пусть мы едем в его купе и полка у нас одна на двоих, но ведь едем, и это главное.

Покупок будет много. Когда вернусь, надо будет как-то их объяснить, как и то, что вернусь я один, без Глаши. Конечно, будет скандал, но Глафира – девушка свободная, ей в нашем селе душно. Видно, что не хочет она замуж и детей рожать, не её это мечта.

Да и братья Трубины вон как устроились. Оба служили в ремонтных подразделениях. Одного в сорок первом призвали, второго – в сорок втором. В разных армиях служили, а закончили войну в одном рембате танкового гвардейского корпуса. У нас в колхозе оба работают на машинном дворе, отличные механики. А что мутят что-то, возят на станцию да продают, так три дома на свои деньги отстроили. Богатые у них хозяйства: лошади, коровы. Но сильно выше других не заносились, понимали, что перебарщивать нельзя: кулаками ещё объявят.

Председатель их не прикрывал по той причине, что у них всё достать можно. Магазина в селе нет, автолавка два раза в неделю приезжает, так что они пока нужны, и братья этим пользуются. Деловые люди, уважаю таких. Хотя не по советским моральным принципам живут, это тоже стоит отметить. Долго их лавочка не продлится, и они это, к счастью, тоже понимали.

Мы были чистые, потому что, узнав, когда приходит поезд, я нанял пролётку, и мы съездили на берег реки. Полчаса покупались, а после на той же пролётке вернулись на вокзал. У бабулек на вокзале докупили съестного: вполне неплохие пирожки с картошкой и яйцом и пяток варёных яиц.

Жаль, Глаша у меня на прицепе, я бы тут много что скупил. Однако показывать Хранилище не стоит. Оно у меня по-прежнему качалось; когда приедем, уже одиннадцать тонн будет, хотя одна тонна занята автомобилем, двумя лёгкими мотоциклами-одиночками и ещё разной мелочью.

В столицу мы прибыли вечером следующего дня. Это было девятнадцатое, воскресенье. В пути мы успели пообщаться. В общем, Глаша не решилась принять моё предложение, сказала, что вернётся в село. Всё же зацепил её один парень, может, и сладится у них. Ну, это её дело.

На вокзале я тут же выцепил одну бабку, которая сдавала комнату в коммуналке, совсем рядом, без тараканов и клопов. Доехали на пролётке: хоть и рядом, но я не ходок. Проверили. Комната понравилась, туалет и ванная чистые, жильцы соседние вроде приличные. Мы уплатили за десять дней, и бабка ушла в свою комнату (она жила в соседней).

Мы с Глашей разложили вещи, потом по очереди посетили туалет и ванную, а то после вагона неприятный липкий пот на коже. Опыт с ванной у Глаши не первый: она до войны в городе жила, в семье интеллигентов, так что справилась быстро. А вот радио мы слушали до десяти вечера, непривычно было.

Потом Глаша устроилась на кровати, а я на тахте: семь лет, рост небольшой вполне умещался. Убедившись, что Глаша уснула, и сон её перешёл в крепкий, я, стараясь не скрипеть половицами, поднялся с тахты. Костыль брать не стал, я мог ходить, пусть и недолго, на цыпочках правой ноги. Тихо покинув комнату, я вышел на лестничный пролёт и уже там оделся.

Вообще, у меня была мысль осмотреть чердак и подвал: дом старинный, в три этажа, мы сняли комнату на втором. Сто процентов находки будут. Но это я оставил на потом, мы тут задержимся на десять дней, успею.

А вот эшелон с новенькими полуторками, на который я нацелился, долго ждать не будет. А что, техника нужна. Такие машины в автопарке нашего колхоза есть, скоро ещё прибудут, обещали шесть штук в июне. Нанесу номер одной такой машины на борта, сменю номер двигателя и станет близнец. Буду ездить по ночам (кто мне днём даст?), и машину будут считать колхозной. Чем не удачная идея?

Причём машину буду угонять ничейную. Как так? Эшелон идёт с завода, и пока будущий владелец авто не получил, она ничейная. Пропажу спишут, и всех делов. А вот чёрная «эмка», припаркованная у тротуара возле соседнего дома, с ещё горячим мотором, точно чья-то. Я её угоню, но забирать не буду. Просто мне не дойти своим ходом до железнодорожной станции, проще доехать на машине.

Вскрыть замок было просто, как и завести двигатель без ключа – телекинез рулит. Я устроился за рулём, приходилось вытягивать шею, иначе я не видел дорогу впереди. Сейчас бы очень кстати была подушка под зад. Больная нога на педали газа, там как раз и могу щиколоткой шевелить, прибавить или убавить, а вторая – на сцеплении и тормозе.

Я быстро наловчился ехать без рывков, аккуратно, не спеша, чтобы не привлекать внимания. Фары освещали дорогу, да и улицы были освещены: война закончилась и необходимость в светомаскировке исчезла. Впрочем, вскоре я свернул на улицу, где фонари горели разве что на перекрёстках, и только фары освещали лужи после прошедшего недавно дождя; пока мы в вагоне ехали, он как раз шёл. И кстати, рядом со станцией я видел чью-то автобазу, там я рассчитывал добыть ГСМ.

Остановившись у забора, я заглушил движок, запер машину и направился к проёму в заборе. Оказавшись на территории станции, я огляделся. Эшелона с грузовиками не было. Хотя нет. Видно плохо, но, по-моему, он дальше стоит, в тупике. Ну да, вон угловатые силуэты «газонов». Вот гады. Специально ведь подъехал, чтобы далеко не ходить, а его в другое место перегнали.

Добравшись до эшелона, я удивился. На платформах стояли не ГАЗ-ММ, а новенькие ГАЗ-51, которые как раз в этом году начали выпускать. Эшелон готовили отправить дальше, и из разговоров сцепщиков я узнал, что он идёт в Польшу. Это меня сразу взбесило: у нас самих таких машин ещё нет, а они уже пшекам гонят, жополизы. Нет, хотя бы одну, но уведу.

Мне удалось незаметно забраться на замыкающую платформу в эшелоне, хоть и нелегко это было. Изучив два автомобиля, стоявших здесь, я забрал крайний. Собран он неплохо, без спешки. Пусть кабина деревянная, но капот и крылья обиты жестью. Борта не открываются, только задний. Печки отопления нет, щётки на лобовом стекле ручные: крутишь ручку на ходу, и щётка работает. Ручная автоматика, блин. Но машина мне подходит. Убрал в Хранилище. Ключа в замке зажигания не было, но меня это не волновало, сделаю.

Едва я покинул эшелон, как он дёрнулся, отправляясь в дальнейший путь. Я двинул было к проёму в заборе и выругался. Оказалось, что эшелон с полуторками стоял дальше, я не рассмотрел его за водонапорной башней. Доковылял до него и прихватил одну машину. Две восемьсот весил первый «газон» и чуть меньше двух тонн второй. Причём полуторка имела крытый кузов с тентом. Обе машины были выкрашены в матовый зелёный цвет, видимо, другой краски нет.

На двух платформах дальше по эшелону я увидел крупные силуэты четырёх автобусов и задумался. Я знал модель, это были ГАЗ-03-30. Ругнувшись под нос – через пятьдесят лет это раритеты будут, – я доковылял до них и прибрал один. Он весил чуть больше полуторки – две тонны двести кило. Двухцветный, низ бордовый, а верх от окон – жёлтый. Семнадцать сидячих мест. Вещь. Теперь Хранилище было заполнено на восемь с половиной тонн, осталось две с половиной.

Добычей я был доволен. Теперь в автопарк. Сделаю в Хранилище запасы топлива, но оставлю полтонны свободного объёма для остальных покупок. Нужно же привезти своим подарки, да и другим сельчанам тоже. В автопарке, главное, к складу не подходить, там сторож с ружьём. А так пошукаем.

Благо Глаша не заметила, как я вернулся под утро, и я даже успел поспать, немного, но мне хватило. Чёрт, да пока мы ехали, я только этим и занимался, а тут дело не ждёт. Да и в дороге я больше делал вид, что спал, а сам в это время занимался ногой. Время от времени я ею занимался и до поездки. Рубцы и шрамы не трогал, а восстанавливал мышцы, часть которых уже атрофировались, да заживлял кости, собранные из мелких осколков, а то они болели, особенно в сырую погоду. Постепенно трещины исчезали. Ещё месяца три подготовки, и можно будет начать выращивать коленный сустав.

Вот только вопрос: а надо ли? Ладно, подрасту – уеду в город учиться, пока думаю на киномеханика, но может, ещё что выберу. Вот там и восстановлюсь, а в селе скажу, что городские врачи провели уникальную операцию и установили искусственный коленный сустав. Пусть проверяют.

Проснулась Глаша и пошла, зевая, в туалет. Пора было вставать. Приведя себя в порядок, мы по данным соседкой координатам двинулись к городской столовой, чтобы позавтракать.

Во время завтрака я размышлял о прошедшей ночи. Мы пробудем тут десять дней, за это время я накачаю Хранилище ещё на тонну, но сейчас оно полное, всего полсотни кило свободных. И вот что я уже успел приобрести. Три автомобиля, два грузовика и автобус – это так, приятный бонус. Главное то, чем меня порадовал склад ГСМ на автобазе. Я прибрал восемь бочек с бензином, который подходит и грузовикам, и моей легковой машине из реки, да и мотоциклам тоже. Запас небольшой, но на первое время хватит. Более того, я по очереди доставал технику и заправил все четыре машины.

А вот моторное масло разное, и не бодяжное, как обычно бывает. Если для грузовиков и автобуса одно, то для мотора «кюбельвагена» такое уже не подходило. К счастью, я нашёл две канистры нужного моторного масла, явно трофейного, из Германии привезли. Также пошукал в реммастерских, прибрал часть инструментов, самый дефицит. Нашёл и электролит с дистиллированной водой, заправил аккумулятор на легковушке. Я его снял и за те два часа, что в мастерских был, зарядил на зарядном устройстве до полного, вернул в машину, и уже потом в городе проверил. Схватывает мотор с полпинка.

«Эмку» я вернул, похоже, её не хватились. Протёр руль, ручки и запер, после чего пошёл к себе спать. Этой ночи мне хватило для начала.

Из столовой мы на пролётке направились в сторону ближайшего дома быта. Здесь я обратился к мастеру. Как и думал, запасной комплект инструментов, его личных, у него был накоплен, больше о цене договаривались. Глаша у окна стояла, отвлекая внимание мастера своей точёной фигуркой. В конце концов мы ударили по рукам, и всё что нужно я получил. К сожалению, сложить инструмент нам было некуда, так что мастер презентовал нам старый кожаный саквояж. Я был вполне доволен.

Пролётку мы наняли на весь день, и она ждала нас. Сначала заехали в ближайший кинотеатр и купили билеты на вечерний сеанс кинофильма «Небесный тихоход». Я думал, что премьера была в прошлом году, а оказалось, в этом. В селе фильм пока не крутили. После этого мы заехали к часовому мастеру, водитель кобылы знал, куда ехать. К сожалению, купить ничего не удалось, но заехали не зря: получили адрес ювелира, который изготавливал инструменты для часовщиков.

Когда мы приехали к ювелиру, уже наступило время обеда, и он был дома. У меня была надежда, что у него найдётся готовый комплект, хотя работал мастер по заказу. К счастью, надежда моя оправдалась, и инструменты мы приобрели, но платить пришлось золотом. Я придирчиво изучил все покупки, но качество было высокое. Инструменты продавались в небольшом ящике, с ручкой сверху. Внутри были две лупы, большая и маленькая, мелкий инструмент каждый в своём отделении. Отличная покупка. Паяльник я тоже купил, даже утварь теперь лудить смогу.

За этот день я планировал сделать все основные дела, а дальше – отдых и приобретение подарков сельчанам. Поэтому мы завезли покупки на квартиру и поехали к следующему мастеру, который занимался пошивом обуви для инвалидов вроде меня. Он снял мерки и обещал сделать за шесть дней, мы платили за срочность. Я заказал летние ботинки с большим каблуком для правой ноги, на размер больше, и зимние, больше на два размера. У мастера я также приобрёл две трости разного размера.

Потом, поскольку пора было обедать, мы отправились в столовую, и возница с нами. На этот раз мы были в другой столовой, и мне здесь понравилось больше, чем в той, где мы завтракали: и готовили лучше, и продукты явно не экономили.

Вообще, я и сам хороший повар и всегда сам себе готовил. Для закрепления навыка я в прошлом мире даже работал несколько лет поваром в дорогом ресторане. Хотелось бы сказать, что я был шеф-поваром и у меня был штат поваров, которых я гонял, но это не так. Я как раз состоял в штате, но зато успел освоить все примочки. Начинал с изготовления разных соусов, закончил десертами. Я хороший повар и разбираюсь во многих деталях.

Пообедали мы с удовольствием. Я взял борщ со сметаной, картошку-пюре с котлетой и подливой, компот и два куска хлеба. У Глаши почти такой же набор, только щи были вместо борща. Возница обошёлся пельменями. Вместо хлеба он ел пирожки с картошкой, хорошая идея, надо будет повторить.

После обеда мы отправились на колхозный рынок, он ещё работал. Возницу оставили дремать у центрального входа, а сами прошли на территорию. Народу на рынке хватало, мне было сложно в толпе, но ничего, терпимо. И кстати, вот разница между жителями Андреевского и столицей: там ко мне привыкли, смотрели спокойно, а тут кто с брезгливостью взгляд отводил, кто с безразличием, а многие и с жалостью, нужна она мне больно.

Поглядывая вокруг, я ковылял по рядам, пока не приметил женщину. Серьёзная такая бабища, и товар на прилавке что надо. Вот к ней я и подвёл Глашу.

– Доброго дня, уважаемая, – обратился я к женщине. – Надо бы мою сестрёнку приодеть.

Женщина поначалу удивлённо заморгала, когда к ней шкет обратился, а не девушка; этому все удивляются, я уже начал привыкать. Бросив заинтересованный взгляд на Глашу, она уточнила:

– Что нужно? Как по деньгам?

– Значит так, нужно на сестрицу полный комплект летней рабочей одежды и бельё. Потом праздничной-выходной. Бельё нормальное, а не эти… – ткнул я пальцем в панталоны, стыдливо прикрытые ночной рубахой. – Также обувь и головной убор, ну и куртку, чтобы было что накинуть, когда холодать начнёт. Такой же набор нужен для нашей мамы, сестрица размеры знает. Подберёте. Ну и тару, в чём всё это нести. С деньгами проблем нет.

Глашу сразу взяли в оборот две продавщицы и увели её за прилавок. Теперь ей ещё мерить всё предстоит, а это надолго. Я сказал, что погуляю пока вокруг, вернусь через полчаса, пусть не торопятся.

Прибавив скорость до предела, я направился к продовольственным рядам. Первым делом подошёл к продавцу разных мешков, от обычных, для картошки и других овощей, до вещевых заплечных, с лямками. Вот один такой я и купил, куда-то же нужно для вида убирать покупки. Я хотел сделать налёт на продовольственные ряды, чтобы иметь личный запас в Хранилище.

Здесь же я приметил керосиновый примус. И пусть он с одной конфоркой, но это, по сути, очаг, который можно использовать где угодно. Продавец с подозрением поглядывал на меня, пока я тщательно изучал примус. В бачке было немного керосина, конфорку мне зажгли, чтобы было видно, что работает. Я прибавил и убавил силу огня – отлично. Конечно, кустарная поделка, но качество хорошее, потому я честно уплатил требуемую цену, и мне помогли убрать примус в мешок.

У этого же продавца в продаже был и керосин. Если своя тара – отольёт, если нет – продаст, имеются бачки из жестянки на пять литров каждый, тоже самоделка. Все мои покупки сложили в мешок, и я нанял парнишку, который, пыхтя от натуги, дотащил мешок до крайних рядов. Тут, недалеко от бокового выхода, народу было значительно меньше. Я расплатился с парнем и, дождавшись, когда он отойдёт, без свидетелей убрал покупки из мешка в Хранилище.

Пришлось возвращаться, и по пути я купил две упаковки спичек: в одной двадцать маленьких коробков, в другой пять больших. Потом прошёл через овощной ряд, прикупил четыре кило картошки, десять штук моркови, три десятка луковиц, кочан капусты и две головки чеснока. Для начала хватит. Тут ещё нога разболелась, но я всё же добрался до мясных рядов.

Там я купил свежего солёного сала, духовитого, с чесноком, видно, что недавний засол. Двадцать два кило, кусками примерно по килограмму. Каждый мне заворачивали в газету и упаковочную бумагу, и я убирал в мешок, который не наполнялся: всё в Хранилище шло. Тут же была горка копчёного сала, но я купил всего семь кусков, потому что они были свежие, а остальные заветренные. Впрочем, подумав, я и его выкупил: сало у нас в селе пока дефицит, разойдётся по соседям, они и такому будут очень рады. А уж как продавец был рад!

Так я и шёл по рядам, убирая покупки в свой волшебный мешок. И раз уж шёл по мясным рядам, покупал свежее мясо. Брал небольшими кусками, крупные мне просто не поднять. Рёбра свиные, рубленые куски мяса, немного говядины, кило пять тремя кусками. Взял и баранины. Нашёл ещё солёного сала, хоть отъемся, для восстановления ноги самое то. Кроме того взял пять распотрошённых куриных тушек, двенадцать кругов копчёных колбас, две кровяных, пяток варёных, их как раз привезли. Приметив копчёную скумбрию, взял десяток. А ещё для меня нашли одиннадцать банок советской тушёнки, их тоже забрал.

На этом всё, устал. Глаза, конечно, разбегались, много чего прикупить хотелось, но оставим на завтра. Первый заход есть, будут и ещё. Отправив мешок в Хранилище, я вернулся к Глаше.

С Глашей уже закончили, да и Марфе Андреевне подобрали что нужно. Остальным девчатам она наряды не смотрела: знала, что для них, да и для меня, будем покупать позже. Глаше подобрали красивое платье, зелёный берет, сумочку, две пары обуви, ну и остальное. Местные продавщицы знали, что предложить. Сестрица уже переоделась. Поясок в тон платью подчёркивал тонкую талию и высокую грудь. Смотрелась она очень стильно, просто красотка. Я расплатился, и мы с двумя узлами двинули к выходу.

Возница, ожидая нас, дремал в пролётке. Растолкав его, мы покатили к месту своего временного проживания. С возницей договорились, что он снова подъедет без пятнадцати пять, киносеанс начинался ровно в пять. А пока Глаша разбирала узлы, я отдыхал на тахте: устал, уж очень суматошный выдался день.

Чуть позже Глаша тоже прилегла отдохнуть, да и уснула. А я покинул комнату и спустился на первый этаж. Дело в том, что когда мы поднимались к себе, я отдыхал у двери одной из квартир на первом этаже. И Видение показало, что в прихожей этой квартиры на полу лежит толстый слой пыли – такой мог набраться за год, а то и за два. Это странно, потому что квартиры обычно не пустовали: управдом мог сообщить начальству, а оно – заселить новых жильцов. Правда, наш управдом, как я узнал от местных бабулек, находился в перманентном запое. А может, хозяин квартиры – важный чин? Может, уехал в длительную командировку, и квартиру для него держат?

Дальности Видения хватало до вешалки, и я видел, что там висела армейская шинель с погонами майора ВВС и ремень с кобурой, в которой был ТТ. А вот это уже странно. Я внимательно изучил дверь. Магическое зрение показало, что между дверью и косяком, сверху, вставлена спичка. Метка? Любопытно.

Я открыл оба встроенных замка и прошёл внутрь. Оставлять следы не хотелось: по ним любой поймёт, что был ребёнок, у которого не в порядке правая нога, а я тут уже примелькался, да и Глаша успела сообщить соседкам, откуда мы и что тут делаем. Поэтому я разогнал пыль к стенам. Видели, как за катером пенные усы расходятся? Вот и у меня что-то подобное получилось.

Я сначала прошёлся по квартире в поисках тайников и схронов. Если жилец – честный человек, ничего не трону, а если шпионское гнездо, всё вынесу, по размеру моего Хранилища. К слову, о Хранилище: нет такого, что сутки прошли, и раз – сто кило объёма прибавилось. Нет, оно качалось в реальном времени, выходило по четыре кило в час.

Нашёл. Уже не вызывало сомнений, что это была квартира какого-то резидента. Сначала думал, немецкого, но не похоже, чую английский след. Судя по газете на столе, последний раз в квартире были в декабре сорок четвёртого.

Я неплохо закупился, но ещё почти на сорок кило место было. Для начала я забрал съестные припасы, тут был небольшой запас, на две недели на одного. Всё длительного хранения и хорошо упаковано. Ящик со свиной тушёнкой, причём американской, полмешка риса и шесть упаковок с макаронами. На этом Хранилище у меня заполнилось, теперь нужно ждать, пока ещё объём накачается.

В кабинете мне особенно понравился отличный стол с зелёным сукном, как новый, только в пыли, и лампа настольная с зелёным абажуром. Антураж кремлёвский. Обязательно заберу. Но стол весил килограммов триста, что-то около того, так что надо качать Хранилище и копить место.

В квартире я пробыл минут семь, после чего запер её и вернулся в нашу с Глашей комнату. Кстати, дом этот был с одним подъездом и имел немало квартир, но среди них были и коммунальные, вроде той, где проживали мы.

Вечером мы были в кино. Я с интересом смотрел эту чёрно-белую картину и запоминал: у меня были планы насчёт неё. Потом мы гуляли по городу. Я ходил недолго, и вскоре ушёл в комнату, а Глаша гуляла до наступления темноты и вернулась лишь часам к девяти. Сказала, что пришла бы раньше, но поплутала. Хорошо, что адрес знала, подсказали, куда идти.

Завтра у меня в планах рынок, а после обеда – Красная площадь. Планов громадьё. Денег на конспиративной квартире я нашёл достаточно, были даже золотые червонцы. Теперь на всё хватит.

* * *

– Вот и прибыли, – пробормотал я, наблюдая, как поезд медленно подходит к перрону вокзала в Сталинграде. В этот раз мы ехали в купейном вагоне: билеты-то сразу купили, ещё до того как комнату сняли.

Глаша сняла с багажной полки два чемодана, вещмешок и саквояж – всё, что при нас было, хотя закупили мы куда больше. Но я сказал, что остальное доставят прямо к дому почтой: мол, такое возможно. Поэтому при нас были только подарки и ещё некоторые покупки.

Мы были одеты в новую одежду. Я в матросском костюме, который Глаша, как увидела, уговорила купить, да и мне он понравился. Ещё мне купили школьную форму, включая зимнюю. В общем, хорошо закупились. Сейчас у меня двенадцать тонн в Хранилище и свободного только то, что накопилось за время пути в Сталинград, почти сотня кило.

Что я успел приобрести? Припасы – это да, ещё одежду себе и остальным девчатам, но это уже Глаша выбирала. Ещё мы купили новый патефон, этого года сборки, и пластинки. Глаша уже научилась им пользоваться, и мы часто слушали музыку в нашей комнате. Себе я купил гармонь. А что, музыкальный слух имею, голос отличный, песен немало знаю, освою.

Кроме того, в том доме, где мы жили, я обнаружил три находки на чердаке и ещё одну в подвале, забрав всё ценное.

Так как Москву в ближайшие годы я посещать не планировал, то, вероятнее всего, находки на этой шпионской квартире были бы для меня потеряны. Поэтому припасов у меня было закуплено крайне мало, мне одному на полгода. Из квартиры я забрал письменный стол, круглый стол и шесть стульев со спинкой, а также кухонную утварь. Ну и кроме того шпионские принадлежности и оружие, два пистолета с глушителями.

Кроме того, я смог трижды уединиться в квартире, где на примусе готовил разные блюда, чтобы был запас готовой еды. Да и что я там успел отварить? Суп-лапша с курицей, макароны с тушёнкой и во второй кастрюле рис с тушёнкой. Ну и воды в чайнике вскипятил.

Ещё я купил шесть караваев хлеба, два батона и две буханки чёрного – с салом самое то. Купленное мясо и сало с колбасами я не трогал: это НЗ на зиму. Также мы с Глашей купили пятилитровый самовар и чайный сервиз на десять персон. Ну а к сервизу и чай. Нормальный, а не те ядрёные смеси, что продавали на рынке под видом нормальной заварки. Этот чёрный, хоть пить можно.

Глаше на день рождения я купил наручные часики. Ей четыре месяца назад исполнилось семнадцать, подарок получился поздний, но не менее радостный, она очень меня благодарила.

А вот об одной покупке стоит поговорить отдельно. Я пообщался с механиком ближайшего кинотеатра, и он дал мне контакт одного кладовщика. Даже созвонился с ним, чтобы тот меня встретил. Доехав до него, я выкупил у кладовщика кинопроектор, не стационарный, а такой, какие стояли в машинах-кинопередвижках. Аппарат списанный, но рабочий, хотя и сильно поюзанный.

Кроме аппарата я купил шесть плёнок в коробках. Это были старые фильмы, плёнка часто рваная, но это не страшно, показывать я буду всё равно не то, что на плёнках. Напомню, я иллюзионист, и подменить картинку мне несложно. К кинопроектору я взял два динамика (вот они были новые) и неплохое полотно для просмотра кино. Всё это находилось в Хранилище, хотя Глаше я сказал, что прибудет с почтой.

Вот так и пролетели десять дней. Где мы только не побывали, даже в театре. Глаша программок набрала, чтобы показать нашим.

В Сталинград мы прибыли вечером, сняли комнату на окраине, доехав до неё на пролётке. А с утра отправились на рынок, он тут большой. Купили хорошую, молочную корову двух лет, она чуть бодливая, но не страшно. Это подарок Марфе Андреевне, без коровы на селе выжить сложно.

Корову отвели к месту постоя, и я отправился закупаться проводкой, выключателями, розетками, патронами и лампочками. Напомню, что нам обещали село электрифицировать, так что эту зиму не при лучинах встречать будем, и в нашем доме я всё сам сделаю.

Сто кило свободного места в Хранилище было, вот я и закупился. Взял катушку с кабелем, пусть матерчатым в бумажной изоляции, но лучше не найти. Нашёл керамические патроны, изоленту и инструменты, которых у меня ещё не было. Благо в Сталинграде шла огромная стройка, и тут много чего можно было найти. Один кладовщик продал мне почти сто метров дорогого провода для улицы, в пластиковой оболочке. Буду проводить электричество в сарай, в погреб, под навес, где мы кушаем. Двор освещать надо.

Таким образом, я снова занял всё свободное место в Хранилище. А утром следующего дня мы сели в товарный вагон, куда по пандусу завели и корову, и покатили в нужную нам сторону. На нашей станции, где выгружали часть груза, заодно высадили и нас. Мы тут же наняли возницу с телегой и с коровой на привязи добрались до села.

Кстати, на улице уже стояли столбы с натянутыми проводами, и на двух дальних работали электрики, устанавливая лампы освещения. Ничего себе, выходит, с запасом электричество дают, раз даже уличное делают? В дома пока не заводили: первым делом на машинный двор и в государственные здания, а частники напоследок.

Вот так второго июня я и вернулся в село. Был вечер, когда я подъехал к нашему плетню. Меня встречали: о том, что мы едем, сообщили водители, которые на грузовиках мотались к станции и обратно по несколько раз на дню. Я больше скажу: один из водителей Глашу с вещами забрал, так что на телеге я ехал один, ведя за собой корову.

Всё было готово к гулянью. От соседей принесли столы и лавки, народ собирался, соседские женщины несли угощения, часть припасов мы с собой из Сталинграда привезли. Я Глаше передал вещмешок, в котором было копчёное сало, несколько бутылок водки, три круга копчёной колбасы и одна варёная. Богато для сельского стола, особенно после войны.

С возницей я расплатился, а корову мы завели во двор, а после к сараю. Ею уже полсела успело полюбоваться, всё же наличие такой скотины является свидетельством зажиточности семьи. Наша бурёнка преодолела немалый путь, даже успела покататься на поезде, и, по-моему, она вздохнула с облегчением, когда поняла, что мы, наконец, прибыли.

Марфа Андреевна, Глаша и остальные девчата были в новых нарядах. Причём чемоданы и сумки Глаша привезла, но их не трогали. А когда я приехал, так всех и одарил. Соседи охали. Всю одежду, которую мы занимали для поездки, вернули хозяевам, и не просто так: кому нож перочинный, кому зеркальце карманное или губную помаду. Было чем отдариться.

А председателю я привёз жестяной рупор, пусть командует в поле и на стройке. Подарок ему понравился, да и у сельчан вызвал веселье и одобрение.

Потом взрослые уселись за столы, ну и я с ними. Детишки бегали вокруг, таская со стола вкусности. На стол выставили самовар, который умельцы сумели затопить, и чайный сервиз. Чай настоящий заварили, а к чаю мы привезли три кило конфет, есть с чем попробовать.

Больше рассказывала Глаша. Все очень удивились, узнав, что мы были в Москве, так как думали, что просто задержались в Сталинграде. Глаша раздавала газеты, купленные нами в киоске, и театральные программки. Они расходились по рукам. Девушка рассказывала, как мы были в кино, посмотрели три разных фильма, а также дважды были в театре. Кстати, комедии и мне понравились.

К сожалению, пока мы отсутствовали, в селе побывала кинопередвижка, так что жители уже успели посмотреть «Небесный тихоход». О купленном кинопроекторе я рассказал, глупо скрывать, он ведь для всех приобретён. Сказал, что выкупил списанный, он сломан, но когда я его починю, можно будет фильмы смотреть. Тот же «Тихоход».

– Так видели же уже, хотя и не все, – сказал председатель, который особенно налегал на колбасу.

– Так видели чёрно-белый, а мне дали цветную версию.

– Да ладно? – удивился он.

– Прибудет груз, сами увидите. Мне дня три потребуется на ремонт проектора, а потом покажу.

Вообще, кинопередвижка показывала на улице, при хорошей погоде. Жители приходили со своими стульями или лавками, а для экрана использовали стены фельдшерского пункта, они белые и ровные. Народ заинтересовался, заговорил, многие обсуждали нашу поездку.

А я начал общаться с братьями Трубиными, оба тут с жёнами были. Жены уже к патефону отходили, начинались танцы. Участковый, который был отличным танцором, изучал пластинки, отбирая те, что с вальсами. Патефон был не наш, Трубиных, наш с грузом прибудет.

– Чего-чего? – переспросил председатель, который явно прислушивался к нашему разговору. – Машины продают простым гражданам? Говори громче, это всем интересно.

Пришлось действительно говорить громче, немало мужиков и стариков собралось вокруг меня, чтобы послушать.

– В Москве на автозаводе готовятся выпускать гражданский автомобиль под названием «Москвич-400». В серию он выйдет в конце этого года. Сделан на базе «Опель-Кадет». Конечно, часть госструктурам пойдёт, в милицию, медикам, но и простым гражданам тоже достанется. Правда, купить машину будет сложно. Там такая схема: организации или заводы делают заказы на машины, их включают в план, и у них в бухгалтерии желающие встают в очередь на приобретение личного автомобиля, а как очередь подходит, выкупают.

– Нормальная схема, – одобрил председатель. – Цену знаешь?

– В районе восьми тысяч, но это не точно. Также будет выпуск ещё одной машины для гражданских нужд, называется ГАЗ-М-20 «Победа». В Горьком налаживают выпуск, обещают начать серию в конце этого месяца. Но я говорил с инженером этого завода, и он машины первых двух годов выпуска брать не советовал: говорит, много брака будет, и пока не устранят проблемы, покупать не стоит. Цену этой машины не знаю, но точно дороже «Москвича». Машина для начальства.

Кстати, две этих машины ручной сборки показали товарищу Сталину в сорок пятом году. Их тогда «Родиной» назвали. Товарищ Сталин, когда услышал, спросил: «И почём мы Родину продавать будем?» Название сразу сменили на запасное, так машина и стала «Победой». Инженер, рассказавший мне эту историю, сказал, что это, скорее всего, легенда, но красивая.

Из патефона звучала музыка. В свете двух керосиновых фонарей кружились парочки. Мужики обсуждали сказанное мной. А мы с братьями Трубиными отошли к плетню. Нам было о чём поговорить, но делать это желательно без свидетелей, вот как сейчас.

Честно говоря, они мне нравились. Родись они лет на сто раньше, были бы крепкими купцами, а может, и промышленниками. А здесь им было душно, они задыхались. По мелочи работали, и только.

– Что ты хотел? – спросил старший из братьев, Михаил.

– Корову видели? У нас сарай, да и тот разделён на две части, в одной куры и гуси, в другой – хозинвентарь и погреб. Нужен коровник, с высокой крышей, чтобы сено хранить. За это отдам немецкий мотоцикл БМВ, лёгкий одиночка. Машина в порядке, на ходу, пробег восемь тысяч километров. У вас явно есть кому продать её без особых проблем.

– У танка нашёл? – проявил проницательность Михаил.

– Ага.

– Мало, – вступил в торг младший.

– За какой-то сарай целого мотоцикла мало?! – возмутился я. – Идите сами поищите.

– И поищем, – пообещал он.

Торговались недолго. Ударили по рукам после того, как я сверху накинул ещё орудийный передок, который в речке видел, да доставать не стал. Его можно для телеги приспособить, да найдут куда.

Погуляли мы хорошо. Спал я снова снаружи, на своей лежанке. Перед тем, как лечь, сходил в сарай, где среди разного инструмента, вёдер и лопат у нас стоял большой ящик для угля. Туда я и высыпал из Хранилища тридцать кило хорошего угля, не такого, какой нам выдавали от колхоза. Пока мы ехали от Сталинграда, я поднакопил места и увёл этот уголь со станции. Нам на зиму копить нужно.

Утром мы завтракали в саду. После вчерашнего гулянья он был захламлён: столы и лавки соседи ещё не забрали, да и мусора хватало. Будем убираться сегодня.

После завтрака зашёл старший Трубин. Я уже сообщил Марфе Андреевне, что договорился с братьями о постройке коровника. Бурёнку, которую назвали Машкой, с утра отправили в стадо, пастись, вечером пастух её вернёт. Вчера мы её подоили, и к завтраку у нас было вкусное молоко.

Козу Марфа Андреевна оставлять не стала, и сегодня её отвели к снохе. У той дети, а из живности только куры, так что коза будет очень кстати. Мы и так молоко им носили. Кстати, пока нас с Глашей не было, две наших несушки птенцов высидели, два десятка. Теперь от гусей пополнения ждём.

Я показал Михаилу, где будем ставить коровник. Решили его большим делать и на две части разделить, с двумя входами. В одной части будет коровник, а другую для чего-нибудь ещё приспособим, придумаем. Наверху будет сеновал. Одной стороной коровник будет выходить на улицу, другой к соседям.

Михаил всё верёвочкой разметил, сделал лопатой метки, где траншею копать, и ушёл. Завтра прибудут рабочие и телега с материалами. К осени построят. Что касается аванса, я пообещал Михаилу, что передок сегодня, как стемнеет, ему передам, а мотоцикл после окончания стройки. На этом и договорились.

Марфа Андреевна побежала в сельсовет подать заявку, чтобы нам после уборочной привезли соломы. Да и сено накосить требуется. Тут я им не помощник, они сами с Глашей этим займутся; потом сено просушат и уберут на сеновал. Телегу у Трубиных займём.

Так как школа закончилась, девчата убирались во дворе, соседи постепенно забирали столы и лавки. Глаша с Марфой Андреевной работали на стройке, которая не останавливалась ни на минуту. У многих зданий стены были уже подняты, кроме клуба, тот двухэтажным будет.

Я тем временем сбегал на речку и, спустившись ниже поставленных на реке сетей, наловил целое ведро рыбёшки. Соседский паренёк помог мне донести ведро: повесил его за дужку на руль своего велосипеда, и так мы дошли.

Рыбу я не зря ниже по течению ловил: мне попалась пара крупных лещей, какие раньше не попадались. Всю мелочь засолил. Ту рыбёшку, что засолил ранее, промыл как надо, насадил на крючки (я заранее сделал три десятка штук) и отправил на подловку, пусть сушится. А в этом же горшке свежую засолил. У Трубиных я заказал два бочонка, литров по сто каждый, хочу побольше на зиму засолить.

Ещё вчера я всех удивил тем, что хоть и хромаю, но хожу с тростью, без привычного всем костыля, да и скорость движения заметно возросла. Я и показал обувь, которую мастер в Москве специально для меня сшил, в ней действительно куда удобнее было ходить. Вот такие дела.

После обеда я увиделся с председателем. Он как раз на машинном дворе появился, а до этого объезжал поля. Поговорили с ним насчёт мастерской дома быта. Председатель пообещал, что если не найдёт мастера, то место моё. Понятно, что официально всё будет оформлено на Марфу Андреевну, она и зарплату будет получать, а работать буду я. Всегда есть лазейки в законе, позволяющие его обойти. Не мы первые, таких левых работников в колхозе хватало.

В тот же день к нам во двор начали сносить утварь и всякое разное для починки. Пока помещения нет, я буду работать на дому, так председатель с Марфой Андреевной договорились. Мне не сложно. До вечера я успел залудить подтекавший самовар, починить капавший кран и зарастить Ковкой лопнувшую пружину в патефоне, оставив след сварки. Работа несложная.

Проблема возникла с расценками. Чинил-то я официально, хозяевам вещей выдали квитанции, а цен никто не знал. Председатель со своим бухгалтером и парторгом сели и попытались было высчитать, что сколько стоит. Потом плюнули и решили взять за основу расценки в районном доме быта. Пошлют кого-нибудь в райцентр, он скопирует и привезёт. Райцентр находился в пятидесяти километрах от нас, через него проходила железная дорога, там же была и районная больница.

Передав починенное девчатам, я укатил в ту сторону, где стоял немецкий танк. Договорился с соседским мальчишкой, что он подбросит меня на багажнике своего велосипеда.

Когда доехали, уже стемнело. Я парнишку отпустил, он ещё уезжать не хотел. Дождавшись, пока он пропадёт из вида, я достал полуторку. А как же, Хранилище не резиновое, а мне нужно было освободить место для передка.

Поныряв, я добрался до передка и, коснувшись, убрал его в Хранилище. Потом сел на грузовик и, обогнав по дороге соседа-велосипедиста, доехал до дома Трубиных. Там достал передок, убрал машину и сбегал за братьями. Аванс они приняли, а я поспешил домой.

Уф, ну и денёк. А ещё мотоцикл восстановить треба, это дня на два работы, точнее ночи, по часу или два. И «Кюбельваген» нужно сушить, так-то он в порядке, на ходу, но мокрый, это же лодка. Хорошо, что я магическим зрением пробку на днище рассмотрел, не пришлось на бок опрокидывать: открыл пробку – вода и вытекла, остальное тряпками убрал. Но сиденья и тент крыши по-прежнему мокрые, их нужно сушить, а машина постоянно в Хранилище. Ничего, найду время, высушу.

С завтрашнего дня потихоньку начну делать электроразводку в доме. Как нас подключат, у нас уже всё будет готово. Тут электросчётчиков нет, оплату считают по количеству лампочек и розеток. А ведь на мне будут ещё дома снохи и свахи Марфы Андреевны, к собаке не ходи. И кстати, установили лимит: по одной лампочке и розетке на команду, одна лампочка на улицу. За этим будут строго следить. И это ещё повезло, что через нашу улицу вели линию, половина села пока так и останется без электричества.

Впереди всё лето, и планов хватает. Через месяц, как в Хранилище тонны четыре наберётся, в Сталинград съезжу, скорее всего, снова с сопровождающим. Много чего накупить нужно к зиме. А пока живём.

Три года спустя. Седьмое июня 1949 года.

Вечер. Село Андреевское

Войдя во двор, я поставил ведро с рыбой, закрыл за собой калитку, снова подхватил ведро за дужку и похромал к сараю. Мелкий дождь загнал всех по домам, да и сам я весь промок, но рыбалка в такую погоду просто чудо как хороша. Во дворе я слил содержимое ведра в пузатую бочку, в которой обычно держал пойманную рыбку.

Под навесом, где горела лампа, сидели мои, отмахиваясь от комаров, и пили чай из самовара. За столом, кроме Марфы Андреевны, были её свекровь баба Нюра, обе Анны и мелкая Нина, которой недавно исполнилось пять лет. Одной сестрицы нет, видать на свиданке, возраст подходящий. А Глафира уже два года как вышла замуж за комсомольца из стройотряда, из тех, что у нас школу строили. Сейчас они с мужем живут в райцентре, у них там дом, и недавно Глаша родила дочку.

Марфа Андреевна налила мне чаю в мою керамическую кружку, стоявшую среди других на подносе. Вприкуску с мёдом, довольно щурясь, я пил горячий напиток. После того как промокнешь под дождём это отличное дело.

– Пять? – спросила Марфа Андреевна.

– Весь табель в пятёрках, – подтвердил я.

Я закончил пятый класс, и сегодня был последний экзамен, так что, считай, перешёл в шестой. Вообще, я мог бы перескочить ещё на один класс, но решил не форсировать события, так как школьная жизнь мне неожиданно понравилась.

Однако сейчас мне предстоял серьёзный разговор, и пора было его начать.

– Мама Марфа, мне придётся уехать. На год.

– Это из-за председателя?

– Что? А, нет, плевать я на него хотел. Это из-за ноги. Военные врачи в московском госпитале начали лечить такие повреждения. Делают искусственный сустав по размеру. Приживляют, а дальше реабилитация. Уже двоим сделали. Я отправил письмо с просьбой принять меня и с описанием травмы. Ответили, что ждут меня. Сначала изучат, а там решат. Может, и не будут делать операцию. А поеду сам, я уже взрослый. Нужно только ваше согласие.

– Ты же знаешь, я желаю, чтобы у тебя всё было хорошо. Я не против.

– Спасибо.

– Когда уезжаешь?

– Через неделю.

Марфа со свекровью только вздохнули, слушавшие нас девчата тоже. Привыкли они ко мне. Да и наше подворье за три года стало вполне зажиточным.

А вот насчёт того, что я из-за председателя уезжаю, это она попала в точку. Невзлюбил председатель меня капитально: я один смело ему в глаза смотрел и спину не гнул. Председатель у нас был новый, прежний уехал на повышение в Сталинград, теперь в обкоме работает, курирует сельское хозяйство области. А прислали этого…

Даже слов нет сказать, насколько он мне неприятен как человек. С прежним председателем договориться было легко, понимающий был человек. А этот как год назад вступил в должность, первые полгода никого не трогал, всё по-прежнему было, присматривался. А потом нанёс удар.

Младший Трубин по статье уехал на Север на три года, старший с семьёй переехал в Москву, там устроился. Своих всех забрал, и семью младшего брата тоже, дома продали. Трубины в селе единственные владели личным автомобилем, у них уже года два как был бежевый «Москвич»; вот за это новый председатель их и невзлюбил, кулаками называл.

В общем, начал он капитально закручивать гайки, многие от него взвыли. Нам тоже досталось.

Фильмы я уже больше не крутил, только летом и осенью сорок шестого показал десяток фильмов и несколько мультфильмов, всем очень понравилось. А потом кинотеатр в клубе заработал, и свой киномеханик появился.

В доме быта я работал хорошо, и претензий к моей работе не было, из деревень везли на починку всякое разное, а для машинного двора я перебирал автогенераторы. Однако новый председатель нашёл мастера, и в итоге Марфу Андреевну, под именем которой я работал, уволили. Да ещё удалили нас из очереди на мотоцикл, в которой мы уже год как стояли.

А мастер, молодой парень, хватился – инструментов нет. Потребовали вернуть. А как я отдам? Они личные, закупайте свои и используйте. Видоки подтвердили, что я своим инструментом работал, специально в Москву за ним ездил. Председатель потребовал хотя бы в аренду отдать. Тут уже я в клин вошёл – хрен ему.

Инструменты прибыли через три недели, и всё это время работа стояла. Да и новый мастер был не особо умелый, хотя постепенно, с приобретением опыта, косяков становилось всё меньше. А я продолжал чинить на дому, ко мне многие шли по старой памяти. У меня гарантия качества.

Председателю это не нравилось, вот он и крутился, желая найти, за что бы нас зацепить. И ведь нашёл, сволочь. Пришёл с участковым, понятыми, и взвесили уголь в нашем сарае, наши запасы. А там оказалось в четыре раза больше полученного от колхоза за этот год.

В принципе, объяснить наличие остального можно было, например, тем, что уголь мы купили, но требовалось предъявить чек, которого у меня, понятное дело, не было. Вот я и ляпнул, что собирал на дороге то, что высыпалось из телег. Все понимали, что мой ответ был не более чем иронией: можно собрать полведра, ведро, но не столько, сколько нашли у нас. В общем, поставили нам на вид, но до дела доводить не стали: участковый упёрся.

Тот же участковый потом шепнул мне тихо, чтобы я прекращал свои ремонты, потому что за это тоже зацепиться можно. Так что уже два месяца я не занимаюсь починкой, а только учусь, да вот на рыбалку хожу. Заодно речку почистил до самого Дона, да и на Дон ездил, находки продавал Трубиным.

Я подумывал пристрелить председателя по-тихому, но и самому подставляться не хотелось, и из села кого-либо подставлять. Вот и решил убрать раздражающий фактор – себя. Может, за год председатель и сам куда-нибудь денется?

А идея с лечением просто отличная, достало калекой быть. Я уже месяца три как начал формировать сустав, ещё столько же – и нога как новая будет. Буду привыкать ходить нормально на двух ногах. В общем, годик по Союзу попутешествую, отведу душеньку и вернусь обратно. Школу закончу – и в Москву, там устроюсь. Такие у меня были планы.

Хранилище у меня по-прежнему качается. На данный момент уже сто двадцать тонн с мелочью, заполнено на две трети. Техника та же самая. Я ею пользовался, но не так уж много накатал: на ГАЗ-51 полторы тысячи километров, на полуторке – едва две, на автобусе – все три, по комфорту он лучше грузовиков. На амфибии всего километров триста: сохранял её, берёг. Мотоцикл-одиночку оставил, сейчас я уже мог ездить на нём, на Дон как раз на нём катался. БМВ ушёл Трубиным: всё честно, коровник отстроили до осени.

Что у меня появилось из новинок? Для начала мотоцикл, наш советский тяжёлый М-72 с коляской, новенький, сорок третьего года выпуска. В сорок третьем в том месте через Дон была развёрнута понтонная переправа, её разбомбили, и мотоцикл скользнул в воду, а я его достал. Он не сильно пострадал, я быстро вернул его в строй, даже пользовался иногда, километров сто накатал. Тяжёл он пока для меня.

Там же я нашёл танк. Причём это была «тридцатьчетвёрка», и что странно, на вид как новая, без повреждений, а изготовлена в 1941 году, июньская. В сорок третьем такие машины были редкостью. Думаю, она была потеряна при отступлении летом сорок второго. А что затонула там, где через год переправу развернут, было просто случайностью.

Надо сказать, танк меня заинтересовал, и вчера, в воскресенье, я его достал. На берегу я нашёл склад боеприпасов, явно батальонный, хорошо прикопанный, где были и снаряды для этой машины, и патроны. Я немного пополнил запасы и восстановил маскировку, там целина, и склад пока не обнаружили.

Но дело не в складе, меня интересовала сама машина. Это раритет, поди сыщи такие модели. Всё, что поднимают из рек и болот, сразу отправляют на переплавку, как будто стыдятся этих машин, которые внесли немалый вклад в нашу победу. А я сохраню. До сих пор я ею не занимался, только воду слил.

Я планировал, взяв время на лечение, устроиться дикарём на черноморском побережье. Хочу на море, а то за три года я только четыре раза в Сталинград съездил, и всё. Буду отдыхать, восстанавливать ногу и заниматься танком.

Но перед отдыхом и лечением я планировал посетить Москву. Дело в том, что гармонь я освоил на отлично, потом баян купил, и его освоил. Песни пел, в основном из будущего, они шли на ура. И вот несколько месяцев назад я вдруг услышал по радио одну из своих песен, и её автором назвали какого-то Леммана. Песня называлась «За тебя, Родина-мать». В селе эту песню просто обожали, я пел её на всех праздниках. И я знал, что автор написал её в двухтысячных. Значит, украли её у меня: за двести лет я привык считать её своей собственностью, тем более что настоящий её автор ещё не родился.

Это меня взбесило: не люблю воров, особенно тех, что воруют у меня. Вот и хочу навестить этого гадёныша. А уже потом отдых и лечение. Может, и за границу рвану, пока тут зима. Год есть, почему бы и нет? Думаю ещё.

Я допил вторую кружку чая с мёдом. Мёд был отличный, как я люблю, с сотами. Положив кусок жёваного воска на тарелку, я сказал:

– Пойду переоденусь да прикину планы на ближайшие дни, нужно многое сделать перед отъездом. Если повезёт и врачи за меня возьмутся, целый год меня не будет. Как вы тут без меня?

Меня многоголосо успокоили, что всё будет в порядке, они меня дождутся, хотя кто-то из девчат, конечно, всплакнул, не желая меня отпускать.

Пока я готовился к отъезду, председатель подложил очередную свинью, отказавшись меня отпускать. Запретил уезжать. Но тут на него едва ли не всё село поднялось, и он сразу сдал назад. Непонятно, откуда такие идиоты берутся? Только думаю, его не снимут: по колхозу и по посевной порядок, коровники заканчивают строить, скоро у колхоза будут свои ферма и маслобойня, а может, и сыроварня.

Как бы то ни было, я всё подготовил. Мы и так не бедствовали, а тут я ещё и свои личные запасы в погреб спустил, на год моим точно хватит. А свои запасы я пополню, пока в Москве буду.

Вечерами, когда темнело, я работал с танком. У меня аж руки чесались поскорее поставить его на ход и погонять. За три дня я успел сделать немало: извлёк боекомплект и аккумуляторы, просушил машину, почистил пулемёт, который был один, спаренный с пушкой. Снарядов в танке было всего пять штук, все бронебойные. Ствол чистил с помощью телекинеза. Убрав бронеплиту, занимался двигателем: он гидроудар получил, видать, на ходу в Дон влетел.

За неделю, если работать не спеша, я его полностью восстановлю. Запас дизтоплива есть, как и моторного масла для трансмиссии. Танк был командирский, с рацией. Краска почти везде цела, сохранились и красные звёзды. Номер машины – 52. Вещей в танке не было: видимо, танкисты, пустив машину в реку, забрали что могли, включая курсовой пулемёт. Впрочем, у меня в запасе были два ДТ, найденные на дне реки, один из них и поставлю. Очень хочу покататься по донской степи, может, и постреляю. А потом свалю побыстрее, пока за руку не прихватили.

Перед отъездом устроили прощальную гулянку. Все желали мне, чтобы врачи совершили чудо и исправили то, что натворила война. Просили писать почаще. Да, вот это проблема. Ну ничего, с письмами я чтонибудь придумаю.

До Сталинграда меня сопровождали старшая дочка Марфы Андреевны, ну и Кнопка для компании. Они посадили меня на поезд, который шёл из Сталинграда в Москву. Уф-ф, наконец-то. Правда, попросили соседей присмотреть за мной, что не радовало, ну да ладно. Моими соседями по купе были пожилая пара и молодая девушка с ребёнком. Я сначала думал, это её дочка, но оказалось, что младшая сестра.

Поезд был не скорый, шёл не спеша, стоял на полустанках и запасных путях. Но тем не менее вечером следующего дня, пятнадцатого июня, в среду, мы всё же прибыли на перрон Курского вокзала. Молодая соседка сошла раньше, со мной в купе оставалась пожилая пара. К сожалению, попутчики были твёрдо намерены передать меня с рук на руки встречающим из военного госпиталя. (Дело в том, что я подделал письмо-приглашение, якобы от военных врачей, прокатило легко.)

Я спустился на перрон, подал руку соседке, помогая ей спуститься, и принял вещи от её мужа. Поправил на плече ремень сумки, которая составляла весь мой багаж. Брать больше я категорически отказался, объяснив, что в госпитале буду на полном обеспечении, поэтому хватит того, что есть, а если что потребуется – закажу, деньги были. Гармонь я взял, но она находилась в Хранилище.

И вот когда мы двинулись к выходу, я сбежал. Здесь была плотная толпа, и я, сделав вид, что меня оттёрли, смог уйти в другой проход. Когда старики снова увидели меня, я уже сидел в отъезжающей пролётке и махал им рукой. Неловко было обманывать их, хорошие люди, но пришлось.

Пролётка была полная. Возница высаживал пассажиров, выдавая багаж, закреплённый на задке. Я сошёл третьим, на улице, которая понравилась мне тенистой аллеей из сосен. Сосны были редкостью, обычно сажали тополя, а они те ещё провокаторы аллергии.

Квартиру я решил не снимать: одинокий малец неизбежно вызовет вопросы. Я решил поискать квартиру, которая долго стоит без жильцов, и заселиться в неё. Мелькать у дома, где я нашёл квартиру шпионов, не хотелось: уверен, что за три года там побывали. Мало ли засада. Вряд ли, конечно, но лучше не рисковать.

Я подходил к дверям и Видением изучал квартиры. В первом подъезде свободных не было. А вот во втором одна из квартир на втором этаже, похоже, давно пустует. Мой вариант.

Замок вскрываемой двери щёлкнул едва слышно, не побеспокоив соседей. Я скользнул в прихожую. Квартира была двухкомнатная. Судя по книгам на полке, здесь проживала семья инженеров. А ещё я нашёл недописанное письмо, из которого узнал, что сейчас они находятся в командировке в Сталинграде. Нормально.

Я включил перекрытую воду, газ, принял душ, постелил на диване свежее бельё. Снаружи как раз начало темнеть, когда устроился спать. Завтра много дел, нужно отдохнуть, а то в поезде так нормально и не поспал. Да и этого пацака искать нужно. Ку на него нет.

Три дня я искал этого Леммана. Нашёл, но первая попытка встречи не увенчалась успехом: он был с друзьями, среди которых я узнал известного писателя Симонова. Гужбанили они до утра.

Я подыскал себе квартиру поблизости. Всё равно с прежней пришлось съезжать: там неожиданно объявились хозяева. Две ночи я там провёл, а на третью вернулся – Видение через дверь показало мне в прихожей женские туфли, которых раньше не было. Пришлось разворачиваться и уходить. Своих вещей на квартире я не держал, но то, что у них кто-то побывал, хозяева, конечно, заметили.

Часа два я потратил на то, чтобы найти новое место для жилья, в соседнем квартале: мало было пустых квартир. Я даже уже подумывал достать «газон» и переночевать в кабине, но это на крайний случай.

На четвёртый день я, наконец, увидел, что Лемман пришёл домой один. Пока он принимал душ, я прошёл в его квартиру и, изучив записи на рабочем столе, понял, что эта скотина ещё несколько песен у меня увела.

А вообще, я его вспомнил, память-то идеальная. Я видел его в нашем селе, он там, видимо, проездом был и побывал на одном из моих концертов. Значит, сам мои песни слышал и воровал их сознательно. Впрочем, даже если это не так, итог закономерен: отпускать его живым я и не подумаю, не для того сюда приехал. Кроме того, я прибрал все записи, включая черновики и те, что были в корзине для бумаг.

Лемман в халате, активно вытирая волосы полотенцем, вошёл в комнату. Увидев меня, он вздрогнул.

– О! – удивился он. – А ты откуда взялся?

– Приехал на поезде. Хотел взглянуть в глаза тому, кто у меня песни украл.

– А, то-то я смотрю, лицо знакомое. Не докажешь, парень. Я уже три зарегистрировал. Сперва проверил, не успел ли кто раньше, а потом и зарегистрировал в ВУОАП. Опоздавшим кости.

Он быстро выглянул в коридор, явно проверяя, один ли я, а когда вернулся в комнату, вздрогнул и как кролик на удава уставился на направленный в его сторону ствол нагана с глушителем.

– Ты же этого не сделаешь? – чуть хрипло спросил он.

Пуля вошла Лемману в лоб, и он, дёрнув головой, повалился на пол. Говорить с ним более я не желал. Я пришёл сюда для конкретного дела, и я его сделал.

Проходя мимо тела, я взглянул на него магическим взором и даже замер: сердце билось. Как так? Пуля же вошла в мозг, хотя и неглубоко. Выстрелив ещё дважды в сердце – теперь он гарантированно мёртв – я покинул квартиру.

Дверь я запер и отпечатков не оставил, но, выходя из подъезда, столкнулся с мужчиной в плаще. Я был без трости, старался без неё обходиться, хотя и хромал слегка. Мы разминулись, и мне показалось, что мужчина принюхался. Не порох ли сгоревший учуял? И вообще, чего это он в такую жару в плаще? Я вышел на улицу, а мужчина двинулся по лестнице наверх.

Когда я вернулся на квартиру, где жил, уже наступил вечер. Весь день я караулил этого хлыща, но теперь можно расслабиться. Сходил в душ, улёгся на кровати и, тихо слушая радио, размышлял.

В течение четырёх дней я всё своё время тратил на поиски этого Леммана. Теперь можно было закупиться и отправляться в путь, на юг. Кстати, в Хранилище у меня были дыни и арбузы, у нас на юге их выращивают, моя семья их и зимой ела. Что-то захотелось красной ягоды, вот и вспомнил. Но прикидывая свои шансы без проблем добраться до юга, я понимал, что они мизерны. Чёртов возраст.

Отбросив неприятные мысли, я сосредоточился на лечении, благо Источник был полный, и до полуночи наращивал сустав. Эта работа сложная и голодная. Через час я чувствовал себя так, как будто сутки не ел. Поэтому занимался с перерывами на медитации и приёмы пищи. Мне уже не терпелось закончить.

Утром, позавтракав, я покинул квартиру, уже навсегда. Прежде всего отправился на рынок, доехал на трамвае с двумя пересадками. На рынке я закупался до обеда. Кроме того, я и сам продал одному торговцу десять арбузов и пять дынь: а что, у меня их несколько тонн, а сейчас ещё не сезон, втридорога продать сможет. А он мне достал дефицитный товар, который я найти не мог, – четыре коробки туалетной бумаги. Вам, может быть, смешно, а тут это реальный дефицит.

Там же, на рынке я купил велосипед, это был В-14 в полной комплектации, с фарой спереди. Синий, с виду как новый, хотя прошлого года выпуска.

Я планировал, как стемнеет, отправиться в путь, на «газоне» поеду. А что, я не тороплюсь, когда хочу – останавливаюсь, когда хочу – продолжаю путь. Правда, ночами ехать придётся, но это не страшно.

Купив на рынке всё, что хотел, я решил посетить автобазу, на которой три года назад неплохо разжился топливом. Бочки до сих пор были при мне, только пустые. К счастью, база оказалась на месте, и поскольку был будний день, там шла работа.

А за забором станции – дым, пар, свистели гудками паровозы и стоял эшелон с грузовиками ГАЗ-63. Хочу. Грузовики бортовые, с крытыми кузовами, а машина вездеходная пригодится. Я как-то на полуторке застрял, когда в ливень от Дона ехал. Даже вспоминать не хочу, как выбирался, как ноги разъезжались, пока я на холм поднимался, где снова доставал машину и ехал дальше. А вот на этой наверняка бы проехал. Кажется, этот вездеход уже год как выпускают. Надеюсь, руку набили.

Что ж, ждём ночи, а потом можно будет покинуть столицу. Но до наступления темноты ещё далеко, нужно как-то переждать. Я решил поступить просто – найти очередную пустую квартиру.

Пока искал, приметил мороженицу. Мне там ловить было нечего, уже стояла большая очередь, в основном из детишек. Но я спросил у продавщицы, где делают мороженое, и выяснил, что на молокозаводе, там есть отдельный цех для мороженого.

Добравшись до молокозавода, я через вахтёра на проходной вызвал местного кладовщика (а он ушлым был, как раз то, что мне и нужно) и просто купил грузовик пломбира с морозильника. Аванс выдал сразу и сказал, что на соседней улице стоит полуторка, к ней и нужно подъехать.

Через полчаса кладовщик подъехал точно на такой же полуторке, они с водилой перекидали коробки из кузова в кузов, и я заплатил. И пусть в три раза больше реальной стоимости, ну и что: где я на юге мороженое найду? Кладовщик наверняка в кассу деньги внесёт, а что сверху, себе оставит. Но это его дело, а я сделкой остался доволен.

Когда они уехали, я забрался в кузов и постарался побыстрее отправить мороженое в Хранилище, тает же. После этого перегнал машину в тихое место и убрал её. Одно мороженое попробовал – мняка. Потом недалеко от станции я нашёл пустую квартиру и до самой темноты находился там: занимался ногой и даже вздремнул часа четыре.

Когда стемнело, я пошёл на дело. Эшелона на станции, к сожалению, уже не было, ушёл. Но зато я набрал десять тонн топлива плюс пять солярки. Тут же достал пятьдесят первый (у него кабина удобнее) и покатил по улочкам к выезду из Москвы. Не стоит думать, что я ориентируюсь здесь как коренной житель, нет, ехал по карте, купленной в киоске «Союзпечать».

Мне нужна была трасса на Киев. Я хотел начать с Одессы и проехать по побережью через Крым до Грузии. А как только восстановлю ногу, вернув ей полную подвижность, можно и за границу рвануть. Хороший план, как по мне. И что радовало больше всего, нагло сижу в кабине (рост уже позволял мне сидеть без подушки), а никто не обращает внимания: фонари горят, и что в кабине, не видно.

Добравшись до окраины, я проехал стационарный пост дорожной милиции, в котором горели окошки, и покинул столицу. Дорога была асфальтированная, пусть и без разметки. Пристроившись за колонной грузовиков, шедших на пятидесяти километрах в час, я размышлял. А было о чём.

Знаете, хорошо мы прожили эти три года. Пережили страшные и голодные сорок шестой и сорок седьмой, а в сорок седьмом ещё и карточную систему. Впрочем, у нас в селе карточная система прошла незаметно, больше меновая торговля была: ты мне – я тебе. Поддерживали друг друга. Сорок восьмой был уже куда легче, а вот этот год уже хуже: новый председатель жизнь отравлял, многое запретил, да ещё и участкового обязал отслеживать нарушения. Люди крутились как могли, а он…

Колонна прошла километров сорок, после чего свернула. Как я понял, они везли стройматериалы: по всей стране стройки идут. Я продолжил путь один, продолжая идти на пятидесяти, быстрее не стоит, дорога незнакомая.

И знаете, шесть часов выдержал за рулём, а я, к слову, так долго ещё не сидел за баранкой, максимум три часа, и то тогда устал и долго массировал ногу – ныла. А тут, пользуясь темнотой, проехал несколько городов. Пару раз мне махали руками с обочины, явно желая проехать со мной автостопом, но по понятным причинам я остановиться не мог. Калугу я проехал, а вот до Брянска километров сто оставалось. Хватит на сегодня. Две ночи – и думаю, буду на месте.

Я съехал с трассы на просёлочную дорогу и встал на берегу водоёма. В стороне мигало огоньками какоето село или деревня. Заглушил хорошо потрудившийся мотор, проверил масло и, достав полную бочку бензина, сунул шланг в бак, который был почти пуст. Залив до полного, вытащил шланг и убрал и машину, и бочку в Хранилище.

После этого стал обустраиваться для днёвки. Место не самое удобное, но в темноте поди что высмотри. В кустарнике почистил землю, прошёлся веником, расстелил кусок брезента, матрас, пару одеял и, искупавшись в озере, вскоре уснул. Но перед этим не забыл покушать. Ел яичницу с колбасой, редкое блюдо, между прочим, поэтому я его растягивал. В своё время наготовил впрок и убрал в Хранилище.

На следующий день, как только стемнело, я сразу двинулся в путь. Надеялся, что за эту ночь успею проскочить Киев и переночевать на другой стороне, а там до Одессы недалеко.

Проехал километров двести, когда внезапно с боковой дороги выскочила какая-то тёмная масса, явно больше моего грузовика, и последовал страшный удар. Мой грузовик встал на два левых колеса и полетел под откос, где перевернулся на крышу. Помню ещё скрежет металла и хруст дерева, а потом меня вырубило.

Очнулся я, похоже, в больнице: характерный запах лекарственных средств, белый потолок. День, светло. Сознание плавало, но постепенно я приходил в себя и начинал осознавать, что произошло. Не сразу, но вспомнил, что была авария. Не знаю, что в меня врезалось, но я успел дать по газам, надеясь проскочить, поэтому удар пришёлся не в кабину, а в кузов. Почти успел.

Постепенно я начинал чувствовать тело. Болело почти всё, в том числе и голова. Вообще, это странно:

я не должен был сильно пострадать, ведь мне почти удалось удержать грузовик, когда он съехал с дороги. Перевернулся он мягко и лёг колёсами вверх. Кабина деревянная, ломается легко. Меня вырубило, когда я о стойку головой ударился.

Источник был полный, поэтому я запустил диагностику, продолжая размышлять. Что у меня с собой было? Да ничего, всё в Хранилище. Документов при мне нет, да их и не существовало, небольшая сумма в карманах, и всё. Грузовик тоже не опознать: номер двигателя я сменил, на раме номеров не было, а те, что нанесены на борта кузова, тоже от балды взяты.

В общем, могут сто лет искать, но к той машине, что пропала с платформы станции в Москве, никак не придут. Так что тут всё в порядке. «Газон» жалко, нравился он мне, привык. Ладно, добуду новый. Да и шестьдесят третий тоже.

А пока пора узнать, что там диагностика показывает. Хм, как ни странно, не пострадала только одна часть тела – правая нога. Даже синяков нет. В основном как раз синяки и нахватал. Из серьёзного перелом правой руки, как раз у кисти, уже гипс наложен. На спине у левой лопатки две рваные раны, причём от дерева (скорее всего, кабины), потому как раны плохо почистили и там ещё остались мелкие щепки.

Кроме того, сломан указательный палец на левой руке, и врачи, видимо, этого не обнаружили: палец опух, а не обработан, гипса нет. Ну и рана на голове, чуть выше виска, это я о стойку ударился. Рана не сказать что серьёзная: череп целый, только гематома да кожа чуть содрана. Рану обработали, наложили пластырь, и всё на этом. В общем, несерьёзные травмы для такой аварии, хотя, конечно, лучше было бы без них обойтись. Месяц буду всё это убирать.

Прислушиваясь к шумам в палате, я уже понял, что нахожусь тут не один. Я слышал дыхание двух человек: один дышал громко, с хрипами, перекрывая второго. Если бы второй время от времени не покашливал глухо, я мог бы его и вовсе не услышать.

Я лежал неподвижно, дыхание моё не изменилось, и я не показывал, что очнулся. Этого точно делать не стоит, потому что немедленно последуют расспросы. Оно мне надо? Как стемнеет, свалю, благо двигаться могу. Главное – забрать обувь, она у меня индивидуального пошива, и найти мастера не составит труда, особенно если милицию привлекут. А мастер готовые заказы отправлял мне почтой, так что село моё найдут без труда. А там председатель-говнюк. Нет, обувь, да и одежду, нужно найти и забрать, как и больничный лист, который на меня наверняка завели.

В этот момент я услышал за дверью многочисленные шаги и шум разговоров, на фоне которых особенно выделялся чей-то звонкий голос, но разобрать, о чём они говорят, я не смог. Дверь скрипнула, в палату начали входить, и, судя по всему, вошедших было немало. Все они собрались у моей кровати. Видение показало мне семерых, но, похоже, их было больше.

Беседа между тем продолжалась.

– Как видите, травмы, описанные мной, обработаны…

– Голубчик, – вмешался в разговор кто-то явно пожилой, – да у юноши палец сломан. Смотрите, как опух.

– Где? Действительно. Когда я перевязывал мальчика, опухоли не было, а снимок руки я не делал, в отличие от колена. Люда, приготовь гипс, наложим на кисть руки… Да, вот снимок ноги. Как видите, случай действительно уникальный. Похоже, ещё в утробе матери нога так до конца и не сформировалась. Видите, коленный сустав частично сформировался, но прекратил рост. Правда, я не понимаю, почему на ноге столько старых шрамов, но случай интересный.

– Согласен, действительно любопытно. В моей практике я чего только ни видел, но подобный случай не припомню.

Врачи продолжали общаться, стоя возле моей койки. К пожилому пару раз обратились, назвав его профессором; видимо, врач, который мной занимался, обратился к нему за консультацией. Узнав, что они уже успели сделать снимок моей правой ноги, я расстроился: шустрые какие. В общем, ждём ночи и валим.

Потом меня тщательно осматривали, даже переворачивали. В вену воткнули иглу и подавали какие-то питательные вещества. На палец наложили гипс, он был влажный, но сох быстро.

Какой длинный день. Знаете, самый длинный день в моей жизни. Я всю спину отлежал, ужасно хотелось почесаться, но приходилось терпеть. Медитировал и лечил травмы, начав со сломанного пальца. Дня три – и будет как новый.

Так я дождался наступления темноты. И если один из соседей уснул сразу, оглашая палату храпом, то второй всё покашливал и никак не засыпал. Наконец, ближе к полуночи и он с присвистом засопел – уснул.

Я аккуратно сел, почесался, потом встал и хромая направился к двери. К слову, раньше, перед лечением я плохо чувствовал ногу, некоторые нервные окончания омертвели, да и сама щиколотка едва шевелилась. Сейчас с этим проблем не было.

Доковыляв до двери, я приоткрыл её и выглянул в коридор. Стол дежурной медсестры был пуст. Это хорошо. Я направился к процедурной, здание типовое, не заблудишься. К сожалению, процедурная была занята. Ну что ж, все мы люди, все мы человеки, вот и врач (этого я не знал) охотно пёр молоденькую медсестру. Я её запомнил, она заходила ко мне вечером, видимо, как смену приняла, градусник мне ставила.

Между прочим, пока консилиум врачей изучал меня, они о многом говорили, в том числе и о том, как я к ним попал. Меня нашли в обломках кабины перевернувшегося грузовика и посчитали, что водитель сбежал. Милиция его уже ищет и выясняет, кто я такой.

А авария произошла из-за неисправности ручного тормоза. На соседней дороге шёл ремонт, и там на ночь оставили каток, а он вдруг и покатился под уклон, набирая скорость, к т-образному перекрёстку. Врезавшись в мой грузовик, каток, перевернувшись, также вылетел с дороги. Обе машины восстановлению не подлежат.

Я нашёл и вскрыл кладовку с вещами и нашёл Взором свою одежду и обувь. Оделся, надел обувь, достал трость и стал изучать служебные помещения. Нашёл и кабинет главврача. Оп-па, именно тут в сейфе я нашёл мой больничной лист, уже принявший вид пухлой папки.

Из здания я выбрался через окно, в коридоре к тому времени уже сидела медсестра. На ходу я жевал бутерброд с сыром, поскольку был очень голоден: я медитировал и лечился, а для этого знаете сколько материалов надо?

Покинув по пешеходной дорожке территорию больницы, я достал автобус и с некоторым трудом устроился на сиденье. Стартер работал, движок схватился с полпинка, и с трудом включив левой рукой вторую скорость, я стронулся с места и покатил прочь.

Хм, а высокие жилые здания на улице, куда я свернул, это случайно не Киев? Авария недалеко от него произошла. Правил я одной левой рукой, гипс на пальце мешал, но ничего, тремя пальцами руль удерживал и крутил, хотя нелегко мне это давалось. Одного бутерброда было мало, да и пить хотелось, и в туалет тоже. Побыстрее бы выбраться из города и устроиться где-нибудь на природе, а там я собой займусь.

В городе шла активная стройка, некоторые улицы были перекопаны траншеями, стояли знаки объездов, было тяжело разворачивать машину и объезжать. Я ещё случайно заехал в новый микрорайон, трясся по убитой дороге, но, наконец, добрался до окраины и дальше попылил по полевой дороге, не менее убитой. Приметив в стороне тёмную массу леса, я свернул на дорогу, ведущую в ту сторону.

* * *

Это действительно был Киев, из киевской городской больницы я сбежал месяц назад. Да, эта неожиданная авария на месяц выбила меня из строя. Я даже подумывал найти водилу катка и руки ему сломать, чтобы показать, как я недоволен плохим обслуживанием машины, но подумав, махнул рукой. Чёрт с ним.

Месяц я жил в лесу, дважды пришлось менять место жительства: мешали грибники и разные другие гуляки. К слову, я и сам неплохо так погулял по лесу, сделал запас грибов, белых и подберёзовиков. Почистил, обработал, хоть сейчас готовь. Немало блюд приготовил: и суп грибной, и с картошкой пожарил, но за месяц всё это съел, очень уж вкусно на костре получалось.

За месяц я полностью залечил все травмы, даже шрамов не осталось, повреждения оказались несложные. Синяки я вообще не трогал, за это время они сами сошли. Только подлечил травмы под кожей, чтобы в будущем не вылезли проблемами.

В общем, оставалась правая нога. Ею я тоже понемногу занимался, но до конца лечения ещё далеко, выращивание коленного сустава дело непростое. Одежда на мне новая, окровавленную я спалил; всё по лечению, включая снимки, тоже в костёр отправилось.

Припасов за этот месяц я потратил изрядно, поэтому ранним утром двадцать пятого июля я возвращался в город, планируя посетить колхозный рынок, чтобы пополнить запасы. Ещё только светало. До города я доехал на «газоне», а дальше пешочком.

Мышцы спины немного ныли, я их изрядно натрудил: попробуйте с прямыми ногами нагибаться за каждым грибом, а у меня два мешка накоплено, это не считая того, что ушло в готовку. Я слышал о золотой лихорадке, но чтобы грибная была? Я ощутил на себе все прелести поиска грибов. Да и скучно было, а магическое зрение показывало все, даже скрытые листвой, одно удовольствие искать. Вот по два часа каждый день и тратил. Только два дня, когда дождь шёл, в палатке лежал, собой занимался.

Приметив трамвайную остановку, я дошёл до неё, присел на лавочку, поставив трость между ног, и стал ожидать. Скоро должен пойти первый трамвай, на нём и доеду до рынка. Улицы пусты, время полпятого, а первые трамваи вроде в шесть выходят.

Чтобы не терять времени, я занялся коленом. Сустав наполовину был уже сформирован, это и вызвало такой бешеный интерес у врачей. Я продолжал потихоньку его наращивать. Сорок минут потратил, дело это непростое, требует высокой концентрации. Всё из Источника ушло, а он полный был, так что помедитировал до полного.

Есть хотелось как не в себя, но это обычное дело после такой процедуры, так что достал два бутерброда и термос с чаем и перекусил. Чай был хорош, такой трудно найти, а тут ещё немного лимона добавлено да мёд. Этот чай привёз из Китая один советский дипломат, и я урвал кило за такую цену…

Вот уйду за границу (а планы я менять не собирался) – обязательно посещу Китай, сделаю запасы не просто отличного чая, а лучшего. Хотя просто хорошего тоже возьму: буду дарить, угощать – дефицит же.

Я допил чай, а тут как раз и трамвай появился. К остановке люди подошли, один с мешками. Я спросил: «Не на рынок ли?» Он довольно кивнул: «На рынок». За ним пристроюсь, доведёт.

Особого внимания я не привлекал: чистый домашний мальчик, чёрные брюки, белая рубашка, жилетка расписная, тюбетейка на голове да небольшой вещмешок, куда я термос убрал. Всё чистое и выглаженное. Оброс только, в планах парикмахерскую посетить. Мне ещё в больнице выбрили волосы в том месте, где рана была, за месяц там заметно наросло, хотя на общем фоне как плешь выглядит. Я это место тюбетейкой прикрыл. Да, можно было волосы пси-лечением нарастить, но зачем? Мне и без того было куда все силы тратить.

Я забрался в трамвай (причем мне даже помогли, подсадили), и мы покатили в нужную сторону. Вообще, покидать Киев в ближайшее время я не планировал. Рынок и закупки – это понятно, но я ещё и потери возместить хотел – грузовик взять, да плюс ещё один, вездеходный. Здесь ведь большой транспортный узел, наверняка эшелоны с новенькой техникой часто мелькают. Понятно, что к боевой не подойдёшь, там часовые, а вот грузовики – почему бы и нет? Пока не добуду обе машины, город не покину.

А найти где устроиться несложно, вон месяц на природе отлично жил: для туалета ямку выкопал, купался в озере или речке – смотря где лагерь разбивал. Хорошо отдыхал и лечился. Если бы не лечение, то приятно было бы вспомнить. Когда восстановлюсь, хотелось бы повторить.

Оказалось, что до рынка нужно ехать с пересадкой. Когда мы добрались, я, хромая, не спеша двинулся за мешочником, который уже скрылся в открытых воротах рынка.

Народу, как ни странно, хватало. Я гулял по рядам: то тут куплю, то там. Десять кругов сделал и не только восполнил всё потраченное за прошедший месяц, но и ещё столько же докупил. Тут с машины лимонад продавали, вкусный, и я купил пять ящиков, не сразу: раз подойду десять бутылок возьму, потом ещё, так и набралось. Ещё меня заинтересовали два новых танковых шлемофона, оба купил.

Было два часа дня, когда я покинул территорию рынка. Зашёл в расположенную рядом столовую, взял тарелку лапши с курицей по-домашнему, гречку с гуляшом на второе, два куска хлеба и компот. Всё оказалось неплохо приготовлено.

Поев, я направился дальше. Пришлось поискать здание дома быта, новое, как оказалось, только в прошлом году ввели в строй. Там я занял очередь к мужскому мастеру и, дождавшись, сел в кресло. Мне сделали полубокс, нормальная стрижка, мне идёт. Попросил помыть голову, но оказалось, что такой услуги в мужском зале нет, только в женском. Странно.

Выйдя из здания дома быта, я отряхнул голову, надел тюбетейку и направился к трамвайной остановке. (Кстати, я не один имел такой головной убор, у некоторых мальчишек и даже у одной девочки были похожие.) Теперь на станцию, на разведку. Ожидающие трамвая люди объяснили мне, как доехать, я дождался нужного трамвая и добрался до места.

Разведка показала, что это я удачно зашёл: на станции на платформах стояли грузовики, а именно ГАЗ-63, причём не все бортовые, четыре имели КУНГ. А не ремонтные ли это летучки? Вон кран-балки на корме. Если это так, и они комплектные, то это я очень удачно зашёл. Минус был один – этот эшелон стоял рядом с другим, на котором стояла техника под чехлами, но по силуэтам было понятно, что это танки. А там часовые. Но упустить свой эшелон я не желал, а то так вернёшься – и нет нужного. У меня такое уже было.

Увидев танки, я вспомнил о своём. Я ведь последние три дня перед выходом в город только им и занимался. Даже немного покатался на нём по лесной дороге. Он теперь на ходу, полностью комплектный, весь боекомплект на месте. Знаете, мощща, так понравилось за рычагами сидеть. Надо чуть позже ещё погонять.

А на платформах явно Т-34-85, по силуэтам ясно. Основной боевой танк Советской армии. Но я своего гадкого утёнка на лебедя менять не буду. У меня раритет, а эту массовую машину где только ни увидишь, включая памятники.

Место для наблюдения я нашёл отличное, верх кирпичной водонапорной башни: тут и прохладно, и сыро. Хотел было на чердак ближайшего двухэтажного дома сунуться, но там такая духота, что никто долго не выдержит.

Где-то в шесть вечера ушёл эшелон с танками, а через час начали цеплять паровоз и к тому, что я присмотрел. Вот чёрт, уйдёт ведь. Пока я спускался вниз по лестнице и торопился к станции, паровоз прицепили. Но эшелон пока стоял, видать ждали отмашку, чтобы начать движение.

Забора тут не было, вход на территорию свободный. Перебравшись понизу через товарный состав и второй, с топливом в цистернах, я добрался до нужного мне эшелона. Пропустив обходчика, я появился за его спиной и с помощью телекинеза взлетел на платформу и спрятался в кузове бортовой машины. Нормально, успел.

Раздался окрик: кто-то всё-таки засёк меня. Но тут состав, дёрнувшись и лязгнув сцеплениями, начал движение. Как только стемнеет, буду брать машину, а пока займусь тем же, чем занимался, пока наблюдал за эшелоном, – коленом, понятное дело. Отращивал, восполнял потраченный материал, медитировал и снова отращивал, и так пока не стемнело.

Покинув кузов, я огляделся. Вокруг поля, огоньки населённых пунктов. Тюбетейку я снял, сдует ещё. Ветер трепал одежду. Держась за машины, я дошёл до края платформы и перепрыгнул на другую. Упал плашмя, но ничего, поднялся, отряхнулся и двинулся дальше. Ещё две платформы, и вот нужная.

Это просто чудо. Изучив содержимое кунга и поняв, что не ошибся, это ремонтные летучки и есть, я едва не пустился в пляс. Внутри всё полностью комплектно, над входом (а он с кормы) кран-балка, не показалось. Сейчас она к борту прижата и закреплена. Думаю, тонну легко потянет. Внутри слесарный стол, тиски малые и большие, два малых станка, полный комплект инструментов, ящик с ЗИП, электрощит, даже аптечка. Ну и бензогенератор на четыре ватт, питает не только оборудование мастерской, но и что угодно ещё при необходимости. Питается генератор от бака грузовика.

А вот сама машина мне не понравилась: сборка ужасная. Знаете, есть такие комсомольские выпуски машин, где давай-давай, сверхпланово. Видимо, такой сверхплановой машина и была. Не уверен, что она сама заехала на платформу, могли и краном поставить. Некоторые болты, судя по следам, были банально забиты молотком. Прошёл к следующей, но и та была такой же сборки.

Пришлось прыгать на следующую платформу. Вот тут обе машины были нормальной сборки, и я стал выбирать ту, что лучше. К слову, замков на дверях не было, бумажками с печатями заклеили, а так – заходи кто хочет. В общем, выбрал я ту машину, что первой стояла, её и забрал. Что-то изымать из других не стал: хотя сейчас везде поголовный дефицит, но вот в данном случае мне это просто не нужно, за границей добуду. Да и машины в армию идут. Ладно, одну машину спишут, а потерянные инструменты где брать будут? В общем, не хочу.

Так, одна машина есть. Ключи для замка делать не придётся, как с другими бывало: тут они торчали в замке зажигания. Вот только гонять по полям и грязи на мастерской я не хочу, вездеход нужен. Поэтому я решил брать бортовую, а мастерская будет в качестве бонуса за аварию.

Перепрыгнув на следующую платформу, я подобрал хорошую модель. Жаль, но все бортовые ГАЗ-63 были без тентов, хотя борта высокие. Скамейки здесь опускались – интересная конструкция. Забрал и эту машину, она с лебёдкой была.

Пора было покинуть эшелон. Он шёл куда-то к западной границе, в сторону Житомира, а мне нужно в другую сторону. Прыгать не мой вариант, но пришлось. Эшелон как раз сбросил скорость: подозреваю, что он как раз в Житомир въезжал, так как впереди виднелось море огней. Воспользовавшись этим, я спрыгнул со сцепки и покатился по траве.

Уф, повезло, обошлось без травм, синяки не в счёт. Эх, жаль, пятьдесят первый не добыл, на трассе он неплох, кабина удобная. Есть полуторка и автобус, но это не то. А оба шестьдесят третьих на трассе использовать не хочу, они для бездорожья. Ладно, карта автодорог у меня есть, тут прямая трасса до Винницы, а там поверну к дороге на Одессу.

Хромая и тяжело опираясь на трость, я отошёл от насыпи. Если тут где рядом и есть дорога, я её не вижу. Темно и других машин не видно. Подумав, я достал бортовой ГАЗ-63, у которого тоже были ключи в замке зажигания. Достал бочку с бензином, заправил машину, масла моторного подлил, после чего запустил движок и осторожно, не спеша, покатил по полю.

Вскоре я выехал на полевую дорогу. Чуть дальше я увидел отсвет фар: на приличной скорости шла легковая машина. Похоже, там дорога и есть, но она вела в сторону Киева. Выехав на неё, я минуту простоял на обочине, подумал и, стронувшись с места, погнал обратно к Киеву. Мне ещё ГАЗ-51 добывать.

А шестьдесят третий менять не стал, он у меня обкатку проходит, да и сам я с машиной знакомлюсь. Чуть жестковата, шины гудят, а так нормально. Стабильно держал скорость шестьдесят километров в час. По паспорту максимальная шестьдесят пять, но я с горки и до семидесяти пяти разгонялся. Один раз остановился, чтобы обслужить машину, подтянул некоторые гайки и болты, а то ослаблены были.

Рассвет наступил как-то быстро, хотя я уже видел окраины Киева. Я свернул с трассы на просёлочную дорогу, ведущую к лесу. Дорога была сильно убитая, а вдали виднелся остов грузовика, кажется немецкого. Въехав в тень деревьев, я остановился. Пора отдохнуть.

Выспался я отлично. После завтрака почистил зубы: а что, дело нужное, хотя кусалки у меня белоснежные, ровные, и улыбка красивая. Потом прикинул, что дальше делать: сразу ехать в город (можно на велосипеде) или заняться недавними приобретениями? Их ведь нужно заправить, обслужить.

Этим я и занялся. Достал на лесной дороге обе машины и возился с заправкой. У каждой машины было по два бака: один на сто пять литров, другой – на девяносто. Заправил оба грузовика, две бочки по двести литров почти до дна опустошил. Мастерской масло долил, осмотрел её, кое-что поправил и подтянул. Так и занимался машинами до самого вечера.

А когда стемнело, я на полуторке поехал обратно в город, а там и на станцию. И вот сюрприз – снова эшелон с техникой. На платформах стояли знакомые мне машины – ГАЗ-67Б. Наш председатель точно такую же получил полгода назад.

Причём состав груза на эшелоне не был однотипным: кроме ГАЗ-67Б здесь стояли ещё легковые вездеходы, двадцать пять штук, и десять М-20. Наличие «Побед» меня не удивило: если этот эшелон предназначается армии, то они старшим офицерам пойдут.

Медлить я не стал и со всей возможной скоростью, какую мог развить, рванул на территорию. Оказалось, что эшелон охранялся. Пришлось телекинезом подставить охраннику подножку, и пока он, ругаясь и потирая отбитые колени, поднимался с щебёнки, я успел незаметно взлететь на платформу и устроиться в грузовом отсеке одного из «газиков».

Брать машины на станции я не хотел: это привлечёт слишком много внимания. Уверен, уже создана следственная группа, занимающаяся изучением краж автомашин с составов. Кроме того, кражи привлекали внимание и своей оригинальностью.

Полуторку я убрал в Хранилище, так что здесь меня ничто не держало. А ГАЗ-51 добуду позже, когда вернусь; он мне пока, по сути, и не нужен, раз у меня «Победа» будет. На ней по трассе ехать куда лучше, чем на грузовике, да и комфортнее. Так что ждём, пока состав покинет станцию.

И тут я подслушал разговор охранника с железнодорожником. Оказалось, что эшелон уже прибыл на место. Утром его подгонят к пандусу и будут сгонять машины. Бли-ин… Убивать охранника я не хотел, пришлось его оглушить, когда он проходил мимо. Подняв крупный кусок щебня, я аккуратно ударил охранника по голове, и он повалился, громыхнув карабином Мосина.

Я сразу вскочил и убрал в Хранилище «газон», в кузове которого лежал. За это время я успел изучить его от и до: неплохая машина, комплектная, внутри тюк тента и дуги сложены. Спланировав вниз с помощью телекинеза, я добрался до платформ с «Победами». Восемь машин были одного цвета, светло-зелёные, а две двухцветного, бордовые с белым верхом. Более того, эти последние две машины оказались кабриолетами: крыша у них скатывалась, а окна оставались в прежнем виде. Меня они заинтересовали. Я отобрал себе легковушку с металлической крышей и кабриолет.

После этого я поспешил покинуть станцию: хорошего понемногу. Достав полуторку, покатил к выезду из города и, вскоре оказавшись на трассе, ведущей на Одессу, прибавил газу. Отъехав километров на двадцать, я сменил технику. Достал «Победу» с железной крышей, обслужил её, заправил. Ключи были в зажигании, а в бардачке нашлись и документы на машину. Это кто удумал такое устроить? Да, машина была заперта, но открыть же несложно.

Дальше я поехал уже с комфортом, разница заметна сразу. Заодно и обкатка шла. Похоже, это была машина второй серии выпуска. Первый я изучил, когда два года назад был в Сталинграде: действительно не фонтан. А в этой многие детали были изменены, доработаны, по качеству машина куда лучше, появилась также печка для обогрева салона и ветрового стекла. Заднее сиденье по высоте уменьшилось, щелей почти нет. Внешне машина чуть изменилась, но это всё та же «Победа».

Я попробовал её на разных скоростях, и самая комфортная – восемьдесят километров в час, можно сказать крейсерская. А с ГАЗ-51 торопиться не буду: незачем пока захламлять Хранилище, там едва тридцать тонн свободных. Буду за границей – закуплюсь основательно, поэтому место свободное нужно. Пускай пока качается.

До Одессы я добрался, когда уже рассвело. Ну а дальше началось лечение с элементами отдыха. Я мог бы сказать, наоборот, отдых с элементами лечения, но это как раз не так.

Я путешествовал по побережью или на кабриолете, или на легковом мотоцикле, всё ночами, днём не рисковал. К концу сентября я накатал на кабриолете почти две тысячи километров, потому что редко где останавливался дольше чем на два-три дня. На мотоцикле наездил триста километров. Загорел до черноты.

Всё свободное время я отдавал лечению, и это не замедлило сказаться. Сегодня я снял стопоры, которыми колено было присоединено к малой и большой берцовой костям, чтобы исключить возможность пользоваться раньше времени. Отсоединив стопоры, я попробовал согнуть ногу. Мышцы были слабые, но колено согнулось.

– А это больно, – пробормотал я.

Поднявшись со складного стула из парусины, я впервые встал на ногу полностью, на всю стопу до пятки. Необычные ощущения.

Время было вечернее, бархатный сезон подходил к концу, было уже не так жарко и душно, но море оставалось по-прежнему тёплым. Аккуратно, используя трость, я походил вокруг стула, впитывая эти ощущения здорового человека, после чего широко улыбнулся. Осталось убрать мелкие косяки, и всё. Тело восстановлено на сто процентов, обе ноги одной длины.

Потом я сделаю рисунки свежих багровых швов, как будто после операции. Кстати, на коже правой ноги все старые шрамы я давно убрал, а новые нанесу перед возвращением к родным в Андреевское (они вырастили Терентия, по сути, родные мне и есть).

Я прошёл метров сто в общей сложности, колено с непривычки заныло, но для начала это нормально. Я снова сел и стал медитировать, после чего продолжил заниматься коленом: нужно убрать в местах соединения кости и нарастить там защитный слой.

Поев, я ещё успел искупаться до наступления темноты. Потом натянул шорты, а на колено правой ноги намотал эластичный бинт, пока с ним буду ходить и с тростью. Чуть позже, когда нога будет в полном порядке, всё уберу и стану полноценным здоровым человеком. А пока страховка не помешает.

После этого я собрал вещи, убрал лежанку, стул и всё, что тут было моего, накинул рубаху, сунул ноги в сандалии и направился по тропинке к дороге. На данный момент я находился на территории Грузии, возле Батуми. До границы было километров двадцать, и я устал уже прятаться от пограничников, хотя нахожусь тут всего три дня.

Ну что, ногу я восстановил, мелочовку недели за две закончу, это не помешает мне путешествовать. Пора перебраться за границу. Здесь ночами уже холодает, хочу на Лазурный берег. О, итальянцы строят неплохие морские катера, постараюсь подобрать себе по вкусу, обязательно с каютами. По сути, хочу найти себе мореходную яхту. В Хранилище есть тридцать семь тонн свободного места.

Я уже разработал план по пересечению границы. На велосипеде подобрался поближе, сменил велик на танк, запустил движок и нагло погнал по дороге к пропускному пункту. Снёс шлагбаумы и с нашей стороны, и с турецкой, и рванул дальше, выдавая километров пятьдесят в час. Вслед мне стреляли – ещё как! – но что мне их стрелковка, тут пушка нужна.

Отъехав километров на восемь, я сменил танк на мотоцикл и покатил дальше. Позади меня поднялась серьёзная паника, появились войска, шухер стоял невероятный. Наши наверняка требовали найти и вернуть нарушителя. Но искали они танк, а не мотоцикл. Ну, пусть ищут.

Когда я замечал впереди движение, менял мотоцикл на велосипед, объезжал неизвестных, и снова доставал мотоцикл. Таким образом я умотал километров на сто от границы и, думаю, вышел из зоны поиска. Поэтому я достал свой кабриолет и дальше катил уже на нём. Вокруг было тихо и спокойно, ни суеты, ни паники, обычная ночная сонная жизнь.

А пока ехал, прикидывал, куда податься. Иностранные языки я знал, не стоит меня недооценивать. Французский практически в совершенстве и неплохо английский. С моей идеальной памятью изучить их, особенно скучными зимними вечерами, было несложно. Три года я занимался.

Учительница французского, бывший наш дипломат, когда немцы взяли Францию, скрывалась у знакомых в Париже до самого освобождения. Нашим её выдали американцы. Зацепиться не за что было, просто выслали её в глубинку. Вот так она к нам в село и попала: прямиком из следственного изолятора, без вещей, в одном платье да с документами в руках. Поскольку средства были нужны, она вела уроки французского и русского языка в школе, ну и репетиторством занималась. Марфа Андреевна договорилась с ней об уроках, а платили мы деревенскими продуктами.

Английскому меня тоже она учила, говорила на нём хорошо, хотя и не идеально, акцент был, но не сильный. Так что я также неплохо говорю на английском, хотя, конечно, с сильным акцентом. Мне будет полезно погрузиться в языковую среду. Год у меня есть, вернуться в Андреевское я планировал в конце весны пятидесятого.

Карт дорог Турции у меня не было: поди сыщи их на территории Советского Союза. Поэтому, приметив придорожный мотель со стоянкой разной техники, в основном грузовиков, я свернул к ним.

Машины не охранялись, некоторые оказались даже не заперты. Я прошёлся около них. Шарить по бардачкам не было нужды: Взор мне показывал, что там есть. В одной из машин я нашёл небольшую сумму местных денег, в другой – свежую карту дорог, издание тысяча девятьсот сорок седьмого года.

Вернувшись в свою машину, я покатил дальше. Кабриолет я давно сменил на «козлика»: решил его тоже обкатать. Местного языка я не знал, но мне удалось найти на карте название населённого пункта, указанное на дорожном знаке возле мотеля. Сориентировавшись, я повернул в сторону Стамбула, до которого, судя по карте, было около тысячи километров. Не-е, за эту ночь я точно не доберусь: дорога по большей части из щебёнки, асфальта мало. Повезёт, если половину пути проеду.

Так и оказалось. Я успел проехать километров триста, когда начало светать. Я как раз проехал какую-то местную речку и, приметив овраг, свернул. Там устроился на отдых и без проблем передневал. Часов пять проспал, а потом до заката занимался коленом. Дважды пришлось плотно поесть, но сделать успел немало. Заодно убрал и болевые ощущения: колено ныло после нагрузок. Ничего, разработаю. Побыстрее бы закончить, тогда другими делами можно будет заняться.

Когда стемнело, я продолжил путь. Вот и Стамбул. Мостов через Босфор я не видел, но работала круглосуточная паромная переправа. К ней я подъехал уже на велосипеде, оплатил билет и прошёл на борт. Было раннее утро, светало, и желающих перебраться на тот берег было достаточно. Пропустив шедший в Чёрное море сухогруз под английским флагом, мы направились к противоположному берегу.

В толпе других пассажиров я сошёл с парома. Было много пешеходов, немало, как я, на велосипедах, и несколько человек на машинах и мотоциклах.

Выбравшись на дорогу, ведущую в сторону Греции (Болгария меня не интересовала), я приналёг на педали. Вообще, я устал, ночная дорога меня вымотала, поэтому, отъехав от Босфора, я стал выискивать место для ночёвки. Увидев виноградники, подумал: может, там устроиться? Да, так и сделаю.

Свернув, я довольно долго ехал по тропинке вдоль виноградников. Ошибочка вышла: здесь рабочие собирали виноград, так что придётся поискать другое место. Вскоре я приметил впереди развалины, похоже, бывшей фермы или чего-то подобного. Поглядывая на змей, греющихся на камнях, – ох и не люблю я их! – я добрался до развалин.

Крыша обвалилась, но, похоже, не я один присмотрел эти развалины для ночёвки: рядом виднелись следы костра. Есть я не хотел: успел поужинать, пока по Босфору плыли. Найдя чистое место, я устроил лежанку и вскоре уснул.

Пробуждение было не самым приятным: меня пнули в живот, и довольно сильно, а когда я откатился, навалились, выкручивая руки. Взор показал двоих: один, который пнул, серьёзный такой, сворачивал кнут, а другой был бородатый, он и скрутил меня. Оба одеты в рабочую одежду, как у тех, что виноград собирали, но тот, что с кнутом, был одет получше.

Я сумел достать револьвер, наган без глушителя, и даже дважды выстрелить, но тот, что на меня навалился, успел подбить руку, и одна пуля в стену ушла, а другая в небо. А дальше не помню: меня боднули лоб в лоб и вырубили.

М-да, как-то неприветливо встречает меня заграница. Для русских это обычное дело, если что. Хотя тут арабы, а от них можно чего угодно ожидать. Я поэтому и хотел побыстрее проскочить земли Турции и оказаться в Греции. Планировал Афины посетить, а после морем добраться до Италии. Ну а там будет видно, что дальше.

Проснулся я в каком-то тесном помещении, на грязной соломе. Сел, осмотрелся. Вокруг царил полумрак, но зрению привычно, и видно было неплохо. В помещении хватало народу, кто-то храпел, хрипел, чесался. Воняло бомжами и отхожим местом, по соломе ползали насекомые. Где это я? Это тюрьма, что ли? А ведь похоже. Не знал, что такие места ещё остались.

Быстро провёл диагностику. Слегка побит, но, в принципе, не критично. Нос не сломан, зато под глазами шикарные синяки – последствия удара в лоб. Шорты и рубаха были на мне, а вот сандалии пропали.

Я аккуратно встал, стараясь не упасть. В дальнем углу трое, переговаривавшиеся шёпотом, мельком глянули на меня и вернулись к разговору. Перешагивая через людей, я направился к двери. Она оказалась заперта, замок был навесной, даже не щеколда.

Я телекинезом открыл замок и, толкнув дверь, вышел, не запирая её за собой. Странно даже, но никого не встретил. За полуоткрытой дверью казармы несколько охранников резались в кости. Я дошёл до выхода и, приоткрыв дверь, выглянул во двор. Чёрт, на вышке стоит часовой, сто процентов увидит меня, пока до калитки иду. Пришлось тщательно прицелиться и снять его из нагана с глушителем. Дистанция – сорок метров.

Пока часовой хрипел, зажимая рану на шее, я через двор дошёл до калитки и выскользнул на улицу. Добежав до перекрёстка, я оглянулся. Из калитки одна за другой выскальзывали тени и разбегались в разные стороны.

Это сто процентов был Стамбул, вон какие характерные здания. От меня попахивало, даже воняло. Сейчас искупаюсь, сменю одежду – и в банк. Да, грабить буду. Это будет платой от местных за попытку моего ареста. И стоит поискать ту парочку, что меня взяли. Где они работают, я знаю, найду и поквитаюсь. Заодно револьвер верну. Это моё.

На велосипеде я быстро доехал до пляжа. Мне хватило десяти минут и куска мыла, чтобы помыться. Шорты и рубаху я бросил тут же, притопив камнем у берега, и, надев чистую одежду, покатил обратно.

Судя по звёздам и луне, была полночь, а на улицах заметное движение: машины, мотоциклы, постовые на перекрёстках. Хм, побег вызвал неожиданно быструю реакцию. Это из-за застреленного часового, что ли? Как бы то ни было, до банка я добрался. Не стоит думать, что я знал город и подъехал к какому-то большому и значимому банку. Остановился у первого попавшегося, где на английском было указано, что это именно банк. Международный? Надеюсь. Тогда в хранилище должна быть валюта, а именно она мне и нужна.

Велик я убрал, открыл двери телекинезом, блокируя при этом сигнализацию, потом застрелил спавшего охранника. Больше всего времени, минут шесть, я потратил на вскрытие хранилища. Открыв двери, прошёл внутрь и занялся делом.

Помимо хранилища у банка имелся депозитарий. Но сначала я забрал запасы банка. Валюта была, но не так уж и много: похоже, это филиал, и основное хранится в другом месте. Я взял около восьмисот тысяч германских марок, семьсот тысяч с мелочью французских франков, полтора миллиона итальянских лир, шестьдесят пять тысяч английских фунтов стерлингов, порядка двухсот тысяч долларов США и триста тысяч советских рублей, из них часть золотыми монетами.

Были и другие деньги, но они меня не интересовали, а потому я оставил пачки с ними на месте: не хочу захламлять своё Хранилище, а туалетная бумага у меня и так есть.

Видение показывало, что интересного есть внутри, я вскрывал и забирал. Кроме денег нашёл несколько мешочков с драгоценными камнями, обработанными и нет. Были также два ящика с золотыми слитками по килограмму, все имели один оттиск – танцовщица на волне. Слитки забрал, ящики не тронул. Потом посетил депозитарий.

А закончив, я с помощью нескольких миллионов турецких лир устроил пожар. Банкноты горели, чадно дымя, а я тем временем, покинув банк, уже катил прочь. На ограбление банка у меня ушёл час.

У парома стоял пост, проверяли всех. Поэтому Турцию я покинул с помощью итальянского судна. С виду это была шхуна с парусно-паровым ходом. Пока шла погрузка, я незаметно пробрался на эту прибрежную лоханку: подплыл и незаметно поднялся на борт, укрывшись в одном из помещений, где хранились канаты, запасной парус и всё такое. Хорошо укрылся.

А утром шхуна покинула порт. Вот только я начал сомневаться, что она идёт в Италию. Большая часть груза – это оружие, винтовки, патроны, которые сверху для видимости прикрыли мешками с зерном.

Я уснул, а проснулся от сильной качки. Похоже, шторм: для простого волнения качка слишком сильная. Впрочем, морской болезнью я не страдал. Часа через три качка уменьшилась, а к вечеру стало совсем спокойно.

Я определил наше местоположение, когда увидел, что мы заходим в первый шлюз Суэцкого канала. Шхуна шла дальше, заходить в порт не стала. Когда мы проходили Суэц, я покинул судно: скользнул в воду и поплыл в сторону берега. Хм, а вода тут куда теплее, чем в Чёрном море. Была ночь, и это благоприятствовало мне.

А уже днём я направлялся в Италию, причём воздухом. Как так? Добравшись своим ходом до Каира, я нашёл лётчика со своим самолётом. Он был американец, общаться мы могли, вот и договорились. Я заплатил ему в три раза больше требуемого, чтобы вопросов не задавал, и вот мы летим. Самолёт был двухмоторный грузовой, доставлял грузы по всей Африке, так что до Италии дальности хватит без проблем. А летели мы в Неаполь.

Пилот в кабине больше дремал, а я в салоне, устроившись в гамаке, медитировал, лечился и много ел, снова занимаясь коленом. Синяки с лица и тела я свёл, пока на шхуне был, они внимание привлекают, а мне это не нужно.

Летели долго, но в салоне было ведро с крышкой в качестве отхожего места, так что с этим проблем не было. Сели в Неаполе, когда как раз начинало темнеть. Как там летун разбирался с местными, не знаю: я свалил по-английски, не попрощавшись, незаметно покинув территорию частного аэродрома. Потом на своём кабриолете добрался до города. В Неаполе мы сели, ага. Оказалось, до него ещё восемнадцать километров было.

Что удобно, рядом с городом был кемпинг, можно ставить палатки и ночевать, правда, за место надо платить. Я проехал мимо, только посмотрел в ту сторону, где горели огоньки у здания правления.

Меня интересовал порт. Плавсредств хватало, и разного размера, но чтобы выбрать что-нибудь по нраву, нужно днём сюда вернуться, потому что в темноте мало что было видно.

Место для ночёвки я выбрал в пустой квартире, хозяева которой отсутствовали, и давно. Соседей не побеспокоил, и когда наступила полночь, я уже спал. Хорошо, кстати, что в порту окунулся, смывая пот, потому что в квартире душ не работал. Надо будет починить его Ковкой.

* * *

В Италии я задержался на две недели, путешествуя то автостопом, то своим ходом. В Неаполе жил три дня, делая разные закупки готовой еды: брал пиццу, сыры, пасту и местные блюда. С удовольствием посещал местные ресторанчики – такой колорит, мне нравилось.

Путешествовал в основном на велосипеде, это здорово развивало коленный сустав. Я с ним полностью закончил, осталось нарисовать шрамы, и тогда точно всё. И теперь, лучась довольством оттого, что мои мучения остались позади, я просто жил и наслаждался этой жизнью.

Сколько ни изучал я в порту Неаполя разные суда, так ничего и не выбрал. Было несколько, что привлекли моё внимание – красивые, черти. Одно из них я бы взял, но оно по весу в Хранилище не войдёт, тонн двадцать ещё накачать надо. А те, что поменьше, не пришлись по вкусу, к сожалению.

Побывал я и в Генуе, там верфи, выпускали морские катера и яхты. Там тоже ничего не выбрал. Стоял на стапеле отличный мореходный катер (для яхты он маловат), который заложили недавно: движок дизельный, пять кают, кают-компания, камбуз, санузел, в общем, весь фарш. Заказ одного арабского шейха. Я бы его взял, но он только на треть сделан, его ещё строить и строить. Если ничего не подберу, буду этот угонять, когда вернусь.

А пока я катил дальше. Ночью пересёк французскую границу. Да её особо и не охраняли: тут многие без пограничных пропускных пунктов ходили к родственникам на другую сторону. Я катил в сторону Парижа, хочу там побывать, да и в языке попрактиковаться стоит. Поживу в Париже неделю-другую, и в Англию.

А может, и в Марсель. Подыщу катер и рвану к берегам Африки, а там и до Китая морями: всё же решение закупить лучший чай я не отменил. Это была моя главная задача в этом путешествии, а покупка бытовой техники, которой не найдёшь в Союзе, как раз на втором месте.

Изучая Францию, я действительно две недели прожил в Париже, а потом отправился в Марсель. Ничего интересного для себя я там не нашёл, но, приметив судно, шедшее в Индийский океан, зайцем добрался на нём до Индокитая. А там и Китай недалеко.

Там, кстати, в это время шли войны за независимость, но это не помешало мне закупить всё необходимое. Две недели бродил по Китаю в поисках. Лучший чай здесь изготавливают для императорской семьи и его не продают на сторону, но я что-то купил, что-то банально украл, и в итоге пяток тонн приобрёл, на всю жизнь хватит.

Потом также зайцем я вернулся в Средиземное море. А там катер для шейха был уже готов, морские испытания проходил. Весил он тридцать тонн, но вещь замечательная. Я его и угнал, получается, что у шейха: он ведь уже уплатил за него.

На катере я дошёл до Турции и разыскал тех двоих, что сдали меня. В тех самых виноградниках и нашёл. Нагана моего у них не было; как я понял из их лопотания, они сдали его в полицию, так что я просто их пристрелил.

Потом я снова путешествовал по Франции и, наконец, прибыл в Англию. А уже январь наступил, холодно стало, поэтому в дорогом бутике Лондона я приобрёл справную зимнюю одежду.

А из Ливерпуля на пассажирском лайнере я отплыл в США. Билет мне купил один местный бич, сказав кассиру, что он мой опекун: мол, сироту отправляет к родственникам, там встретят. Вопросов не возникло. Каюта была комфортабельная, одноместная.

Прибыв в США, я на разных машинах двинулся к Тихоокеанскому побережью. Кстати, угнал прямо с завода двухдверный «Кадиллак», двухцветный: тёмно-синий корпус и белый верх. Он был без центральных стоек и с жёсткой крышей. Мне машина понравилась, и пока я был в Штатах, больше двух тысяч километров на ней накатал. Вот только расход топлива не радовал – большой. Но движок мощный, рвёт с места.

Ещё я взял с площадки для продаж красный «Шевроле-Бел-Эйр», четырёхдверный седан, как раз первые машины сошли с конвейера. Из техники это всё.

Была мысль и самолёт прихватить, ведь я хорошо заплатил инструктору частного аэроклуба, чтобы он мимо кассы обучал меня. Хороший мастер, дал мне основы пилотирования лёгких одномоторных самолётов и возможность наработать опыт: я почти семьдесят часов налетал на двух аппаратах. Жаль, в клубе не было гидросамолёта, такой опыт мне бы тоже пригодился. Обучал инструктор меня плотно в течение полутора месяцев.

А с самолётом не вышло, потому что места в Хранилище не было. Ну ничего, через пару лет я сюда вернусь, место в Хранилище к тому времени уже будет, тогда и угоню какой-нибудь самолёт, а может, и не один. С ними я стану куда мобильнее.

Кроме того, за это время я получил немалый такой опыт общения на английском языке, было заметно, как быстро пропадает акцент. Но вообще, путешествовать десятилетнему пареньку (одиннадцать мне будет в марте, пятого или шестого числа, я узнал свой возраст диагностикой) сложно. Вот пятнадцать-шестнадцать лет – это другое дело. А так меня достали расспросами о том, где мои родители или опекуны, и это отравляло мне всё удовольствие от путешествия. Особо людных мест не посетишь – вот в чём беда.

Из США я ушёл в Мексику, а дальше на своём теперь катере спускался к экватору в сторону Южной Америки. Я чуть изменил внешний вид корпуса судна, нанеся по бортам линии синей краской, спёртой в порту Сан-Диего. Вид катера сразу изменился, поди теперь узнай его. Шейх точно не узнает.

Катер был замечательный, некоторые проблемы, конечно, вылезали, но я их устранял, да ещё и улучшил судно. По классификации водного транспорта оно являлось большим морским катером. Когда я сижу за штурвалом в верхней рубке (открытой, а есть ещё и внутренняя, закрытая) до поверхности моря метров шесть – высоко.

В США я закупил бытовую технику, все новинки оттуда шли. Много что приобрёл: от настольных вентиляторов до холодильников, от утюгов до музыкальной аппаратуры. Когда я покидал Штаты, свободного места в Хранилище не было. Но пока я около месяца путешествовал на катере, накачалось три с половиной тонны, да плюс топливо, которое использовал двигатель катера. Выходило почти четыре тонны, их я заполнил, закупив тропические фрукты и овощи в Южной Америке.

Да и рыбалка в Атлантике меня порадовала. У меня такие удочки и снасти – ум-м, пальчики оближешь. Прямо на борту я разделывал и солил рыбу, это отличная закуска под пиво. А так как была ещё и походная коптильня, часть я закоптил.

На катере я дошёл до Перу. Оттуда на сухогрузе до Австралии и затем на английском судне в Индию. По Индии я на мотоцикле покатался. Ох, какие тропические ливни там идут! Я пару раз попал под них, прежде чем добрался до Непала.

В Непале я смог арендовать одномоторный частный самолёт. С одной дозаправкой мы добрались до Ирана. Из района Тегерана по Каспию я добрался до Баку. Катер не сплоховал, ушёл от советского патрульного катера, и я успел убрать его до того, как меня прижали к берегу.

Из Баку я своим ходом двинул в сторону Ростова. Ехал ночами. Второго мая подъехал к селу. Почти год прошёл, и я вернулся. Машину – это был «козлик», другие машины тут не пройдут – убрал. До рассвета оставалось около часа. Я устроился в кустарнике на берегу нашей речки и, завернувшись в одеяло (а у меня был полноценный летний спальник, туристическое оборудование из США), уснул.

Проснулся я часов в десять от звонких голосов. Это мальцы, пришедшие на рыбалку, перекликались между собой: поймал? не поймал? Я собрался, поел, прибрался и, прихватив трость, направился от берега речки к полевой дороге.

Одет я был прилично: серые брюки, белая рубашка, широкий кожаный ремень, лёгкая синяя куртка, тюбетейка на голове. За спиной рюкзак, в руке трость, на ногах хорошо начищенные туфли. Трость мне давно не нужна, так, для эпатажа взял. Следы операционных шрамов на ноге есть, я уже месяц как с ними работаю, всё в порядке.

Теперь расскажу, как я решил вопрос с письмами. Чтобы не вызывать лишних вопросов и не тревожить понапрасну родных, я просто нанял одну старушку, жившую на окраине Москвы, и она раз в две недели отправляла от меня письма. Стопку писем я подготовил заранее, старушке заплатил и ещё выдал деньги для оплаты почтовых расходов.

В коротких письмах я сообщал, что у меня всё в порядке, прохожу исследования, потом писал о состоявшейся операции, затем о реабилитации. В последних письмах с восторгом сообщал, что начал ходить. Кстати, по моим подсчётам, она ещё три письма должна отправить, но я её адрес знал, вот и отправил ей из Баку телеграмму, чтобы письма больше не отправляла. Дал отбой.

Навстречу мне к станции шла машина. Это наша, колхозная, сорок пятого года выпуска. За четыре года её разбили, но бегает ещё ходко.

Я с улыбкой помахал шофёру рукой. Водитель остановился, вышел из кабины и, осмотрев меня, спросил:

– Так что, вылечили?

– Вылечили, – улыбнулся я и станцевал, покрутив трость в руке.

– Молодцы!

– Да, только на два года от физических нагрузок освободили, справку выдали, а так нормально. Какие новости? А то письма в одну сторону, всё же военная часть, секретная, запрещено было адрес сообщать.

– Да как сказать?.. – почесал затылок водитель.

– Председатель ещё коптит небо?

– Такое не тонет, – хмыкнул водила. – Ещё больше гайки закрутил. Вон, даже левачить не дают. Хотя знаешь, приезжали к вам из милиции, чуть ли не из столицы были.

– А что им было надо? – уточнил я, судорожно вспоминая, где мог наследить. В том, что приезжали по мою душу, я был уверен на сто процентов.

– Запретили говорить, а участковому велели надзирать. Он у нас новый, перед Новым годом на службу прибыл. Старшина Евдокимов.

– Из курских, что ли?

– Ага, тракториста знаешь? Кузьмина? Вот, троюродный брат его.

– Местный, значит.

– Ага. Они с председателем вась-вась. С прошлым-то участковым председатель не сработался, вот и сумел его заменить.

– Ладно, говорить запретили, но слухи же ходят?

– Ох уж эти слухи. Ходят. Про тебя спрашивали. Долго. Изучали в доме, как ты там всё сделал, потом уехали.

Я прекрасно понимал, что их могло заинтересовать. Ну скучно мне было, вот я и модернизовал дом. Электричество есть, и пусть часто отключают (обычное дело), но когда есть, жители дома пользуются новинками. Только в нашем доме был тёплый клозет с унитазом. Скворечник у огорода тоже имелся, но им один я пользовался.

Причём клозет действительно тёплый: на стене висели два масляных радиатора, которые работали от электричества, и в холодное время мы их включали. На кухне были раковина с краном и самодельный бойлер, нагревающий воду. Вода поступала из колодца: в доме я насос поставил, к дому прорыл траншеи для труб, слив сделал в отхожую яму. Много разных технических новинок в доме, и летний душ имеется, а вот бани нет, к соседям ходим. В планах баня была, но не успел. Сейчас и до неё руки дойдут.

– Давно были? – уточнил я.

– Недели две назад. Два дня прожили и уехали.

Мы ещё немного пообщались. Я задрал штанину, показав «свежие» шрамы, а после расстался с водителем и поспешил к дому. По пути начал собираться народ, меня узнали. Вскоре прибежала и Марфа Андреевна, которая теперь работала дояркой в коровниках, обняла меня крепко, чуть кости не захрустели.

Дома я раздал подарки – часы наручные всем, даже Кнопке. Рассказал, как и что было, ну и шрамы показал. Решили устроить гулянку, а пока столы накрывали и всё готовили, Марфа Андреевна рассказала мне о приезде следователей из Москвы. Причём причина их интереса так и осталась неизвестна ей. Следователи изучили всё и, забрав те письма, что отправляла старушка, уехали. Старушку они точно найдут, адрес индекса почты есть, её наверняка там знают. Попадос.

Да и пошли они. Что они мне инкриминируют, подделку писем? Ну-ну. Самое важное – выяснить причину приезда. Это не авария, тогда из Киева должны были бы приехать. Значит, убийство вора, этого Леммана. Хм, неужели тот мужик в плаще, с которым я в подъезде столкнулся, опознал меня? Может быть. Ладно, будем отталкиваться от этого. Если что, я в подъезд пописать заходил, и пусть докажут обратное.

А тут я узнал, что следователи забрали черновики моих песен. Блин, могут ведь с Лемманом связать: там были и те песни, которые он присвоил. Да отбрешусь. А если даже и нет, что они мне сделают? Мне одиннадцать лет, я неподсуден.

Марфа Андреевна, на остаток дня отпросившаяся с работы, включилась в подготовку к празднику, который мы планировали устроить вечером. Думаю, народу соберётся много.

А я, гуляя по дворам, подходил к соседкам, обнимал, ласково заглядывая в глаза, благодарил за помощь и протягивал «презент из столицы». В основном это были духи, иногда губная помада, тени для глаз или румяна. Марфе Андреевне с девчатами я уже подарил большой набор французской косметики.

Потом я прогулялся до школы, благо время позволяло. Школа размещалась уже в новом двухэтажном здании. Там шли уроки, впереди были экзамены. Наша бессменная директриса Ольга Петровна была на месте. Когда я вошёл, как раз началась перемена, и она, закончив урок, вышла из классной комнаты. Ольга Петровна уже знала, что я вернулся, да все уже знали. Увидев меня, она обрадовалась и пригласила меня к себе в кабинет.

Я подарил ей французские духи и подал справку об освобождении от физкультуры на два года – намёк, что возвращаюсь в школу и готов пойти в шестой класс. Она быстро всё оформила, и я был включён в списки шестого класса. Книги получу в школьной библиотеке перед началом нового учебного года, а тетрадей запас и так есть. Пригласил её вечером прийти к нам, отметить моё возвращение. Обещала быть с мужем.

Попрощавшись с директрисой, я покинул школу и вернулся домой. Там переоделся в уличную одежду и, прихватив ведро, отправился за рыбой. А что, я перед отъездом научил девчат, как правильно промывать рыбу после солёного рассола, и всё, что я насолил в запас, они за год уже развесили и давно подъели.

До вечера я наловил пять вёдер. Крупная разошлась по соседкам: пусть сейчас не сорок шестой, не так голодно, но рыбка всё равно желанный гость на столе. Часть пожарили и на подносах выставили на стол в качестве угощения. А мелочь я засолил. Вся наша семья знала, что мелкая малосольная рыбка вкуснее. Чем крупнее, тем хуже. Да, мяса больше, сытнее, но не это важно. Моя солёная рыбка по всему селу славилась, сёстры разрекламировали, угощая подружек.

Так что я отмыл бочку, отскрёб её ножом изнутри, а одну из сестёр, которая как раз из школы пришла, отправил в магазин за солью: дома запасы оказались небольшие. Полбочки рыбы засолил, до осени хватит, а на зиму я две засолю. Причём рыбу я выбирал только с икрой, если была без, обратно в реку отправлял.

Что интересно, участковый мелькал вдали (рожа была незнакомая), но не подходил. Уверен, он уже сообщил кому надо о моем прибытии. А председателя не было в селе: его в область вызвали, вчера уехал, завтра только вернётся.

Потом всем селом мы отмечали моё возвращение и, главное, удачное лечение. Наш сельский фельдшер, изучая мою ногу, восхищённо качал головой: он-то понимал, насколько это сложно. Никто бы и не поверил, что такое возможно, но вот, результат налицо. Так что выпивали и за здравие советских врачей, совершивших невозможное.

Я танцевал среди других пар, и с сёстрами, и с девчатами, а один танец отдал Марфе Андреевне. Танцевал я хорошо, так как часто бывал на дискотеках. Своим объяснил, что танцы были необходимы, чтобы разработать ногу, вот и занимался с медсёстрами. Уф‐ф, вроде прошло такое моё объяснение.

Следующие два дня ничего особенного не происходило. Я ходил на речку, пока шла икряная рыба, ловил её вёдрами. Большая часть уходила в бочки. Я пустыми спустил их в погреб и теперь постепенно заполнял доверху. Эх, жаль, вобла у нас не водится. Когда я был в Баку, купил два мешка слабосолёной, понравилась.

Кнопка поначалу, когда я только приехал, дичилась: не забыла, просто вновь привыкала ко мне. А теперь ходила за мной как привязанная. А что, садика в селе нет, вместо садика бабушки и дедушки, вот на дому и воспитывали до школы. А тут я вернулся, на меня её и повесили.

За два дня я вполне освоился, узнал, кто помер, кто народился. Глаша, узнав, что я вернулся, приезжала с дочкой, долго обнимала меня, на следующий день только уехала.

Кстати, председатель только вчера вернулся, задержался в области. И видимо, там его крепко пропесочили: приехал взъерошенный, наорал на главного бухгалтера и заперся в доме. Жена его сказала, что самогонку достал. Пока не показывался. Фельдшер ему бюллетень выписал на пару дней. Наши люди всё понимают; были и те, кто сочувствовал, но больше злорадствовали. Неприятно признаться, но я тоже порадовался.

В пятницу, пятого мая, я работал в огороде. Морковь уже проросла, травку щипал. Был я в шортах, такая одежда в селе была непривычной, многие глазели на неё, но я не обращал внимания, буду законодателем мод. Кнопки не было, с соседскими девчатами куда-то убежала. Не на речку, туда она только со мной ходит, ей строго-настрого это наказано.

– Эй, хозяева! – услышал я от калитки. – Есть кто дома?

Я встал, отряхивая колени. Выйдя из-за дома, увидел участкового и ещё двоих: один тоже в форме, офицер, второй в гражданском. Значит, сообщили им, они и прибыли. В принципе, не особо торопились, три дня прошло. Наверное, поездом добирались, вряд ли самолётом.

– Дома, – ответил я.

Макнув по пути руки в бочку с речной водой, чтобы смыть грязь, я подошёл к калитке.

– Может, пустишь гостей? – спросил участковый.

– Заходите. Будьте как дома, но не забывайте, что вы в гостях.

Я провёл их к навесу, усадил за стол и стал разливать чай. Он был ещё горячий, сам недавно пил. Заодно глянул, как в летней печке доходит узбекский плов, который я готовил. Время одиннадцать, через десять минут сниму с огня, дальше под крышкой дойдёт.

Вообще, я, как вернулся, взял готовку на себя, чтобы Марфе Андреевне было полегче. В первый день приготовил на обед домашнюю лапшу с курицей, отличный суп вышел, а на второе были блины с начинкой. На следующий день – щи с мозговой костью, не доели, сегодня уже томлёные доедим, а на второе будет вот этот плов. На десерт фрукты разные. Так что, по сути, я снял с Марфы Андреевны немало хлопот: она теперь только завтрак готовила, а обед и ужин были на мне.

Налив гостям чай, я пододвинул им абрикосовое варенье и сел напротив, внимательно глядя на них. Они показали удостоверения, старшим оказался тот, что в гражданском, аж целый капитан. Хотя это здесь он фигура, а в столице вряд ли. Был бы майором – ещё ладно, а капитан – это несерьёзно.

– Скажи, ты был в прошлом году в Москве?

– Я, конечно, дико извиняюсь, но не кажется ли вам, что вы нарушаете установленный порядок опроса несовершеннолетнего? Где мой представитель?

– А ты умён, не лгали про тебя. Фамилии своей – Левша – соответствуешь. Вон участковый ваш побудет твоим представителем.

– Не смешно, я его сегодня впервые увидел. Поди знай, может, он с вами приехал. Давайте зовите маму мою или кого из школы, учителя могут представлять своих учеников.

Приезжие повернулись к участковому, тот подумал и сказал:

– В соседнем доме учительница на постое стоит. На бюллетене она, на гвоздь наступила, с палочкой ходит. Сейчас позову.

Мы продолжили пить чай, а участковый отправился в соседний дом. Вскоре он вернулся с математичкой. Я её знал, она у меня в пятом классе математику вела.

Математичка устроилась за столом, я ей тоже чаю налил, и начался опрос. Он прервался только раз, когда я встал, чтобы снять казан с огня и залить угли водой. (Это в тех местах, где дерева много, всё сжигают, а тут просохнут, и снова запалить можно будет.)

А опрашивали меня именно по Лемману. Вот ведь, даже из могилы гадит. Адрес я «не знал», но когда мне предъявили фотографии дома и подъезда, я «вспомнил». Точно, заходил туда пописать. Следователи впали в ступор, учительница укоризненно покачала головой.

Потом они зашли с другой стороны: спросили насчёт запаха сгоревшего пороха в подъезде. Я не отрицал, что запах был, и пояснил:

– Газы у меня были, горохового супа поел, как сейчас помню.

Однако следователей с мысли было не сбить. Они сообщили, что убит известный автор песен, а в моём песеннике, отмеченном мной сорок шестым годом, оказались те самые песни. Не украл ли Лемман их у меня? Не отомстил ли я ему за это? Не бывает таких совпадений. А о том, что песни были украдены, всё село говорит.

– Я прощаю его. Бог его накажет, – ответил я на эти инсинуации и сложил руки в молитвенном жесте.

– Уже наказал.

– Во-от, Бог, он всё-ё-ё видит, – поднял я палец вверх.

Учительница смотрела на меня с недоумением: она видела, что я просто глумлюсь, но не понимала, как можно так поступать с родной милицией. Ведь хотя здесь сотрудники милиции ещё не наработали такого абсолютного авторитета, как в будущем, лет через двадцать, но всё равно представители власти были весьма уважаемы.

Я уже понял, что на меня хотят повесить это убийство, а капитан понял, что сам я не признаюсь. Минут десять он пытался меня уговаривать: мол, признайся, тебе одиннадцать лет, всё рано ничего не будет, а мы дело закроем. Даже наш участковый смотрел на него с недоумением.

Тут мы прервались: пришла на обед Марфа Андреевна. Пока она разливала щи, я нарезал хлеб большими ломтями. Гости были приглашены к обеду, а тут и Кнопка с двумя подружками прибежала. От щей она отказалась. Я положил им большую горку плова, и они втроём ели из одной тарелки. Гости наяривали и щи, и плов и только нахваливали. Так и пообедали.

Вскоре Марфа Андреевна ушла на работу, Кнопка тоже сбежала. Посуду мне мыть придётся. Пока я протирал стол, заново затопил самовар и повторно разливал чай, капитан продолжал со мной беседовать. Я шёл в отказ. Оно мне надо, такое пятно в биографии? Подтверди, что это ты убил, – нашли идиота.

Упорство следаков из Москвы поражало: до самого вечера так и эдак крутили, снимая показания, чуть ли не поминутно выясняя, что я делал в Москве и почему был один. Все устали.

Переночевав у участкового, утром они снова пришли ко мне, и опять двадцать пять. Видимо, поняв, что ничего не добьются, выдали новый залп. Капитан, доставая из портфеля бумаги, сказал:

– В прошлом году под Киевом произошла странная авария. Пострадал мальчик, удивительным образом похожий на тебя. Только вот вскоре он исчез. Ты можешь объяснить, где ты был, имел ли ты отношение к этому мальчику и где тебя лечили? Про старушку, которая отправляла письма, мы уже знаем.

– Про Киев ничего не знаю. По лечению информация секретная. Мне сделали операцию в Подмосковье и самолётом отправили на юг, в санаторий, где я учился заново ходить. Мне запретили отправлять письма и посоветовали написать их заранее. Я не хотел, чтобы волновались родные.

– Молодой человек знает, что такое очная ставка?

– Молодой человек знает, что такое очное ставка. И молодой человек не возражает. Я не против покататься по просторам страны, да ещё за чужой счёт.

– Юноша, попавший в аварию, получил очень характерные травмы. Мы можем проверить, – явно пригрозили мне.

– Без проблем. Я не попадал в аварии и уверен в своей невиновности.

Думаете, меня оставили в покое? Ага, щаз. Повезли в районную больницу. Там врач продержал меня три дня, а потом сообщил, что никаких травм пальцев, головы и руки у меня не было, никаких переломов. Правда, случилось то, чего я боялся: мне сделали снимок восстановленного колена. Хотя чего я беспокоюсь? Что я понимаю в лечении? Врачи сделали, на мне испытали новую методику, и спасибо им на этом. Это всё.

Из райцентра я вернулся с участковым на попутных машинах, а следаки направились обратно в столицу. Так и не смогли ни за что зацепиться, я всё отбивал с умением опытного теннисиста. Отбился. На заметку меня, конечно же, взяли, но это вполне ожидаемо. Скорее всего, велели участковому присматривать за мной и сообщать, если что.

Где-то пятнадцатого мая, когда мы завтракали во дворе за общим столом, я, пользуясь тем, что вокруг все свои, сказал:

– Мне запретили рассказывать, как меня лечили, взяли подписку о неразглашении. Но не секрет, что я учился ходить в санатории на Чёрном море. Там здорово, видите, как я загорел? Жаль, лето не застал, покупаться не удалось. Так вот, предлагаю летом съездить на месяц на море. Я достану машину, и прямо отсюда рванём куда-нибудь в Сочи. Или в Крым. Ялту посетим, где «Артек». Как смотрите? Например, на август или июль, самое время.

– У нас пионерский лагерь, – напомнили сестрицы.

– Можно и не на месяц, на десять дней, а потом ещё раз на десять дней. Уже знать будете, что и как. Машина есть, по нашим дорогам ехать сутки. Устроим дикий отдых.

– Это как? – заинтересовалась Марфа Андреевна.

– Выбрать красивый пляж, главное, чтобы пресная вода рядом была, и жить в палатках, готовить на костре. Девочки направо, мальчики налево. Такой отдых постепенно становится модным, уже почитатели появились. Даже фильм был снят, у меня он есть, можно будет посмотреть вечером, я натяну полотно.

– Обязательно, – согласились со мной.

Ну что, зёрна идеи я посадил, надеюсь, дадут всходы. Пусть думают, время есть. В пионерские лагеря пока не записывались, да и ехать собирались только две дивчины, средние. Старшая из сестер, Анна, в этом году заканчивает школу. Да, ей осенью уже восемнадцать исполнится, но из-за войны она пропустила полтора года, а после навёрстывала. Она не одна такая была.

Сейчас её не столько экзамены беспокоили, сколько вопрос, куда идти дальше учиться. В отличие от Глаши, занимавшейся домом и ребёнком, Анна имела далеко идущие планы и, насколько я понял, жить в селе не особо желала. Хотя у неё был здесь парень, прошлой осенью в армию ушёл, и она его ждала.

Анна прикидывала, в какой вуз поступить, в Сталинграде или в Ростове-на-Дону. Далеко она уезжать не хотела. У неё был выбор: стать учительницей, медиком или пойти в милицию. Она с Нового года выбирала, целеустремлённая девушка. В последнее время в аптеку бегает, с аптекарем общается. Похоже, нравится ей эта профессия, может, на неё и будет учиться. Моё предложение о поездке на море её, конечно, заинтересовало, но ей нужно было готовиться к поступлению. Я обещал помочь, а обещания я держу, она это знала.

После завтрака все стали собираться, кто на работу, кто в школу, на ходу обсуждая моё предложение. Когда все разошлись, я убрал со стола тарелки и стал мыть посуду. Кнопка помогала, она, вообще, лентяйкой не была.

Поглядывая на крышу дома, я размышлял. Народ постепенно осваивался, некоторые дома уже железом начали крыть. Наш пока был покрыт соломой: я не хотел вперёд всех вырываться, зависть людская не имеет границ, не стоит выделяться из коллектива. Но раз уже частные дома кроют железом, то можно и нам этим заняться.

И ещё баня, многие уже поставили. На станции продают готовые срубы: заказываешь, привозят, дальше собираешь, печку под крышу подводишь.

В общем, работы немало. Хотя на это лето что-то одно стоит выбрать – или крышу, или баню, чтобы люди лишнего не говорили. Хозяйка у дома есть, пусть она и выбирает.

Я угостил Нину финиками, купленными на юге, выдав горсть в газетном кульке, и отправил её играть с подружками. А сам, закончив с посудой, направился на огород, там взял тележку с флягой и пошёл на речку. Что есть, то есть: вода в колодце – это для еды, питья и других дел, но не для полива. Воду возят с речки, сливают в бочки или в другие ёмкости. И занимаются этим дети. Раньше из-за ноги эта работа на девчатах была, теперь на мне.

Огород требует много воды, так что приходилось побегать. Был конец мая, но жара стояла такая, что казалось, поливаешь, а вода испаряется до того, как коснётся земли. А воды для томатов, огурцов и капусты требовалось много. Девчата перед завтраком уже побегали, полили всё, а мне теперь нужно заполнить ёмкости. Ничего, дело уже привычное за последние дни, сделаем.

Пока ведром наполняю флягу, успеваю половить рыбу. Помимо меня возили воду три старушки и старик: дети пока в школе, после обеда уже они будут бегать. Был бы наш участок рядом с речкой, кинул бы шланг, насос и быстро наполнил бочки, а так самому возить нужно. Ничего, для физического развития даже полезно.

Сделав две ходки и залив бочку на треть, я занялся кухней, так как обед также на мне. Начал чистить овощи и рыбу, сегодня у меня рыбный день. Рыба тихоокеанская, уха и жареная треска на второе. Пожарю тонкими ломтиками, будут хрустеть на зубах, как семечки или как чипсы. Ну и копчёная морская. А после обеда у меня коровник, чистить пора. Да и стены там побелить стоит.

Вечером я показал переработанный фильм «3+2». Погода была отличная, ничто не помешало. Машины изменил на те, что сейчас в ходу – «Москвич» и «Победу». Время отдыха якобы лето сорок девятого. Фильм прошёл на ура, он про любовь, всем понравился. Треть села посмотрела, и девчата, заряженные идеей дикого отдыха, уже были на всё согласны.

На следующее утро после завтрака я перекидывал от коровника на огород свежий навоз. Осенью будем вспахивать, перед этим раскидаю уже по всему огороду, а так картошку запалить могу. И тут я приметил, что за мной следят, мелькает кто-то за соседским плетнём. Думал, показалось, но нет, точно за мной следит.

Рожи было не видно, поэтому я ушёл за цветущую черешню, достал из Хранилища морской бинокль и присмотрелся.

– Ах ты скотина!..

Мужика я узнал сразу. Тот самый, что попался мне в подъезде, когда я Леммана грохнул. Странный тип в плаще. Сейчас он был без плаща, в костюме и шляпе, через сгиб локтя пиджак перекинут.

Надо сказать, его появление меня изрядно напрягло. Бегая с деревянной тачкой между коровником и огородом, я размышлял. Появление этого типа меня озадачило. Не подстава ли это от ментов, чтобы поймать меня на горячем? А вдруг я свидетеля пожелаю убрать? Как только его уговорили? Дело-то опасное.

Грохнуть его стоит, но перед этим нужно хорошенько допросить. Тело убрать в Хранилище, потом спрячу. Вон на Чёрное море поедем, там от него и избавлюсь. А нет тела – нет и дела. Пока же не обращаем на этого типа внимания. Пока не стоит.

После обеда с Марфой Андреевной мы едем в соседнюю деревню. Нас подкинет водила, который туда песок и кирпичи возит, в деревне магазин строят. Поедем на ГАЗ-51, две таких машины появились в колхозе с прошлого года.

В той деревне один мужик двустволку продаёт, с патронами, а я давно купить хочу, желаю поохотиться. В степи добыча есть, дичь на столе будет, я её готовить умею. Официально ружьё приобретёт Марфа Андреевна, благо никаких документов для этого не нужно, любой может прийти в магазин и купить, это потом ужесточат законы, а сейчас пока проблем нет. А охотиться буду я.

Вот и не хочу из-за этого типуса такой шанс упускать. Потом уже я им займусь, и можно будет предметно пообщаться. Сначала стоит убедиться, что он один и нет засады. Если есть, то и чёрт с ним, я подставляться не буду. Но вот такое чувство у меня, что он здесь на свой страх и риск.

Я перетаскал навоз, сбегал на речку отмыться, сменил одежду и стал готовить обед. Сегодня особо не заморачивался. Будут мясные пельмени, сметану свежую приготовил, а на второе драники.

А после обеда мы стояли с Марфой Андреевной у калитки в ожидании машины и общались. Я спросил насчёт крыши и бани, и она сразу проявила деловую жилку. Крышу, и только крышу. Все жители села боялись пожара, а железные крыши гораздо надёжнее, чем соломенные, которые горели просто на ура. Вылетел уголёк из трубы – и полыхнуло. А если ветер, то от летящих углей занимаются и соседние хаты.

В прошлом году на окраине, у машинного двора, наконец-то поставили пожарную каланчу. Там несут службу четверо пожарников. У них повозка с бочкой, выезжают, если где пожар.

А железная крыша к тому же, если сделать стоки, позволяет собирать дождевую воду, а это тоже плюс. В общем, выбор сделан, а баню поставим в следующем году. Хотя сруб я закажу. Постоит пока на улице, ничего с ним не будет, разве что станет детской игровой площадкой.

Этот хмырь всё поглядывал на нас со стороны, а когда подъехал «газон» и мы стали забираться в кузов, он было заметался, но так и остался ни с чем. Кабина была занята, я расстелил на кирпичах тряпицу, и мы сели на неё, уперев ноги в борта. Так и поехали, техникой безопасности здесь никто не заморачивался. До деревни ехать минут сорок.

Вообще, о продаже этого ружья договорилась Марфа Андреевна, которая знала, что я его ищу. Правда, что за ружьё, неясно, известно только, что горизонтальная двустволка, и это всё.

А с хмырём я решил не связываться: видел, как неподалёку от него высунул нос наш участковый, также наблюдая, как мы уезжаем. Ну точно, приманка. Да пошли они.

Нас высадили у места стройки, а дальше мы уже сами дошли до дома владельца ружья. Мужик – военный инвалид, правой кисти не было. А увидев, что он продаёт, я чуть не упал от радости: это же немецкий «Зауэр»!

Было дело, собирал информацию по ружьям, нашлись знающие, объяснили. В основном в Союзе вертикалки выпускали, а после войны взяли такой вот «Зауэр» и решили скопировать. Получился Иж-49, но внесли свои дополнения, отчего испохабили хорошее ружьё. В общем, не фонтан.

А мужик трофей из Германии привёз. Двустволка как новая, хозяин из неё и не стрелял особо, не охотник он. Был и патронташ на двадцать пять патронов. Все расстреляны, гильзы вставлены: сам расстрелял в огороде, а чем снаряжать, не было.

Ну, для меня это не проблема. В Штатах, в Техасе, я вскрыл оружейный магазин и забрал всё что нужно. Калибр тут шестнадцатый, ходовой, а у меня и для двенадцатого калибра всё было. Впрочем, ружья тоже имелись, одно как раз точно такое же, но я не мог их засветить, необходимо было официально купить ружьё, как вот сейчас.

Теперь я смогу свободно ходить на охоту. Любителей в селе мало, всего двое ходят, когда удачно, когда нет. Кстати, один косулю взял в прошлом году, об этом всё село знало.

Конечно, во время осмотра я держал лицо невозмутимым, даже недовольным: мол, фигню продаёте? К нему даже патронов нет? Торг был недолгий. Марфа Андреевна уплатила деньги и взяла сумку с ружьём, а я патронташ. Купили дешевле ожидаемого, реальную цену ружью мужик, видимо, не знал.

Потом мы вернулись к месту стройки. Машину уже разгрузили, так что мы забрались в кабину и поехали обратно в село. Когда прибыли, Марфа Андреевна на работу убежала, а я сел за стол в саду, достал принадлежности для чистки и занялся делом. Состояние у ружья среднее, почищено плохо.

Я всё ещё занимался ружьем, когда во двор зашёл участковый.

– Здравствуй, Тимофей, – сказал он, подходя ко мне.

– Я Терентий.

– Ах да, постоянно путаю. Редкое имя.

Участковый устроился за столом, положил на столешницу планшетку, и, глядя на то, как я монотонно чищу один из стволов, поинтересовался:

– На охоту собрался?

– Да, только патроны снаряжу. Надо будет у соседа попросить, у меня нет дроби и пороха. Да и станка для снаряжения тоже. Погуляю по полям. Говорят, зайцев видели у овощного хранилища, гнильё ели. Сколько раз видел полевых куропаток, зайцев, уток на реке, а подстрелить нечем, хоть плачь. Теперь ни один не уйдёт.

– А умеешь? Охота – дело опасное. Можно кого-нибудь случайно подстрелить, даже до смерти.

– Знаю. Мне объяснили все четыре правила.

– Это какие? – заинтересовался он.

Я по памяти стал перечислять:

– Первое. Я буду всегда обращаться с оружием, как с заряженным. Второе. Я никогда не направлю оружие туда, куда я не хочу стрелять. Третье. Перед тем как выстрелить, я всегда проверю, что перед целью и за ней. Четвёртое. Я никогда не коснусь пальцем спускового крючка, пока оружие не будет направлено на цель.

Участковый даже крякнул.

– Хорошие правила, жизненные. Пару раз сходи с кем-нибудь из наших охотников, если они дадут добро, можешь сам ходить.

– Хорошо, спасибо.

Потом участковый стал расспрашивать, что я видел, да не было ли чего необычного? Мол, ему нужно бдеть за округой.

– Было, – подтвердил я, спичкой с ваткой начищая щели в замке ружья, где хватало нагара. – Пару раз видел какого-то мужика. Не наш, чужой. Рожа знакомая, а где видел, вспомнить не могу.

– Что за мужик? Где видел?

Описав хмыря, я ещё немного поговорил с участковым, и он ушёл. Кстати, особо разочарованным он не выглядел, озадаченным да, но не более.

С ружьём я закончил, немного даже восстановил его Ковкой. Собрав двустволку, вскинул её к плечу (тяжеловата пока для меня) и, направив на дальние кусты, нажал на спуск. Знаю, что вредно так вхолостую стрелять, но уж очень хотелось пошутить. В кустах раздался хруст, оттуда выскочил хмырь и побежал прочь.

Хмыкнув, я убрал ружьё в сумку, осмотрел патронташ и отнёс всё в дом. Вечером схожу к одному из наших охотников, похвастаюсь ружьишком (у них-то вертикалки), ну и для вида куплю пороха и всё необходимое для снаряжения гильз. Может, на месте покажут, как заряжать, там видно будет. Сейчас они оба пока на работе, вот и я займусь делом. Работы по хозяйству всегда хватает.

Переоделся в рабочую одежду, замесил раствор и начал белить стены коровника. Внутри, естественно. Ничего, бурёнка снаружи переночует, пускать её внутрь пока не стоит. Заодно глянул доски: три подгнили, надо менять. Осенью поменяю на брус, он дольше продержится в такой влаге.

А потом дни покатились один за другим. На охоту я ходил трижды, в общей сложности добыл двух зайцев и пять куропаток. Марфа Андреевна их быстро разделала, одного зайца пустили в плов, часть добычи разошлась по родственникам: дичь есть дичь.

Хмырь пропал. Два дня поглядывал на меня, а потом свалил. Ясно же, что не реагирую на него и даже официально «не узнал». Кстати, мелькали ещё несколько молодых парней, также не из нашего села. Думаю, они были из группы захвата, на случай, если что выйдет.

Председатель сломал ногу, и дом теперь покидал редко. На служебной машине возили его по полям и хозяйствам, но на этом и всё.

Мастер-ремонтник сбежал, это ещё до моего приезда было. Уволился, женился, вроде в Сталинграде устроился. Когда я вернулся, мне по старой памяти стали носить вещи для ремонта, но я делал только родственникам и бесплатно: пока этот председатель тут, как и его ручной участковый, я подставляться не буду.

Даже дров и угля вполне официально купил, пока две машины пришли. Всё переносил в угольную яму или в дровяник. К зиме нужно накопить достаточный запас.

В школе прошли экзамены, и у школьников наступили летние каникулы. Девчата уже записались в пионерские лагеря, в разные смены. Можно было отправляться к морю, уже и дату назначили.

Мой первоначальный план претерпел изменения. Для начала узнали, какую машину нам выделили. Какую-какую, автобус конечно. Семнадцать сидячих мест. На крыше я сделал самодельный багажник, давно, ещё два года назад. Лесенку закрепил на корме, чтобы наверх подниматься.

И едем не только мы: многие после просмотра фильма, который я ещё трижды у нас во дворе крутил, возжелали попробовать. Сноха Марфы Андреевны тоже едет. Вообще, я сомневался, что удастся кого-нибудь уговорить: жара у нас такая же, речка под боком. Но всем море подавай.

Изменения касались и места поездки. Никакого Чёрного моря, на Азовское едем. Там в Бердянске у Марфы Андреевны раньше жила родная сестра, она погибла в войну, но осталась племянница, которую Марфа Андреевна давно не видела, хотя они регулярно переписывались. Вот и навестим.

Устроимся на берегу, две десятиместные палатки я уже подготовил. Племянница писала, как у них здорово: мол, пляжи с белоснежным песком, всем понравится. Ну, это она приврала. Азов я морем не считал – так, неглубокая лужа. Туда едем на первые десять дней, а вот вторые, в августе, наверняка проведём на Чёрном.

Выезжаем двадцатого июня. Узнав, что машина без шофёра, нашли своего: вышел в отпуск свояк у соседей, из водил полуторок, он с семьёй с нами едет, машину и поведёт. Вот такие дела.

Я во дворе стучал по металлу, сгибая лист железа на наковальне. Металл мне привезли два дня назад, с досками, и теперь я крыл крышу железом, планируя закончить работу до поездки. Часть крыши я разобрал, сделал обрешётку и уже положил понизу один ряд железа, сейчас готовил второй.

В это время во двор, не спросив разрешения, зашёл председатель. Мельком глянув на него, я продолжил, не разгибаясь, гнуть железо. Делал я это не на столе, а на двух крупных поленьях. Нам их два грузовика привезли, ещё колоть надо. Я штук десять наколол, а тут железо привезли, и вот крышей занялся.

Председатель дохромал до стола и сел на лавку, приставив рядом костыль. Раньше я с костылём щеголял, а он бегал, теперь вот наоборот.

Немного подождав и видя, что на него не обращают внимания, он прочистил горло. А что, я один на подворье: девчата разбежались, хозяйка на работе. Она недавно получила должность старшей доярки, теперь руководит.

Вздохнув (времени и так мало, поработать не дают), я положил инструменты на полено и прошёл к столу под навесом. Устроившись напротив незваного гостя, исподлобья посмотрел на него.

– Что, даже своего знаменитого чаю гостю не нальёшь?

Я прошёл к кухне и стал наливать из кувшина кисель.

– Чая нет. Утрешний кисель остался, – буркнул я и, вернувшись к столу, протянул гостю стакан.

– А вкусно, у нас в столовой такого не подают, – оценил председатель, сделав пару глотков. Покосившись в сторону горизонта, где виднелись уже не синие, а чёрные тучи, он заметил: – Ливень будет.

– Закон подлости в действии: разобрал крышу, и пожалуйста, вам дождь, – пожал я плечами.

– Это да. Как железо? Знаю, где купил.

– Да так себе, быстро ржа тронет. Как покрою, нанесу слой грунтовки. Судовая, специально купил. Если без неё красить, краска через год пузырями пойдёт и шелушиться начнёт.

– И что, грунтовка есть?

– И краска, – кивнул я. – Голубая. Другой не было.

– Красиво будет смотреться, – оценил председатель, окинув дом взглядом, а потом как бы между прочим спросил: – Что у вас там за поездка намечается? Всё село говорит. Почему я не знаю?

– Это частная поездка. Машину нам выделили из горкома Сталинграда. Знакомые у меня там. Третий раз автобус беру.

– Даже так? Не нравится мне ваша самодеятельность. Думаю запретить, а то сразу пятеро отпуск затребовали. Зимой берите, кто же летом даст?

Возможно, председатель ожидал от меня возражений, но я только пожал плечами. Общаться с ним я желанием не горел, у меня работа стоит. Я ещё могу успеть положить второй слой листов и закрепить их, пока дождь не хлынет. Остальное прикрою чехлом от танка, у меня был, по размеру хватит.

Крыша у нас четырёхскатная, два больших ската и два поменьше. Я только один большой разобрал, и чтобы минимизировать потери, нужно срочно положить второй слой. Почти все листы для этого ряда я уже согнул, собрать и прибить осталось, а тут этот. Ну не даст разрешения, так не даст. Мне лично никто не запретит отправиться отдыхать, если захочу.

Председатель помолчал, хмыкнул чему-то, отставил пустой стакан и продолжил:

– Знаешь, что мастер из дома быта уехал от нас?

– Слышал.

– Я ищу замену, но пока желающих к нам перебраться нет. Временно думаю тебя поставить.

– Честно говоря, желания нет.

Теперь понятно, почему он пришёл: мастер ему нужен. Но затащить меня вновь, может, и не получится, поэтому он и намекнул о возможном запрете поездки на море. Странно, а морковкой перед лицом не помахал, Макаренко на него нет.

Дом быта у нас размещался в новом одноэтажном здании. Вход был один. В правом крыле устроились парикмахеры: мужской и женский залы. В левом крыле – ателье: портниха и две работницы-швеи, две швейные машины. В глубине здания – кабинет заведующей, бухгалтера, комната отдыха, где чаи гоняют, два склада и две мастерские: в одной мастер-ремонтник, он же мастер на все руки, во второй – сапожная мастерская, причём неплохо оборудованная.

В холле располагается приёмная, тут принимают оплату за все услуги. За зданием – двойной скворечник туалета. Водопровода нет, воду приносят вёдрами от колодца. Вот такой у нас дом быта. Сельский вариант. Впрочем, местным хватало.

Сейчас работали только парикмахеры и ателье, один мастер уехал, второго так и не было. Был старик-сапожник, но он на дому работал, в здании не хотел категорически. Заведующей домом быта была жена нашего председателя.

– Если согласишься, поставлю первым в очереди на мотоцикл. «Киевлянин», уже на складе, вчера привезли три штуки.

А вот и морковка. Вообще, модель мотоцикла мне знакома, в селе у двоих такие машинки, тоже по очереди в колхозе получили. Выпускать их начали с сорок шестого. Это одноместный лёгкий мотоцикл с багажником. Хотя в будущем, лет через сорок, этот «Киевлянин» никто мотоциклом и не назовёт, он больше на мопед похож, да и педали, как у велосипеда.

Интересное, конечно, предложение, одиннадцатилетний пацан ухватился бы за него обеими ногами и руками. Но я же понимал, что это капитальная подстава. Председателю передачу машины никто не припомнит, а вот мне и нашей семье – вполне.

Если проще, я ещё вчера узнал о доставке мотоциклов и знал, кто их по очереди должен получать. И эти люди уже готовы забрать, деньги собирали с соседей и знакомых, у нас тоже заняли. И если кого-то из них пододвинут и выдадут мне… Блин, это реальная засада. Могут и поджечь что-нибудь, мы и так заметно выделялись среди сельчан.

Подумав, я решил ответить уклончиво:

– Тут мама Марфа должна решать. Как она скажет.

– Ну, значит, так и решим, – неожиданно легко согласился председатель. Подозрительно.

Когда председатель вышел, я помахал рукой Кнопке, которая в соседнем дворе играла с подружкой. Она подбежала к плетню, разделявшему наши участки, и я велел ей:

– Беги к маме, передай записку, я сейчас напишу. Только чтобы никто этого не видел. Поняла?

– Да.

Быстро написав письмо, я отдал его сестрице, и она убежала. Марфа Андреевна всю эту кухню от и до знает, она сразу поймёт, как нас подставят с этим мотоциклом. В общем, пусть сама решает, взрослая женщина.

Ну а сам стал поднимать наверх железо, верёвками, но на самом деле помогал себе телекинезом, поэтому мне помощники были не нужны. Предложения о помощи я отклонил, сказав, что сам справлюсь, поэтому за мной подглядывали, наблюдая за моей работой. Чую, если справлюсь хорошо, пойдут предложения и им покрыть крыши.

Я успел наложить второй ряд, гвозди не все забил, но не сорвёт, после дождя доделаю. Потом накинул тент на крышу и закрепил. И тут хлынул такой сильнейший ливень, что даже под навесом сидеть было нельзя – протекал. Сейчас он соломенный, потом я его тоже железом покрою.

Кнопка и младшая Анна были дома, не промокли. А вот Марфа Андреевна пришла хоть и под зонтом, который ей Кнопка вместе с запиской отнесла, но с мокрыми ногами. Впрочем, все босые ходили.

Помыв ноги у входа в тазике и вытерев их полотенцем, она вошла и с порога огорошила всех, заявив:

– Меня председатель заведующей домом быта назначил.

Хоть стой, хоть падай. Ловко он въехал в тему. Как всё вывернул.

Мы накрыли стол. Из-за того, что я работал на крыше, на обед было то, что легче всего отварить – вареники с картошкой и грибами. Первого блюда нет, но к чаю есть ватрушки, которые испекла утром Марфа Андреевна.

Когда мы сели обедать, прибежала мокрая Даша, быстро переоделась и присоединилась к нам. За обедом Марфа Андреевна и рассказала, как и что было. Председатель особо не уговаривал: в лоб предложил ей место заведующей, и она, подумав, согласилась. Насчёт мотоцикла она была со мной согласна: не надо нам таких проблем.

Вот как получилось: с моей стороны зайти не смог – зашёл со стороны матери. Кстати, сельчанам Марфа Андреевна поведала историю о том, как нас соблазняли мотоциклом, а мы не поддались.

За окном ударила молния, и я тут же сбегал в зал и отсоединил антенну от радиоприёмника. Как же я забыл-то? У меня стояла длинная деревянная мачта антенны, если по ней ударит – сгорит приёмник. А мы Москву ловили, слушали новости.

Вернувшись, я сказал:

– Предложение, конечно, интересное, но это же нужно знать специфику работы.

– Так жена председателя не сразу уходит, месяц меня обучать будет, а там уже я за работу примусь.

– Это, получается, ты с нами на море не поедешь? – спросила Даша, купая очередной вареник в блюде со сметаной.

– Почему? Поеду. Я договорилась. Председатель тоже не возражает. Через четыре дня выезжаем, как и договорились.

В принципе, я не возражал. Рабочее место вполне уважаемое, всё же начальник пусть и небольшого, но своего хозяйства. Председатель вполне мог снимать с подобных должностей и назначать на них. И на Марфу Андреевну он мог положиться: она там два года в архиве проработала мастером на все руки, так что специфику знает.

Но ведь именно на заведующую возложена задача, чтобы хозяйство работало в полную силу, а не как сейчас – в две трети. Ну ладно, я частично займу место мастера на все руки. А где взять сапожника? В принципе, тоже я смогу: два часа одним мастером, два другим. Даже когда в школе учиться буду, может, и потяну.

Но нужно и своих мастеров обучать. Найти желающих, направить в город на учёбу, потом они вернутся и пусть работают. Об этом мы с Марфой Андреевной и поговорили. Из коровников она уже уволилась, другая доярка получила повышение и приняла у неё дела. Поэтому, как только дождь закончится, она пойдёт устраиваться в дом быта.

Патефон негромко наигрывал песни Утёсова, девчата мыли посуду после обеда, а я в большой комнате занимался ружьём: почистил и доснарядил шесть гильз, а то всё руки не доходили. Кстати, мне тоже надо сходить в дом быта: я в ателье заказал пошив школьной формы, стоит заглянуть перед отъездом, узнать, как там и что. Может, примерка требуется?

Ливень снаружи перешёл в затяжной дождь. Выглянув и оценив перспективы, я задумался: что делать? Как-то все дела снаружи были. Приметил у калитки тёмную массу и, присмотревшись, побежал к калитке, накинув плащ. Это наша бурёнка стояла там и жалобно мычала. Похоже, пастух пригнал стадо в село, а наша Машка сама дорогу нашла.

Я впустил её во двор и завёл в коровник, прошёлся щёткой, смахивая влагу. Вода у неё в корыте была, сено тоже, так что пусть под крышей пережидает непогоду. Кстати, я не говорил, что косить сено – это тоже моя обязанность?

Вернувшись в хату, я сообщил Марфе Андреевне, что Машка в коровнике, и она засобиралась её доить. А я продолжил искать себе занятие на время дождя. Проверил рыбку – сушится на подловке, не промокла. Да и вообще, течи пока не обнаружил, чехол спасает, всё стекает вниз, в бочки. Сняв пять рыбёшек, которые уже вполне неплохо просохли, я спустился и отдал их девчатам.

Пока они, довольные, чистили её, сидя за столом на кухне, вернулась Марфа Андреевна с ведром молока и присоединилась к девчатам: она тоже была любительницей моей рыбки.

А я занялся делом – лёг на свою кровать. В доме у нас коек и нар уже не было, а стояли вполне неплохие кровати. У меня также была, но стояла в кухне, а не в общей комнате. В общем, я решил, пока непогода, полениться. Ха, и поливать сегодня не придётся, и воду носить от реки не надо. Во всём стоит искать плюсы.

К вечеру дождь закончился, и я успел до наступления темноты нагнуть железа для третьего ряда, но продолжил уже утром следующего дня. Поездку председатель не отменил, люди готовились. Марфа Андреевна пропадала в доме быта, входила в курс дела, для неё всё было внове.

Когда наступил обед и мы сидели за столом под навесом, я сказал, что мне привезли женские купальники разных размеров и шляпки для пляжа, называемые «канотье», всё находится в доме. Девчата тут же рванули в дом и заперлись там – мерить.

В следующие дни я успел закончить с крышей дома. Частично. Дело в том, что я хотел сделать слуховое окно. Три ската крыши покрыл железом, у четвёртого сколотил слуховое окно и скат успел железом покрыть, но не успел сделать дверцу для слухового окна, а также стоки и трубы, по которым вода должна будет сливаться в бочки. Сделаю уже после приезда. Крыша не покрашена, придётся жестяной щёткой поработать, потом грунтовку наносить (одного слоя хватит) и краску, но это потом, не скоро.

Наступило двадцатое июня, день отъезда. Сбор был объявлен у нашего дома в шесть утра. А в пять я сбегал за речку, перешёл через брод и достал автобус. К слову, я сказал Марфе Андреевне, что у автобуса сверху есть багажник, так что вещей можно брать сколько угодно. Я, когда автобус достал, уже закрепил наверху ремнями два тюка палаток, сборные столики и столы, тюки тентов, два шезлонга.

На автобусе я и вернулся в село. Народ уже подходил. Про багажник все знали, вещей брали много. Я лишь удивлённо глаза округлил, когда дядя Валера, наш водитель, поднял наверх два велосипеда и стал их крепить среди других вещей, чемоданов и узлов. Хозяйственная жилка у сельчан явно присутствовала, я оценил. Ну да, зачем машину гонять, когда велики можно взять и за продуктами молодёжь посылать. Рядом с городом же будем проживать.

В общем, вещи погрузили, все расселись, и дядя Валера, приняв машину, запустил движок и покатил к выезду из села. Провожающие махали нам вслед.

В автобусе было семнадцать сидячих мест, а нас… Восемь взрослых и три десятка детей. Ну, вот так получилось. Но место всем нашлось, малые на полу сидели, им матрасы постелили. С нами было с десяток детей возраста Нины – пять-шесть лет. Родители да бабушки отдали их нам: они за нашим хозяйством присмотрят, а мы за их детьми, которым тоже хочется на море. Что они видели, кроме нашего села?

Со всеми открытыми окнами мы покатили до ближайшей трассы, которая шла на Ростов. У меня имелась карта дорог, и я был за штурмана. Маршрут проложен, одобрен, по нему и едем. Нам нужно проехать около четырёхсот километров, и есть шанс, что мы успеем добраться до места к вечеру этого же дня.

Кстати, по дороге, проезжая через райцентр, мы забрали Глашу с дочкой, которые также участвовали в нашей поездке. Они тоже ни разу не были на море.

Дорога была интересной. Часто останавливались: детей много, то одному приспичит, то другому. Наш шофёр был единственным взрослым мужчиной, остальные – это женщины и две старушки, на которых присмотр за самыми маленькими.

Купальники и шляпки разошлись влёт. Все уже хвастались между собой новыми головными уборами. В багаже также были пять пар ласт и шесть очков для подводного плаванья, с трубками для дыхания – готовились серьёзно.

Что касается автобуса, то понятно: вот так взять её из воздуха я не мог. Поэтому пришлось сделать фальшивые бумаги, в чём мне очень помогли приспособы для изготовления подделок со шпионской квартиры. Так что на руках у меня был документ о том, что автобус нам выделен из автобусного парка Сталинграда, кроме того, имелся и путевой лист, и всё остальное, что необходимо, так что порядок. Заправляться мы планировали на колонках, их две у нас на пути должно быть.

Опыт показал, что мы были слишком оптимистичны в своих прогнозах. На дорогах часто шёл ремонт, где-то прокладывали новые. Многочисленные объезды, остановки по нужде и для приёма пищи – вот так время и теряли. Однако, когда уже стемнело, мы всё же выехали на пляж. Сбоку сверкал огоньками Бердянск. Да, мы приехали. Все устали от дороги, ну, кроме самых малых: им-то как раз всё нравилось.

Я с лопатой побежал копать ямку под туалет, дядя Валера снимал тюки палаток, вещи пока не трогал. Мы встали на первом попавшемся месте, место для постоянного лагеря будем искать завтра, а пока нужно приготовить всё для ночёвки.

Женщины вынесли две канистры с пресной водой: попить, умыться. Я, закончив с туалетом, помогал с палатками. Поставили три: для детей, для взрослых и третью, маленькую – для семьи дяди Валеры. Он там с женой, а детей отправили в общую палатку.

Поужинали припасами, которые с собой взяли, некоторые дети и подростки уже искупались, ночь им не помеха. Вода была тёплой, что для Азова вполне нормально. Я тоже окунулся, и спать. Спал на матрасе, на крыше автобуса. Если будет холодно, у меня спальник есть.

Утром, пока на костре готовился завтрак, а малые купались, два подростка на велосипедах разъехались поискать подходящее место для лагеря. Главное условие – наличие рядом пресной воды для питья, ну и пляж хороший.

И нашли. Правда, вода из водонапорной колонки, но зато до неё сто метров. И пляж неплох, сюда местные ходили. С пляжа открывался отличный вид на порт и морские суда. Город был рядом, но сельчанам в городе, пусть и таком небольшом, побывать тоже хотелось. В общем, местом остались довольны все, даже я.

Нам пришлось перебросить лагерь километров на шесть, но мы благополучно переехали и развернулись на новом месте. Подростки съездили в город, покатались по ближайшим улочкам, провели разведку, выяснив, где какие магазины находятся. Племянница Марфы Андреевны сама нас нашла, пришла с четырёхлетним сыном. А с помощью своего новенького фотоаппарата я вёл фоторепортаж об отдыхе, получалось неплохо.

В Бердянске, как и везде, шла большая стройка, но отдыхать нам это не мешало. А вообще, кто чем занимался. Я купался, рыбачил, и вполне неплохо, хватало на обед. Среди детей три парня и две девочки были из моего будущего класса, так что общались. Старики отдыхали на шезлонгах в тени, женщины загорали, купались, занимались детьми.

Все сельчане привыкли постоянно работать, отдыхая только во сне, так что им было трудно просто отдыхать. Они всё время вскакивали, чтобы куда-то бежать, что-то делать. Я смотрел на это с пониманием, сам такой. Но постепенно осваивались. Так и шли день за днём.

Проживание рядом с городом все оценили положительно. Благодаря этому у нас был и культурный досуг: мы ходили в кинотеатр на фильмы, а потом приехал передвижной цирк, и там дважды побывали, все были в восторге. Десять дней пролетели незаметно. Все понимали, что этого мало, но знали, что в августе будет ещё поездка.

Утром мы собрали вещи, прибрали за собой и покатили обратно в село. На этот раз доехали быстрее: многие объезды мы уже знали и не тратили время на их поиск. За час до заката мы въехали в село. Дядя Валера развёз всех по домам и поставил машину у нашего палисадника. Вещи занесли в дом, и пока моё семейство проверяло, что тут и как, я отогнал машину к речке, помыл её внутри и снаружи и убрал в Хранилище.

Ну а дальше так день за днём и покатились. Марфа Андреевна закончила обучение, познала все хитрости своей должности и приступила к работе. Мне пришлось устроиться на места обоих мастеров, пока она будет искать мне замену. Марфа Андреевна не против работать со мной, но у меня школа, да и нужно своих мастеров обучать.

Она нашла двух парней шестнадцати лет и отправила их учиться в райцентр, в центральный дом быта. После нескольких месяцев обучения с обширной практикой они вернутся и приступят к работе. А пока я их заменяю.

Крышу я закончил. Сделал дверцу для слухового окна, набил плашки, чтобы можно было подняться к коньку, установил трубы для слива по углам дома и сам слив. Потом поскоблил крышу щёткой (ржа её всё же тронула), покрыл грунтовкой, а потом и краской. Мы ещё стены побелили и окошки покрасили той же голубой краской, да и дверь тоже. Хм, дом стал похож на сказочный.

Железо осталось, так что я снял с навеса пуки соломы и сделал и там железную крышу, также покрыв её грунтовкой и краской. А бывшее покрытие крыши ушло в летнюю печку. Солома жарко горела. Я вот не любил на соломе готовить: огонь быстрый, но жаркий, еда часто подгорала. Дрова лучше.

Так пролетели дни до августа. Не забыл я и о фотографиях, сделанных на море, напечатал их немало и раздавал желающим. Банный сруб нам привезли, стоит на улице у ограды.

Стоит добавить про хмыря. Я сказал своим, что на неделю уеду на Дон с палаткой: рыбалка, охота на уток. Девчата обещали подменить меня на хозяйстве. А сам, побывав на берегу Дона и убедившись, что слежки нет, на своих машинах, не поездом, рванул в Москву.

Там нашёл хмыря, который оказался родным братом Леммана. Я с ним поговорил, прежде чем пристрелить. Ну и понятно, он знал о том, что его брат меня обворовал. Самым главным подозреваемым в убийстве брата он считал меня и всем об этом говорил. Тело его на обратном пути я сбросил в речку, с грузом. На этот раз всё без свидетелей прошло.

Вернувшись на Дон, я три дня прожил там в палатке, после чего покатил в село с солидным запасом улова и дичи. У меня в Хранилище была коптильня, на ней и закоптил всё, Часть улова отправили в погреб, другая разошлась по родственникам и соседям.

А вскоре, как я уже говорил, и август наступил. И мы снова поехали отдыхать. В этот раз ехали не только те, кто ездил с нами в прошлый раз, хватало и новичков. Направлялись мы в Ялту, и поскольку было понятно, что за день туда не добраться, никто и не собирался гнать. Одну ночь в пути мы провели в палатках, а на следующий день добрались.

Встали рядом с Ялтой. Тут песка нет, галька, но мы и этим были довольны. На этот раз мы приехали на пятнадцать дней, двадцать пятого августа должны вернуться домой.

Так и начались трудовые будни нашего отдыха. Я пристрастился к подводной охоте, у меня неплохо получалось. Заодно занимался подводными поисками. Находил разные цепочки, браслеты, пару раз наручные часы и один раз карманные, явно с Гражданской лежат. Мои находки, которые я не скрывал, многих заинтересовали, и они также занялись поисками. Мало, но тоже что-то находили. Находки я дарил девчатам-отпускницам.

Но самую крупную и интересную находку я обнаружил в километре от берега. Такие мои заплывы никого не беспокоили: все знали, что я плаваю, как рыба. Это была подводная лодка, лежавшая на дне на ровном киле. Наша, класса «Малютка». Глубина – пятьдесят семь метров; для меня такая глубина вполне досягаема.

Поскольку я спокойно нахожусь под водой двадцать минут и такая глубина меня не пугает, как и давление – спасибо пси-силам! – я несколько раз изучил лодку Взором и не обнаружил пробоин. Лодка была целой, только один торпедный аппарат открыт нараспашку.

Я хотел бы забрать лодку, но, как говорится, видит око, да зуб неймёт: по весу она в Хранилище не войдёт. Возможно, лет через шесть, когда объём накачаю, но не сейчас. А на борту лодки были останки команды, я двенадцать человек насчитал.

Находку скрывать не стал, сообщил Олегу, нашему водителю в этой поездке, он передал сотрудникам милиции, а они – флотским. Чуть позже прибыл катер с водолазами, поставили там буй и убыли. И всё на этом. Хм, странно.

Мы дважды побывали на месте, где снимался «тот самый фильм» (это я про «3+2»), у Судака, многие действительно узнавали ландшафт, фотографировались на его фоне. Я по-прежнему был штатным фотографом.

На тринадцатый день отдыха была моя очередь ехать на велосипеде в Ялту за свежей питьевой водой. Я стоял с двумя двадцатилитровыми канистрами в очереди у колонки, на мне были брюки, обрезанные чуть выше колен и сандалии, а на голове – канотье с голубой лентой.

И тут случилось непредвиденное. Я услышал окрик:

– Терентий, сынок, это ты?!

Кричали со спины. Я удивлённо обернулся: имя у меня редкое, кто ещё тут может быть Терентием? И обнаружил, что моложавый мужчина, с военной выправкой и с седыми висками, смотрит именно на меня. То, что он отец Терентия, как говорится, налицо: мы схожи.

Мужчина был в лёгких белых брюках и рубахе, на сгибе локтя – полотенце. Явно с пляжа идут. И именно идут. Рядом с ним красивая белокурая женщина, а к её ногам жмётся девочка лет пяти. Семья, без сомнения. Как он узнал во мне сына? Ах да, характерное родимое пятно на лопатке. Вот, блин, попадос.

– Ну да, я Терентий, – задумчиво протянул я.

Вся очередь нам внимала: стоять скучно, а тут хоть что-то интересное. Мужчина направился было ко мне, но я выставил ладонь, останавливая его.

Не приближаясь ко мне, он сказал:

– Ты меня, наверное, не помнишь, ведь когда война началась, тебе два годика было. Тебя с матерью эвакуировали. Я пытался узнать о вас и во время войны, и после, но такая неразбериха кругом… Сведений не было. Ты здесь живёшь? С кем?

– Так, позже поговорим. То, что вы, возможно, мой отец, отрицать не буду, внешнее сходство налицо. Да и беженка, которая через наше село проходила и меня оставила, сказала, что я сын красного командира, моя мать погибла. Это всё, что я знаю. Вечером приходите к нашему лагерю, мы там дальше по берегу стоим. Автобус увидите, несколько палаток. Спросите, меня там все знают.

– Подожди, как я тебя отпущу? А если ты опять пропадёшь?

– Я живу в селе Андреевское Сталинградской области, у меня там приёмная семья. Там меня легко найти. Левша я, все знают.

– Что-то придумывать любишь?

– Левша – это моя фамилия, я взял фамилию стариков, приютивших меня. Они погибли в сорок третьем, нас всех одной миной накрыло, советской. Мне ногу повредило.

– Те шрамы у тебя?..

– Да, меня лечили военные врачи, раньше нога не сгибалась. Вы успокойтесь (а то вижу, что на нервах) и идите, – я звонко хлопнул по шее, – а вечером приходите. Часов в семь. Да не ужинайте, мы вас покормим, с костра вкуснее.

Мужчина медленно кивнул, не сводя с меня жадного взгляда, и ответил:

– Хорошо, приду.

Часто оборачиваясь, он с семьёй двинул в одну из улочек и, наконец, скрылся. Уф, я даже вздохнул с облегчением. Мне тоже нужно всё обдумать и прикинуть, что делать дальше. Вот ведь проблема. Как бы этот папаша не надумал забрать меня от Марфы Андреевны. А такой может: видно, что с характером.

Тут подошла моя очередь, и я отвлёкся: подставил канистры под тугую струю ледяной воды, наполняя их, заодно сам напился. Вообще, за водой ездили парами, так как одному подростку тяжело поднять канистры, вдвоём проще. Но я ездил один: незаметно помогал себе телекинезом, и для меня канистры были как пушинки. Привязав одну из них к раме, а другую поставив на багажник, я покатил обратно.

Вернувшись в лагерь, я поставил канистры, одну сразу слил в пустое ведро с крышкой и черпаком (питьевая вода желающим) и крикнул:

– Давайте все сюда. Все подходите, чтобы потом дважды не рассказывать.

Когда все собрались в тени деревьев, я сообщил:

– Значит так, новость имеется. Пока я стоял в очереди за водой, познакомился с отцом. То, что отец, сомнений нет: мы настолько похожи, что я как на себя постаревшего в зеркале смотрю. Он, оказывается, меня искал, запросы отправлял, пока война шла, и после войны. В общем, опознал, сначала по родинке на спине. Мы на нервах были, нормально поговорить не могли, поэтому я его сюда на семь вечера пригласил. Обещал подойти. В общем, такая вот новость.

Да уж, удивил я многих. Вот так, случайно, найти отца – это не просто везение. Расходясь, люди обменивались мнениями, в лагере стоял лёгкий гул разговоров, перекрываемый звонкими голосами детей и подростков.

Ко мне подошли мои, и Анна-старшая спросила с волнением:

– И что, он тебя заберёт?

– Я что, собачка? Где живу, там и останусь. Тем более у него новая семья: жена и дочка. Дочка на меня чем-то похожа, видно, что родственники.

– А если он захочет тебя забрать?

– Не очень бы хотелось. У нас в семье я свободен, что хочу, то и делаю, а тут папаша явно военный. Меня строить у него не получится: я просто пошлю его и свалю. В общем, менять ту жизнь, что мне нравится, на не пойми что не хочу. И не думаю, что его супруга будет счастлива моему появлению в их семье. Ладно, чего сейчас гадать? Увидим, что будет.

– Да, увидим.

До вечера я купался, провёл удачную охоту, добыв три камбалы. Наши уже научились жарить их на противне. Рыба была незнакомая, но у местных поспрашивали, узнали пару рецептов, так что теперь вполне уверенно разделывают и жарят, обваляв в муке. Вкусно, между прочим. У нас появились ценители этой рыбки, и я один из них.

Отец Терентия (даже не знаю, как его зовут) появился раньше оговоренного срока – в полседьмого подошёл с женой. Дочки с ними не было, отчего многие из наших были разочарованы: хотели нас сравнить.

Все наши ждали их с нетерпением и теперь с любопытством рассматривали. А потом мы все сели ужинать (плов был в казане приготовлен). За ужином и пообщались. Я попросил мужчину рассказать, кто он и как так получилось, что я пропал.

Отца Терентия звали Алексеем Александровичем Левашовым. Он был лётчиком-истребителем, войну начал капитаном. Когда началась война, их полк стоял под Одессой. Он был москвич и жену с сыном отправил к своим родным, а они и сгинули. Когда я объяснил, где находится село, он тоже поразился такому выверту. Искал в сторону Киева, потому что именно туда шёл поезд, на который он посадил жену с ребёнком, а я оказался далеко в стороне. Очевидно, та женщина, которая меня оставила Левшам, и проложила такой маршрут.

Сейчас Левашов – генерал-майор ВВС, Герой Советского Союза, имеются и другие награды. Двадцать шесть лично сбитых самолётов и семь в группе. Женился повторно в сорок пятом, когда официально подтвердили, что супруга его, до этого числившаяся как пропавшая без вести, погибла. Дочка родилась в конце сорок пятого. Сейчас Левашов командует истребительной дивизией, где не сказал, а здесь находится на отдыхе, первом после войны. Наша встреча действительно была случайной.

А потом я, ничего особо не скрывая, рассказал о себе с момента, как очнулся в теле Терентия, честно признавшись, что из-за недолгой смерти потерял память. Год пробыл у военных врачей, восстановили мне колено, смог ходить. Шрамы пока хорошо видны, багровые. Живу, помогаю чем могу приёмной семье. Сельчане со смехом подтвердили, что я, по сути, настоящий Левша: чего только ни придумываю и ни делаю. И крышу сам железом покрыл, и эту поездку на море для сельчан организовал. В общем, хвалили.

Как и ожидалось, Левашов стал настаивать, чтобы я переехал к нему: мол, он мне отец, родной человек. И вообще, так правильно будет.

– Я понимаю, что отец и всё такое, – со вздохом сказал я. – Только я не хочу покидать семью. Пусть она и приёмная, но мне как родная. Я там один мужчина, как они без меня? Там я свободен, занимаюсь тем, чем хочу, меня уже не загнать в тесные рамки. Я птица свободная и умею отстаивать свою свободу.

Отец пытался меня уговорить, пока не показывая характер. Ему явно хотелось рявкнуть, не привык к ослушанию, но жена, которая в основном молчала и слушала, его одёргивала.

В итоге мы договорились ещё встретиться, пока здесь отдыхаем. Он также записал адрес моего проживания, обещал приехать и пообщаться, потому что прямо сейчас уходить из приёмной семьи и кидаться ему на грудь со слезами радости я не собирался. Я не ребёнок, а вполне самостоятельная личность, и он быстро это начал понимать. В отличие от сельчан, которым мне пришлось года два это доказывать. Сейчас-то меня ребёнком уже не считали, и это серьёзно облегчало общение: не люблю когда со мной сюсюкают.

Когда стемнело, Левашовы направились к себе. Они снимали здесь дом, за дочкой присматривала хозяйка. По сути, у них, как и у нас, дикий отдых, только мы в палатках живём, а они в доме со всеми удобствами.

А потом я лежал в спальнике на крыше машины (с моря дул холодный ветер) и размышлял о встрече. Знаете, что мне первое в голову пришло? Его подвели ко мне. Нет, в том, что это настоящий отец Терентия, никаких сомнений у меня не было. Сколько таких двухлетних Терентиев пропало в сорок первом? Узнали, что я сын красного командира, отправили запросы и вышли на него, а дальше оставалось свести нас. Для подобной конторы плёвая задача.

Вот только, сколько я ни всматривался, так и не засёк наблюдения или слежки. И чуечка молчала. Вполне может быть, что я ошибаюсь, и встреча действительно была случайной. Но поговорил с Анастасией Андреевной, супругой Алексея Александровича, и выяснил, что поначалу они планировали отдохнуть в Одессе, где у супруга много знакомых, но он вдруг изменил решение, и они поехали в Ялту. Это напрягает.

Ладно, пусть пока идёт, как идёт, ничего делать не буду, поплыву по течению, наблюдая за дальнейшим развитием событий.

Утром мы наблюдали, как прибыло спасательное судно Черноморского флота для работы с затонувшей подводной лодкой. Молодой лейтенант, прибывший на берег на катере, объяснил ситуацию. Он, кстати, передал нам благодарность за находку и подарил мне настоящую морскую фуражку и бинокль. Оказалось, эта лодка погибла на подходе к Севастополю, они там в последний раз на связь выходили. А теперь – где Ялта и где Севастополь. В общем, лодку искали и не могли найти.

Лейтенант прибыл как раз тогда, когда нас навестили Левашовы, на этот раз с дочкой. У нас хватало мальков того же возраста, и ей не было скучно. Девочка тут же убежала с ватагой наших, а Левашовы остались послушать лейтенанта, наблюдая, как мне делают подарки.

Офицер козырнул и отбыл, работы по подъёму не ждали. А мы с Левашовыми продолжили общаться. Я узнал, что супруга отца Терентия – родная сестра матери мальчика, младшая. То есть Левашов женился на младшей сестре своей погибшей супруги. Хм, если моя мама была такой же красоткой, то я Левашова понимаю: мимо такой ни один нормальный мужчина не пройдёт. Я так ему и сказал, за что получил лёгкую затрещину.

В ходе общения я случайно выяснил, почему они поменяли планы относительно места отдыха. Причина была банальна. В Одессе появился человек, сильно неприятный Левашову, встречаться с которым он категорически не хотел. Кто это и почему на него такая реакция, я не выяснил. А Ялта просто на слуху в последнее время, потому сюда и направились. И не пожалели.

Потом мы вместе купались, и Левашовы остались с нами пообедать. Я смог пообщаться с Анастасией Андреевной, и она объяснила, что неприятный мужу человек был из штаба части, где Левашов служил, и во время войны сильно его подставил. Левашов своё честное имя восстановил, но с тех пор об этом человеке слышать не мог. А вражина этот до сих пор служит и старше Левашова по званию. К счастью, по службе они не пересекаются. В общем, любопытная история. Жаль, подробностей не знаю.

Когда наш отдых подошёл к концу, и мы стали собираться, Левашовы остались, у них были ещё четыре дня. Но Левашов серьёзно так пообещал меня посетить.

А вскоре нас нагнала чёрная «Победа» с военными номерами и следовала за нами до самого Андреевского: Левашов просто взял машину в ближайшей военной части (генералу не отказали) и поехал за нами. Дни-то у него ещё имелись, вот и воспользовался этим. Предчувствую, что непростые денёчки ожидаются до их отъезда.

По прибытии, пока я показывал гостям нашу хату да объяснял, что и как тут у нас, Анна-младшая сбегала за матерью на работу, рассказав ей, кто с нами приехал: мол, у Терентия-то отец, оказывается, настоящий генерал. Слухи по селу стали гулять один ярче другого.

А там и Марфа Андреевна пришла, и я официально познакомил её с Левашовыми.

Два года спустя.

Третье сентября 1952 года, среда.

Полдень. Подмосковье, дача Левашовых

Я лежал на втором этаже дачи, на кровати в своей комнате, и, просматривая учебник физики за восьмой класс, размышлял о новом повороте в моей жизни, а также о том, что судьба в очередной раз с размаху врезала мне по лицу гранитным камнем. Что тут вообще было?

Левашов оказался на удивление упёртым: сказал, что сын должен жить с ним – значит, так оно и должно быть. Власти были на его стороне: семейное сходство налицо, да никто и не отрицал, что мы родственники. Моего мнения никто не спрашивал, а Левашов считал, что стерпится – слюбится: сейчас я недоволен, а потом привыкну. Ну, в принципе, оказался прав.

Марфа Андреевна, отпуская меня, долго обнимала и благодарила за всё. А я обещал летом бывать у них и, к слову, сдержал обещание: два лета по полтора-два месяца в Андреевском гостил.

Левашов командовал дивизией ПВО, защищавшей столицу, поэтому я переехал в Москву. У него там была служебная квартира, и мне выделили в ней место. Имелась и дача. Левашов с утра уходил на службу, а вечером возвращался. Я поступил в московскую школу. Пролетели шестой и седьмой классы, меня перевели в восьмой.

И вот когда двадцать восьмого августа я вернулся из Андреевского, прямо на перроне вокзала меня встретили двое в гражданском со строгими лицами, показали удостоверения и велели следовать за ними. Меня отвезли на нашу же дачу и там оставили.

Тут же, на даче, находилась и Анастасия Андреевна с дочкой Лерой – Валерией. Они знали только, что Алексей Александрович арестован и идёт следствие. Сейчас что, тридцать седьмой? Вообще, я в политику не вмешивался, и не собираюсь, меня всё устраивало. Пока ожидал развития событий, если что, я наготове.

Вот и дождались. Сегодня, третьего сентября, в полуденное время к даче подъехала машина, и двое охранников у ворот вытянулись, встречая гостей. Охранники проживали чуть дальше, в сторожке, и один из них всегда маячил у входа. Ели они своё, Анастасия Андреевна готовила только на нас, а продукты нам привозили.

Гостей было трое, все в форме. Один вроде из прокурорских, два других из ГБ. В гостиной на первом этаже нам сообщили, что генерал-майор Левашов признан виновным в служебном несоответствии и преступной халатности и сегодня приговорён военным судом к пятнадцати годам лагерей. Его семья отправляется на поселение.

Причину ареста нам не объяснили, на поселение я не хотел и судьбы такой семье не желал, а потому спросил:

– Это всё? Значит, руки у нас развязаны? Хорошо.

Они даже дёрнуться не успели, как у меня в руках появился немецкий пистолет-пулемёт, который я направил на них.

– Тётя Настя, отведите Леру наверх, мне тут работа предстоит… грязная. Не стоит вам видеть, что такое быстрый военно-полевой допрос.

– Эй, парень… – начал было прокурорский, но я направил на него ствол, и он замолчал.

Анастасия Андреевна увела дочку, а я уронил автомат на пол (он не был заряжен, и случайного выстрела я не боялся) и с двух рук стал стрелять из пистолетов с глушителями: не хотел беспокоить соседей выстрелами. Вскоре все трое оказались на полу. Двое из них точно были мертвы, и я подошёл к третьему, прокурорскому, словившему от меня две пули в живот.

Упёршись коленом в рану и надавив всем телом, я ласково спросил:

– Ты что-то хочешь мне рассказать? За что отца взяли?

Вскоре я выбежал из дома и застрелил через открытое окно водителя, дремавшего в коричневой «Победе»: свидетель всё-таки. Стрелял я из СВТ с глушителем, которую нашёл в партизанском схроне. Тело прибрал в Хранилище, машину почистил от крови. Тела на даче тоже убрал, кровь замыл, а запачканный коврик убрал в Хранилище.

После этого я позвал Анастасию Андреевну.

– Отца осудили, скоро по этапу отправят.

– За что его?

– Крайнего нашли. Странный случай на самом деле. Из Финляндии прилетел одномоторный частный самолёт и сел на одной из улиц. Видимо, хотел на Красной площади, но там строительство, всё перекрыто. Лётчика арестовали, и кого-то нужно было крайним сделать за удачную провокацию: мол, небо не перекрыто. Вот отца и сделали. Уже ничего не изменить.

Значит так, на поселение я не желаю. Думаю, и вам на Севере будет неуютно, места те ещё, поэтому предлагаю покинуть страну. Сейчас я отвезу вас в безопасное место, потом съезжу и заберу отца…

– Это возможно? – с надеждой спросила Анастасия Андреевна. Я знал, как она любила отца.

– Не беспокойтесь, сделаю. Стоит подумать, в какой стране вам устроиться. Желательно в той, чей язык знаете.

– Это ты у нас полиглот: английский, французский, вон испанский освоил. Мы языками не владеем.

– Научитесь. Так, забираем всё ценное, вещи, машина снаружи ждёт.

Через полчаса мы покинули дачу. Ворота были открыты, сторожа не видно, так что мы благополучно выехали с территории правительственных дач и покатили по щебёночной дороге к трассе на Москву. До неё отсюда километров десять, только нам в другую сторону.

Я собирался спрятать женщин в лесу, оставив им палатку и всё необходимое, и скататься в Москву. Я знал, где сейчас находится Левашов, как раз сегодня его этапируют, и шансы вытащить его при перевозке есть, и довольно высокие. Но стоит поторопиться, а то могу и не успеть.

В густом ельнике я подготовил место для отдыха, пищу и воду, велел ожидать. Машину оставил тут же, в ельнике, а сам, отбежав, на «Киевлянине», этом педальном мотоцикле, погнал к столице.

И ведь успел. Проследил со стороны за машиной, нагнал её на перекрёстке. Взор показал, что Левашов внутри. А хорошо его отделали, хотя лицо чистое. С ним был ещё один, зам отца, которого тоже привлекли к делу за то, что не побоялся выступить в защиту Левашова – вот такое фронтовое братство. Его тоже буду спасать.

На следующем перекрёстке, когда машина остановилась, пропуская пешеходов, я достал браунинг и через боковую дверь дважды выстрелил по кабине. Глушитель приглушил звук. Бросив мотоцикл, я выкинул тело водителя, занял его место за рулём, выстрелил в раненого офицера рядом, добивая его, и поехал дальше. Вслед мне смотрели шокированные прохожие, но опознать меня они не смогут: у меня самодельная омоновская маска на лице.

Я не гнал, но и не медлил. Покинув Москву, так и катил, пока не свернул на малозаметную дорожку, по которой недавно проезжал на мопеде. Остановившись в ельнике, я вышел из машины и, снимая маску, прошёл к задней двери, открыв её специальным ключом. Машина была ГАЗ-51, фургон, специально для перевозки задержанных.

– Терёша, – удивился Левашов. – А как ты?..

– Родная кровь не водица, – пожал я плечами.

Вообще, мне всё это не нравилось. И я сейчас даже не о ситуации с арестом, хотя и это тоже, а в целом о последствиях моей встречи с Левашовым в Крыму. Вот знаете, лучше бы её не было. Я прекрасно жил в Андреевском. Зачем мне вообще нужны были эти проблемы с переселением в Москву и всем остальным, что закончилось эпичным освобождением Левашова?

Моя жизнь в селе была полна свободы. Да, живя в Москве, я занимался поисками схронов в подвалах, на чердаках да в катакомбах, а не работал по хозяйству. Но в селе меня никогда не тяготили мои домашние обязанности, я всё делал с удовольствием, и не потому, что мне это нравилось, а желая быть полезным своей семьей. А тут одна встреча – и всё напрочь похерено. Ну вот как так?

Поэтому арест отца стал для меня… приятным сюрпризом. А то мне уже всю жизнь распланировали: лётное училище, служба, женитьба на офицерской дочери. Уже и невесту выбрали, и познакомили с ней.

Так что освобождаю Левашова, отправляю всех за границу, устраиваю там, благо есть на что, а убедившись, что жизнь у них вошла в колею, возвращаюсь в Союз. Мне нравится тут жить. Устроюсь где-нибудь на Кубани: нравятся мне казачки, тем более в возраст вошёл. Что обидно, первый стояк произошёл на даче, когда я уже под присмотром был, это знаменательное событие случилось позавчера. Ух, будь я в Андреевском, где столько девчат, я бы развернулся. А теперь-то уж что?

Пси-силой изменю лицо, уберу шрамы с ноги, все родимые пятна, отпечатки на пальцах, и поди докажи, что я Левашов (да, он ведь заставил меня его фамилию взять). С ними за границей я не останусь, но навещать время от времени буду. Бедствовать они не станут. Главное, страну подобрать, чтобы им комфортно жить было.

Однако мои планы были порушены. Охая и ахая (а хорошо их отделали), Левашов с замом выбрались из кузова и стали обсуждать, как им выйти на Сталина, который знал их обоих, и доказать свою невиновность. Ведь его наверняка ввели в заблуждение, надо только объяснить, и всё образуется. Такая наивность поражала, но оба обсуждали это вполне серьёзно.

Когда я привёл Анастасию Андреевну и Леру, мужчины уже всё обсудили. Левашов долго обнимал жену и дочь, но ко мне не лез, зная, что я этого не люблю: он же не красивая и фигуристая семнадцатилетняя девушка. Решили, что нас с Анастасией Андреевной и Лерой оставят у знакомых, которым доверяют, а сами – к Сталину. Есть хороший знакомый, он организует встречу.

Вот только я встал на дыбы, заявив, что никуда не поеду. Отдал им «Победу», которую сегодня отбил, и они уехали. Левашов велел мне отправляться в Андреевское и там ожидать результатов.

Когда «Победа» исчезла за поворотом, я вздохнул, мельком глянул на спецмашину, приткнувшуюся носом в одну из елей, и направился в сторону лесного озера. Пока ещё стоит жара, так что сейчас окунусь, переоденусь и начну подыскивать место для дальнейшей жизни.

С Левашовыми мне теперь не по пути. Не думаю, что им удастся задуманное. Они желали вернуть своё привилегированное положение, вот и пёрли вперёд, как носороги. Я сказал, что могу помочь им устроиться за границей, но они меня не услышали, им это было не нужно.

Был мизерный шанс, что они всё же доберутся до Сталина и он решит вопрос в их пользу. И что? Думаете, никто не заинтересуется тем, куда пропали офицеры ГБ? Кто убил охрану на спецмашине? Ладно, главное, что свой долг я выполнил, ведь родная кровь действительно не водица. Но дальше сами. Помощь я предлагал, они отказались, а я не нянька для взрослых мужиков и в запертую дверь ломиться не желаю.

Знаете, в моей двухлетней жизни с Левашовыми был только один плюс: я всё свободное время тратил на чистку Москвы. Там, конечно, работы на десятилетия, но за неделю я успевал изучить целый квартал на наличие схронов и тайников. Чердаки, подвалы, даже до катакомб дошёл. Так что на данный момент я могу уверенно заявить, что Москва очищена мной вполне тщательно. Пятьдесят тонн разных драгоценностей, золотых монет и других интересных находок.

Хранилище у меня накачалось уже до двухсот десяти тонн, было куда убирать. Сейчас свободно около тридцати тонн. Хочу катер сменять на моторную яхту, поэтому продолжаю качать.

Тайники остались разве что в квартирах – в стенах, печках, но там до них уже не доберёшься. С десяток домов, приготовленных к сносу, где жильцов уже выселили, я осмотрел и, действительно, находил тайники в квартирах. Но по жилым работать сложно, да и времени пока не было. Ладно, что уж теперь.

О Левашовых стоит забыть, как и об Андреевском: там меня будут искать в первую очередь. Придётся придумывать себе новую легенду.

Водичка в озере оказалась ледяная, тут явно били ключи. Выбравшись на берег, я улёгся на расстеленном одеяле и, прикрыв глаза, занялся пси-лечением. На нескольких последних медосмотрах я заметил, как тщательно изучали моё тело, все мои родинки и шрамы были отмечены. А ведь прежде я не замечал подобного интереса при школьных медосмотрах.

Поэтому сейчас я убирал с кожи все эти метки, могущие меня выдать. Дважды медитировал, заедая упадок сил калорийной пищей. Закончил к вечеру, когда стемнело. На моём теле не осталось ни единой родинки. Я даже немного поработал со шрамами под правой коленкой, затирая их.

Собравшись, я побежал к трассе, где достал бортовой ГАЗ-51, который я увёл в прошлом году. У него была комбинированная кабина: наполовину деревянная, наполовину металлическая. Лучше бы систему отопления поставили. Впрочем, я сам модернизовал грузовик, и в моём печка как раз стояла.

Я объехал Москву и покатил дальше в южном направлении. По пути избавился от всех тел, так как не хотел загрязнять трупами лесное озеро, уж очень место там было приятное.

Я катил по трассе на Воронеж, дальше на Ростов и Кубань. Причём ехал осторожно: здесь шла дорожная стройка, и на пути вполне могла попасться куча песка или вообще дорожная техника, ничем не обозначенная. Так что держал скорость сорок-пятьдесят километров, не больше.

Во время пути я размышлял, что мне делать дальше. Вообще я не строил подобных планов, пока не случилась эта история. А любопытно: я ведь помнил, что этот полёт с посадкой на Красную площадь действительно был, но случилось это гораздо позже, чуть ли не перед перестройкой. Вот ведь выверт какой.

Я размышлял: сразу сделать себе новую личность и незамедлительно вливаться в местную жизнь или провести год за границей, путешествуя по разным странам и постепенно изменяя свой облик? Вообще, за границей мне всё понравилось, кроме того, что там, как и в Союзе, везде шли стройки: убирали следы войны. Вон, на Средиземноморском побережье Франции даже надолбы не везде были убраны, что уж про доты говорить. Разве что в Штатах, где не было войны, путешествие вышло вполне интересным.

Кстати, Штаты неплохо было бы посетить, вспомнить и освежить опыт полётов, а потом угнать самолёт, обязательно на поплавках. Место в Хранилище для него и для запаса топлива было. Яхта подождёт. Вернусь весной пятьдесят третьего и начну потихоньку интегрироваться в местную жизнь.

И знаете, идея с путешествием нравилась мне всё больше. Стоит развеяться, а то последние два года прошли малоинтересно, только поиски разных находок радовали, и всё. В общем, окончательно пока не решил, но что бы я ни выбрал, Кубань и новую жизнь или путешествие за границу, мне всё равно двигаться в одну сторону. На катере можно будет уйти в Болгарию, а там и дальше. Так что пока нахожусь в пути, есть время подумать.

От заграницы меня отталкивало только одно – возраст. Я уже путешествовал десятилетним, и опыт был не самым приятным. Не давали нормально отдохнуть, бесконечно задавая вопрос: где родители да опекуны? Достали. Конечно, хорошо, что люди не оскотинились и проявляли ответственность, но мне-то что с их ответственности?

Так я и катил. Остановился только раз, поел горячего: щи, на второе макароны с тушёнкой, потом чай. Даже потратил полчаса на то, чтобы убрать часть шрамов под коленкой.

К шести утра я проехал километров четыреста. С наступлением рассвета свернул с трассы на просёлочную дорогу и попылил в сторону лесного массива, видневшегося на горизонте. Там устроил днёвку. Машину убрал, чтобы внимания не привлекала, и лёг спать. А когда стемнело, покатил дальше.

Я принял решение, что еду за границу. Шрамы уберу, но внешность пока не буду менять. Вернувшись, проверю, как там Левашовы. Если порядок и всё у них получилось, то хорошо. На контакт с ними выходить не буду, поменяю внешность и устроюсь на Кубани, нравились мне те места. Ну а если всё плохо, найду их и вывезу за границу. Думаю, вкусив последствия правовой системы Союза, возражать они уже не будут. Потом поеду на Кубань.

С Левашовыми оставаться не буду: какие-то невезучие они, ну или мне не везёт рядом с ними. И так и так мне не нравится, так что лучше держаться от них подальше.

В стороне мелькнули окраины Киева. Через город я проезжать не стал, объехал его по полевым дорогам, так как объездную ещё строили. Реку пересёк на моторке. Потом выехал на трассу, ведущую к Одессе, и погнал дальше.

Наверняка у вас уже возник вопрос, почему я еду на «газоне», а не на комфортабельной «Победе», которая за это время накатала всего тысяч пять на спидометре. А я объясню. Потому что на «газон» я ещё зимой поставил турбину, сам сделал, и сейчас проводил испытание движка машины, раньше как-то руки не доходили.

Испытания проходили успешно, машина рвала с места, свободно разгоняясь до восьмидесяти пяти километров в час. Пару моментов поправил Ковкой, а в остальном всё было отлично. Почему-то захотелось такую машину сделать, руки чесались, и вот собрал. Правда, звук изменился и свист характерный стоял, поэтому и объехал Киев, чтобы не привлекать внимания.

До рассвета я не успел добраться до Одессы, пришлось покинуть трассу и встать на днёвку. Кстати, по сравнению с тремя годами ранее, дорога на Одессу стала куда лучше: почти везде положили асфальт, ямы засыпали. Видно, что работают дорожники.

А следующей ночью я не только добрался до побережья у Одессы, но и ушёл на катере в нейтральные воды, а потом двинул к берегам Болгарии. Катер у берега доставать не стал. У меня с собой было несколько надувных лодок, вот на одной из них я и отгрёб подальше, где глубина была уже хорошая, и там достал катер.

Путешествие как-то с самого начала не задалось. В Париже, где я прожил два месяца, одна девушка, с которой мы две недели были любовниками, наградила меня очень неприятной болезнью. После этого я решил, что хватит с меня любовных похождений.

Между прочим, француженки очень падки на смазливую мордашку. За два месяца я сменил шесть партнёрш, хотя около сотни мне отказали: мол, мал ещё. Я нарабатывал опыт секса пси-методиками. Да, у меня было двести лет подобного опыта, вон сколько в прошлой жизни детей наделал, но в том-то и дело, что у нового тела другая энергетика. Если и не с нуля опыт с новым телом необходимо нарабатывать, то близко. К счастью, я знал, куда двигаться, и этих двух месяцев мне хватило для наработки опыта.

Пока из Франции перебирался в США, лечился от срамной болезни, две недели на это ушло. В Техасе я нашёл знакомого инструктора аэроклуба, он всё ещё работал. Договорившись с ним, я продолжил упражняться в полётах, вспоминая полученные ранее навыки. В этот раз я честно платил в кассу, и в два раза больше самому инструктору, и хозяева клуба закрыли глаза на то, сколько мне лет, им главное прибыль.

Инструктор год назад прошёл повышение квалификации и теперь умеет пилотировать вертолёты. Он и меня начал этому учить. В аэроклубе я занимался три месяца. Кстати, у нас был и поплавковый гидросамолёт, арендованный инструктором за мой счёт в другом аэроклубе. Инструктор и сам с удовольствием отрабатывал со мной посадку на воду и взлёт с воды.

Когда я закончил занятия, метнулся к заводу «Белл» и увёл у них два новеньких вертолёта (а чего один брать) прямо с площадки, они как раз только испытания прошли. Это была модель «Белл-47»: двуместный, кабина открытая, сплошная из стекла, хвост трубчатый, решётчатый. Я на таком летать учился, зачем что-то менять?

И пусть дальность у него чуть больше трёхсот километров (это в одну сторону, а если с возвратом, то сто семьдесят километров с грузом, без чуть больше), всё равно неплохая машинка и весит едва восемьсот килограммов. Заодно прихватил и солидный запас топлива, а также разные масла.

Потом я направился к авиазаводу «Сессна». Мне нужен был гидросамолёт на базе их самолёта, а там как раз по заказу одной фирмы собирали две машины на базе «Сессна-170». Вот я и взял один с поплавками, другой такой же, но без. Угнал, конечно, кто мне их продаст? Без поплавков я взял потому, что он дальность выше имеет. Сделал также запасы топлива и масла, ну и всего необходимого.

К слову, из техники, кроме двух вертолётов и двух самолётов, я взял только два автодома и новенький «Харлей» – отличный мотоцикл, весь в хроме. У него была передняя гидравлическая вилка, и шёл он вполне мягко.

Вскоре я покинул Штаты. Спустился на катере вдоль атлантического побережья сначала на Кубу, а потом в Бразилию, там как раз начались карнавалы. Я отлично провёл время. А какие тут девушки безотказные! Хотел бы я тут жить и встретить старость. За месяц немного подучил португальский, уже всё понимал.

После этого, решив испытать себя, я полетел на «Сессне» в сторону Африки, пересекая Атлантику. К счастью, всё закончилось благополучно. В пути трижды приводнялся, заправлял машину и летел дальше. Африку я пересекал уже на самолёте с обычным шасси. Находясь на этом континенте, прикупил немало местных тропических фруктов, тех же бананов. Взял и томаты, они здесь вкусные.

До Одессы я также добрался воздухом. Посадку совершил у побережья, до берега доплыл на надувной шлюпке. Прежде чем рассвело, я успел на машине отъехать километров на сто от побережья. Так седьмого апреля я вернулся на родные земли.

Самая лучшая новость заключалась в том, что теперь я мог сохранить содержимое Хранилища даже в случае нового перерождения. Давно изучив псионику, я проводил свои исследования, особенно с Хранилищем. Ещё в Штатах у меня пошли интересные результаты, а в Бразилии я их развил и провёл все необходимые процедуры.

Похоже, что я действительно больше не потеряю накопленное с таким трудом. А то знаете как обидно? Осталось испытать. Даже как-то жаль: в ближайшие триста лет помирать я не желаю, а провести испытания хочется. Вот такие дела. В общем, отличная новость, сам ещё до конца не осознал.

Днём я отлично выспался, а когда стемнело, на своём новеньком «Форде» (всё рано никто не видит, а в нём печка отопления мощная) покатил в сторону Москвы. Там через знакомых узнаю, что с Левашовыми.

Было довольно прохладно, особенно ночами, и я тепло оделся, да и машину прогрел. Вообще, я понимал, что воздухом могу добраться до Москвы гораздо быстрее, но спешить мне было некуда, а совершённый недавно длительный перелёт отнял немало сил. Мне хотелось проехать по земле, тем более что такая езда для меня немалое удовольствие. Так зачем лишать себя этого?

Ну а пока рулил, размышлял. Постепенно мысли перешли на автодом, угнанный мной в Штатах. О самом крупном автодоме я узнал из газет: мол, стоимость – семьдесят пять тысяч долларов. Это, между прочим, просто сумасшедшие деньги для этих времён. Вес – восемнадцать тонн. Длинный такой автобус с десятью колёсами, как дальнобой. Внутри две ванные комнаты, две шикарные спальни, гостиная, кухонная и столовая зоны, портативный бассейн с трамплином, гримёрная, холодильник и телевизор. Вот этот автодом я и угнал.

Вообще, его построили по заказу кинокомпании для какого-то известного актёра, но вручить не удалось: его успели только разрекламировать в газетах, после чего я его и угнал. Ну а что, если уж брать автодом, то со всеми максимальными удобствами.

Однако вместе с ним я взял и дом на колёсах попроще. Вообще, они разделяются на два типа: кемпер, самодвижущийся дом, сделанный на базе автобуса, и караван – прицепной. Второй угнанный мной автодом был именно прицепной, модель «Айрстрим» 1953 года выпуска. В нём были полноценная спальня, детская с двухуровневыми кроватями, столовая, совмещенная с кухней, и ванная комната.

Этот караван был в довольно дорогой комплектации, для северных штатов, что позволяло комфортно жить в нём даже при уличной температуре минус сорок градусов по Цельсию. Я вполне освоил его, пока жил в Бразилии, кровать тоже обновил, и не с одной подругой. Вообще мне этот автодом нравился: и вид современный, в виде серебристой капли, и есть где жить при нужде, даже если зима вокруг.

А вот большой автодом я засветил только однажды, в Бразилии. Одна жопастая дивчина никак не соглашалась ко мне в гости зайти, марки посмотреть. Но вот ради того, чтобы в таком доме побывать, она была на всё согласна, чем я и воспользовался. Только дом потом побыстрее убрал, а то в Штатах до сих пор стояла шумиха в связи с его кражей, названной «кражей века».

Сейчас, проехав Киев, я съехал с дороги, пешком в сапогах прошёл дальше в лес, где нашёл полянку. А кругом ещё сугробы, весна, капель, сыро. Вот я и встал на ночёвку именно в караване. Поставил его на полянке, включил отопление от бензогенератора, принял душ и лёг спать.

А когда стемнело, я двинул дальше и на рассвете въехал в Москву на ГАЗ-63: он привлекал куда меньше внимания, чем хромированный и яркий американец. Город ещё не проснулся, хотя пешеходы уже встречались. Мне навстречу прошёл первый утренний трамвай.

Свернув в проулок, я убрал машину в Хранилище, свидетелей не было. Потом одёрнул куртку и направился к трамвайной остановке. Я хотел заглянуть к тому кадру, к которому Левашов должен был отвезти Анастасию Андреевну с Лерой. Времени прошло достаточно, если меня там поначалу и ждали, то все посты давно сняли.

Но сперва домой, на квартиру, где я прожил два года. Если там чужие, это намёк, что дело плохо и у генерала ничего не вышло. Дальше стоит взять свидетеля и всё выяснить. Хотя, возможно, что и получилось, но Левашова отправили с глаз долой куда-нибудь подальше служить, и потому квартиру другому отдали. Тоже вариант. Вот дача на нас записана, генерала ею наградили и вряд ли заберут, так что для проверки ещё и туда загляну.

Дождавшись трамвая, я поехал по первому адресу, на нашу бывшую квартиру. Лицо шарфом прикрыл, а то загорел до черноты, ещё за иностранца примут, тем более что и одежда соответствовала, я её в Штатах купил.

Я без препятствий прошёл в подъезд и, подойдя к двери нашей квартиры на втором этаже, прислушался. Потом открыл дверь и, ступая на цыпочках, вошёл. Тут точно чужие живут: на вешалке шинель танкиста, полковника, женские вещи, детские, для двух разнополых детей. Я заглянул в комнаты, там ещё спали. Ну, так и есть, тут проживала новая семья. Я всё также на цыпочках вышел из квартиры и тихо прикрыл за собой дверь.

Я снова сел на трамвай и поехал на окраину города. Там достал «Победу» и, разбрызгивая весеннюю грязь, покатил в направлении правительственных дач. Остановился в стороне и дальше добирался пешком.

Перебравшись через ограду, я перебежками двинул до нашей дачи. Она была пустая, вообще без личных вещей. Всё обезличено, с инвентарными номерами. Похоже, дача уже была подготовлена для передачи кому-то другому. Тут я и передневал, а дождавшись темноты, покинул дачи и вернулся в город.

Вернувшись в город, я добрался до дома, где проживал знакомый Левашова. Это было частное подворье. Хозяин давно ушёл со службы и сейчас работал в гражданской авиации. Его дома не оказалось, только семья. Видимо, сам он был в рейсе.

Я решил дождаться его. Место для наблюдения подобрать было сложно, везде жили люди, не устроишься. Поэтому я нагло достал ГАЗ-63, который тоже был с печкой, и сидел в кабине, чуть в стороне от дома, поглядывая на нужное мне подворье.

Когда рассвело, я остался на месте. Ко мне пару раз подходили местные жители, левака подбросить: то одно им перевезти нужно, то другое. Я отвечал, что я, мол, брат шофёра, он отошёл. И вообще, машина повреждена, не на ходу, придётся буксировать.

Так весь день и просидел и только вечером приметил мужчину в форме гражданского воздушного флота. Он. Стронув машину с места, я покатил ему навстречу. А подъехав, открыл дверь и сказал:

– Здравствуйте, дядя Лёша.

– Тимофей? – удивился он.

– Терентий, – вздохнул я. Все путают.

Я спрыгнул с подножки. Грузовик тарахтел на холостом ходу.

– Что там с отцом? – спросил я. – А то я на югах был, не в курсе.

– Так посадили его, ты разве не знаешь?

– Вот как? А как же Анастасия Андреевна с Лерой? Он же их к вам повёз.

– Так ты знаешь?

– Знаю.

– Забрали их.

– Сдали? Можете не отвечать, вижу, что сдали. Садитесь в машину, пообщаться нужно.

– Да я тебя…

Он замахнулся и шагнул ко мне, но я резко присел и пробил ему в солнечное сплетение. Пока он, полусогнувшись, сипел, пытаясь заново научиться дышать, я одним движением закинул его на пол кабины.

Сам забрался следом, прибрал ему ноги, чтобы мне не мешали, и, стронувшись с места, покатил к выезду из города. У меня был «язык», и требовалось провести полевой опрос. Заодно узнаю, что за обстановка в стране, а то газету я так и не успел купить.

Уехал недалеко, встал на развалинах каких-то складов. Место было безлюдное, самое то. Перетащил своего связанного «языка» из кабины в кузов. Я поднимал его без труда, так как накачал своё тело пси-силой. Вот там, в открытом кузове без тента я с ним и пообщался. Очень плотно.

Потом пристрелил бывшего однополчанина Левашова, а тело оставил в развалинах. Покинув город, я сменил машину на вертолёт и полетел в сторону Архангельска. Всё, что мне требовалось, «язык» рассказал.

Для начала, Сталин жив и почти здоров. Не знаю, как уж так получилось, но Хрущёва и ещё нескольких политиков арестовали, осудили и сослали в лагеря, а двух и вовсе расстреляли. Так что Коба продолжал править, хотя и болел. Говорят, преемника себе искал.

А Левашова с замом сдал тот, к кому они обратились с просьбой устроить им встречу со Сталиным. От них узнали, где находятся Анастасия Андреевна с Лерой, и забрали их. А бывшего майора запугали, угрожая расправой с семьёй, так что он не рыпался. Сказали ему, что если я появлюсь и он сдаст им меня, серьёзно его отблагодарят.

Через знакомых бывший майор узнал, что Левашов сидит где-то в районе Воркуты, а остальных Левашовых сослали на поселение куда-то к Архангельску. Точного адреса он не знал. Ничего, сам на месте узнаю.

Подумав, я развернулся и полетел обратно в Москву. Поторопился я покинуть её. На «Победе» доехал до дома, где жил тот, кто сдал отца и его друга. Вырубил предателя, связал и утащил волоком в кабинет, где жёстко допросил. Узнал, что Левашов находится в Воркутлаге, узнал и точный адрес поселения Левашовых под Архангельском.

Потом тюк топориком по голове – и предатель был уничтожен. Я покинул его дом и на этот раз действительно полетел в сторону Архангельска.

Пролетел километров двести, после чего пошёл на посадку. Нет, заправляться было рано, хотя заправку я и провёл, просто светало, а я предпочитал пользоваться ночным временем. Так что устроился дневать в своём караване.

А когда стемнело, я полетел дальше. Шёл на трёхстах метрах, скорость держал сто пятьдесят километров в час. Не заблудился: сначала летел вдоль железной дороги, служившей мне ориентиром, потом на запад ушёл. Так и добрался до закрытого посёлка, где все были невыездные.

Тут было заметно холоднее, минус десять ночью. После посадки, обслужив и заправив машину, я убрал её в Хранилище. Ладно, теперь пробежимся, нужно найти, где находятся Анастасия Андреевна с Лерой. Начну с них.

Бревенчатые избы и бараки стояли хаотично, ограды не было. Не тюрьма, но и уйти не было возможности: поди погуляй по тундре – быстро чьим-то обедом станешь, если не замёрзнешь.

Приближаясь к домам, я прижимался к брёвнам срубов, чтобы видеть вглубь строений как можно дальше. Спустя час таких поисков я обнаружил Леру, которая тревожно спала, сжавшись комочком на нарах. А вот Анастасии Андреевны я что-то не видел.

Я открыл дверь, закрытую изнутри щеколдой, потом ещё одну и вошёл в достаточно тёплое помещение, где на нарах спало довольно много народу. Это был явно женский барак, но здесь находились и дети.

Присев на нары возле Леры, я погладил её по волосам, отчего она сжалась и всхлипнула. Я осторожно зажал ей рот и тихо шепнул в ухо:

– Не кричи, это я, Терентий.

Лера тут же рванулась ко мне и прижалась, тихо всхлипывая. Я шепнул ей на ушко:

– Мама твоя где?

– Она у Свича, он её забрал, – также тихо шепнула девочка.

Для чего забрали, можно было не спрашивать. Думаю, тут красивые дамы в дефиците, вот и нашёлся такой, что на Анастасию Андреевну глаз положил.

– В этом здании или в другом?

– В другом.

– Одевайся, мы уходим.

Лера стала быстро собираться. Рваная телогрейка, старушечий платок на голову, чулки и обрезанные валенки на ноги. Мы покинули дом, и по дороге девочка объяснила, что Свич здесь старший надзиратель. Он принимает новых поселенцев и выдаёт разрешение на отъезд тем, у кого закончился срок или пришла амнистия.

Она показала мне нужный дом и долго боялась отпустить мою руку. Наконец, я уговорил её посидеть на завалинке и подождать меня.

Я проник в дом. Мало того что он был заперт аж на три запора, а у входа стоял волчий капкан, так у хозяина ещё и пистолет лежал под матрасом. Достав его ТТ, я зажёг керосиновую лампу и с силой пнул по кровати. Проснулись оба.

– Анастасия Андреевна, я за вами. Лера ждёт снаружи. Собирайтесь, вертолёт готов к вылету. А я пока с этим кадром пообщаюсь.

Оба смотрели, как я подкидываю топорик. Надзиратель судорожно пошарил под матрасом и, ничего не найдя, исподлобья злобно взглянул на меня.

Я убрал топорик, сменив его на пистолет хозяина этой избы, и спросил у судорожно одевающейся женщины:

– Хотите сами его пристрелить?

Анастасия Андреевна не отказалась и выпустила весь магазин, грохот в комнате стоял ещё тот. Правда, нервничала, руки ходуном ходили, и из восьми пуль пять прошли мимо, только три попали в цель. Ранила, но не убила.

Сопроводив её на улицу, чтобы она в капкан не попала, я добил надзирателя топориком, после чего запер все запоры обратно, забрал Анастасию Андреевну и Леру, и мы побежали к выходу из поселения. Выстрелы услышали, и в домах уже просыпались, люди с керосиновыми лампами выходили на улицу.

Отбежали примерно на километр и остановились: мои попутчицы сильно запыхались. Дул сильный ветер, вымораживая всё вокруг. Я достал вертолёт, запустил движок и позвал женщин. Место пассажира было одно, и Лере пришлось сесть к матери на колени, но они готовы были хоть за лыжи держаться, лишь бы покинуть эти благодатные края.

Подняв машину в воздух, я направился на юг. Когда рассвело, мы отлетели уже километров на триста, даже чуть больше. Пора было садиться на дозаправку. Вокруг были сплошные леса. Приметив поляну, я завис над ней, проверил Взором качество почвы (а то мало ли болото), после чего совершил посадку.

Пассажирок за время полёта я успел покормить бутербродами из хлеба с маслом и колбасой. Сейчас выдал им термос с горячим чаем, чтоб не замёрзли, и пока они разминали ноги, я сбегал вглубь хвойного леса (вокруг были сосны), выбрал подходящее место и достал свой караван.

Запустил генератор, рядом поставил бочку с бензином, сунув внутрь шланг к генератору, чтобы подольше тарахтел, сливное отверстие заткнул тряпицей. В караване включил отопление и нагрев воды в бойлере. Пополнил запасы воды. Достал карабин Мосина и патронташ. С таким оружием Анастасия Андреевна управиться могла: Левашов хотя бы раз в месяц возил нас на стрельбище. Жёны офицеров тоже стреляли, даже из калашей.

После этого я сбегал за пассажирками. Привёл, показал им всё. Они явно были шокированы. Сказал, что в бойлере сто литров воды, так что пусть экономят, когда душ принимать будут. Выдал два халата, шампуни, всё что нужно. Сказал, что вернусь через день, максимум два. Еды полные шкафы, могут готовить на плите, показал как там и что. Оружие на вешалку повесил.

После этого я их оставил, добежал до вертолёта, обслужил и заправил его. Пользуясь тем, что местность здесь пустынная, а погода вполне нормальная, я прямо днём полетел в сторону Воркуты. Я глянул, до неё отсюда где-то тысяча двести километров по прямой. При скорости сто (если ветер встречный) – сто пятьдесят километров в час есть все шансы добраться к вечеру, с четырьмя дозаправками.

Летел я по учебнику географии, других карт у меня нет, но ничего, вполне неплохо справлялся. Часов через шесть, после третьей дозаправки, наткнулся на железную дорогу и полетел над ней: похоже, она как раз в Воркуту и ведёт. Так и оказалось. Добрался. Устал, вымотался, всё же вторые сутки на ногах. Но медлить не стоит.

Вертолёт после посадки я обслужил и дозаправил, а потом убрал. До города пробежался на лыжах. В городе тупо спросил у двух прохожих, которые, похоже, со смены шли, где находится Воркутлаг. Да уж, огороженные бараки ни с чем не спутаешь.

Найдя лагерь, я проник на территорию. Часовые были, это да, но я двинул нагло через парадный вход, где днём пускали редких посетителей из родственников. Двери открывал телекинезом. Пару раз пришлось прятаться. На мне был белый маскхалат, и я просто ложился на снег. Хорошо, что ночь, спят все, не шастают, кроме патрулей. Прожектора изредка работали, собаки молчали.

Наконец я нашёл архив. Быстро просматривая дела, нашёл и на Левашова. Он точно тут.

– Так, шестой барак… Ага, для политических получается. А где этот барак? Так, вот схема лагеря и во-от… ага, шестой барак. Недалеко.

Когда надо мной проходили лучи прожекторов, приходилось падать и пережидать, но я всё же добрался до нужного барака и проник внутрь. Дежурные не спали, следили за печками, тут не централизованное отопление. Маскхалат я снял, а то ещё за привидение примут и хай поднимут, а одет был в красноармейские шаровары и зелёную телогрейку.

Мельком глянув на дежурных, я стал ходить по рядам и изучать всех, кто лежал на нарах, пока среди отдельной группы не нашёл Левашова. Кстати, один из группы вскинулся, когда я подошёл. Похоже, тут бразильские страсти кипят, если люди даже ночью себя в безопасности не ощущают.

Найдя Левашова, я пнул его по ноге, никакого уважения к нему я не испытывал. Когда он дёрнулся и поднял голову, спросонья таращась на меня и вряд ли узнавая, я махнул ему рукой: мол, иди за мной. Сам же развернулся и пошёл к туалету, который тут же, в бараке был. Проверил – никого нет.

Через пару минут зашли трое: Левашов, его друг и бывший зам, которого я уже освобождал (надо же, в один лагерь попали), и ещё один, крепкий такой, судя по выправке, тоже из военных.

– Тишка! – Левашов сграбастал меня в объятия. – Откуда ты здесь?!

– Я же просил не называть меня этим кошачьем именем, – недовольно оттолкнул я его, и, здороваясь, поручковался с остальными. – Не будем тянуть время, и так не особо темно, до рассвета ещё часа три. Значит так, вводная такая. Анастасию Андреевну и Леру, которые были в поселении под Архангельском, я нашёл и уже вывез, они в безопасности. Теперь с вами. У меня есть несколько маскхалатов, белых; тут, конечно, снег грязный, но сойдёт. Укрываясь от прожекторов, двигаемся к зданию администрации, дальше на выход, там ждёт транспорт. Времени мало.

– Терентий, – серьёзным тоном обратился ко мне Левашов. – Я без парней не уйду.

– Это твоё окончательное решение? – уточнил я.

– Да.

– Хорошо, я понял тебя. – Я быстро обнял Левашова и, отстранившись, добавил: – Прощай.

Я двинул было к выходу, но меня поймали за руку и развернули.

– Ты куда это? – удивлённо спросил бывший генерал.

– А что? Сыновний долг я выполнил, руку помощи тебе протянул. Ты от неё отказался и остаёшься здесь со своими друзьями. Двадцать лет дали? Ну, если повезёт, и весь срок отсидишь. Мы будем тебя ждать. Тетя Настя верная, дождётся, другого мужчины ей не надо. Я её пока или где-нибудь здесь, в Союзе под новыми документами оставлю или за границу отправлю – как сама решит. Я полгода назад во Франции был, в Париже, там неплохо. Ладно, я тороплюсь, а вам всем удачи.

– А ну стоять! – рявкнул генерал. – Ты нас что, бросаешь?!

– Какое отношение имеет ко мне «нас»? Я за тобой пришёл. Ты уходить не хочешь, так какие ко мне вопросы? Я знаю, что такое родная кровь, иначе меня бы здесь не было. Но я не уважаю тебя: нельзя уважать идиотов. К Сталину он побежал, мол, он поможет. Ты сначала семью вывези, устрой в безопасности…

Хлёсткая пощёчина заставила меня замолчать. Тряхнув головой, я спросил:

– Значит, ты хочешь всех своих вывезти?

– Да.

– Ладно. Я помогу. У меня снаружи танк угнанный. Разношу ворота, бью часовых на вышках, уничтожаю охрану. Как услышите пушечные выстрелы и рёв дизеля, можете бежать к выходу. Забираетесь на броню, постучите по башне, и гоним прочь. Потом разбегаемся. Мы с тобой за тётей Настей, дальше за границу или тут устроитесь, сами смотрите. Но больше ты мне не отец, я отрекаюсь от тебя. Я сказал – ты услышал. Это всё.

Откинув плечом с дороги бывшего генерала, я вышел из туалета. А вообще, разговором я был доволен, Левашов – правильный мужик, всё хорошо сделал, но я не мог не воспользоваться сложившейся ситуацией для того, чтобы официально отречься от него. Ну не нравился он мне, и всё тут. Так что как до безопасных мест доберёмся, так и разбегаемся. У каждого своя жизнь, вот и не будем мешать друг другу.

Под маскировкой я быстро двигался к воротам. Добравшись до ворот, открыл замки, выбрался с территории лагеря и, чуть отбежав, достал танк. Необходимо было, чтобы свидетели потом точно показали, что штурм начался снаружи, и на снегу за воротами остались следы.

Я устроился на месте командира, собираясь телекинезом заменить остальной экипаж. В ствол подал осколочно-фугасный снаряд, кажется ОФ-350В. Запустив движок, я сразу рванул с места. Двигатель прогрет, баки полные, как и боеукладка, так что повоюем.

Первым выстрелом я с ходу разнёс ближайшую вышку. Уже звучала, надрываясь, сирена тревоги. Расстреляв вторую вышку, за ней и третью, я на полном ходу разнёс ворота и ворвался на территорию лагеря. Пушка била не переставая. Когда на меня выскочила толпа вооруженных солдат, примерно два взвода, по ним начал бить мой башенный пулемёт, потом и курсовой, на поражение, да и три снаряда им подкинул.

Тут мне застучали в башню, похоже, кружкой. Глянув, я увидел, что Левашов тоже был на броне, и рванул к воротам, к выходу из лагеря. Туда уже бежала целая толпа узников, и кажется, мы даже подавили кого-то, кто не успел убраться с дороги.

Вот впереди и улочки Воркуты. Мы пронеслись по ним на максимальной скорости, а вскоре я свернул, проехал по мосту и стал уходить в поле, где была проложена дорога – видимо, бульдозером прошлись. Так мы добрались до леса и углубились в него.

Народу на танке было изрядно, десятка два, держались друг за друга, за скобы на бронемашине, и вроде ни одного не потеряли. Кстати, скобы на бортах и на башне я сам наварил, когда поднял машину со дна реки, их не было.

Углубившись в лес на полкилометра, я остановился. Люди сразу посыпались с машины: и так из последних сил держались. Открывать башенный люк я не стал, опасаясь, что отберут машину, так что выскочил через люк мехвода, сразу заперев его изнутри. И правильно сделал: действительно хотели отобрать, но сунулись, а люк закрыт.

Шесть человек ещё сидели на корме, Левашов был среди них. Дизель уже не оглушал округу громким рёвом, и в тишине прозвучал вопрос Левашова:

– Что дальше? Каков план?

– У меня тут самолёт спрятан, место для пилота и четырёх пассажиров. Я вообще-то на тебя одного рассчитывал, а не на твою банду. Предлагаю такой вариант: летишь ты и четыре доходяги, пять уже не втиснуть. Остальным выдаю по мешку припасов, лыжи, оружие, могу ещё дать палатку на десять человек. Дальше они своим ходом идут на юг, охотой смогут добывать припасы.

– Нормальный вариант. Это всё?

– Да. Времени мало, в течение часа нужно вылететь.

Подставил меня Левашов со своими дружками, приходится крутиться. Взлетать придётся с поля, там трава, осока прошлогодняя, снег сдут. Да и погода стоит градусов десять, минус естественно.

Думаю, «Сессна-170», которая на шасси, взлетит с поля. Я когда на вертолёте это поле пересекал, глянул на всякий случай. Сейчас пригодилось. Мне вообще кажется, что местные сами используют это поле как площадку, вот и выровняли её. А возможно, тут временный аэродром был, пока станционный не сделали, он дальше находится, я видел.

– Сейчас отъеду, нужно машину вернуть… – сказал я.

– Не отдадим, – нахмурился один из беглых. – Она нам самим пригодится.

С невозмутимым видом я достал пистолет и выстрелил ему в ногу, после чего поинтересовался:

– Кто у меня ещё что-нибудь отобрать думает?

– Ты что творишь?! – воскликнули Левашов и ещё несколько беглых.

– Показываю, у кого здесь самая большая дубинка. Не стоит меня злить, я вам помогаю не по своей воле. Сейчас все покидают танк. Когда я отъеду, считаете до ста и идёте следом. Там будет подготовлено всё необходимое для выживания в тайге.

Бывшие узники молча покинули танк. Ближайшему из них я бросил аптечку. Забравшись на броню, постучал по ней рукояткой пистолета, и танк, взревев движком, рванул вперёд. Вскоре я скрылся за поворотом.

Проехав ещё метров четыреста, я остановился и убрал танк, решив, что обслужу его и пополню запасы потом. А пока стал быстро комплектовать походные наборы. Вещмешки, аптечки, армейские котелки, палатка. Лыж весь запас ушёл, похоже, ещё и не хватит. Припасов на неделю для каждого. Подумав, достал двухместную надувную лодку с насосом: это здесь льды стоят, а дальше пойдут полноводные реки, переправляться как-то надо. Ну и оружие, разряженное – шесть карабинов Мосина и два МП, хватит им.

Едва успел всё приготовить, как появилась группа, несущая раненого. Ага, перевязали уже. Шустрые, явно фронтовики. Бесят. Я им помогаю, а они ещё имеют наглость требовать и угрожать: мол, танк они мне не отдадут. Прям щаз-з. На что он им? Проедут километров тридцать и встрянут, упёршись в овраг или в реку. Уговаривать времени нет, а выстрелил в ногу – и сразу поняли: не нужен им танк.

– Принимайте. Остальные за мной, тут метров двести и поле, там на опушке самолёт стоит.

Пока они разбирали вещи, прощались, обнимаясь, я добежал до опушки, достал самолёт, приготовил его и запустил двигатель, пусть прогревается. Потом пробежался по полосе. В принципе, неплохая, как я и подозревал, расчищенная и выровненная. Взлететь сможем.

Вернувшись, увидел, как четверо несут раненого, Левашов шёл рядом. Мы устроились в самолёте, я дал газу, и после пробега мы оторвались от земли и стали с натугой карабкаться в небо. Тяжело идём. Дальность у самолёта – девятьсот километров, до Свердловска не хватит, а мы туда летим. Придётся где-то садиться на дозаправку, и шансы разбить при этом машину очень велики.

Разбивать самолёт не пришлось. Спустя часа два после рассвета, когда мы пролетели уже километров восемьсот, один из доходяг, лётчик, который ещё в японскую воевал, встрепенулся и сообщил, что узнаёт места: мол, здесь запасной аэродром должен быть, перевалочный. Сейчас он не действует, возможно, даже заброшен.

Вскоре он сориентировался и стал показывать направление. И действительно, полоса была, не бетонная, но хорошо расчищенная. Снега не было, только на опушке, однако проросли мелкие деревца. Было видно, что людей здесь нет. В общем, мы сели, и это хорошо. Часть верхушек деревьев крыльями побили, но машина не пострадала.

В стороне под деревьями находились несколько строений с заколоченными окнами. Трое побежали туда, выяснить что там, открыть, затопить печи, если они есть. А мы вытащили раненого и понесли его в здание. Я принёс вещмешок, якобы из грузового отсека достал. В вещмешке были два армейских котелка, полкило чая, десяток банок тушёнки, три каравая, два кило солёного сала, два пакета сухарей, топорик, шесть ложек, несколько пачек макарон и соль. Хватит им пока.

Срубили на дрова упавшее сухое дерево, затопили печку в одном из зданий (похоже, это была казарма), самолёт вручную откатили под деревья, а я отправился спать. Коек не было, всё вывезено, поэтому лёг прямо на полу полусырой избы. Велел разбудить, когда темнеть начнёт, а для еды не стоит: я сыт. Вырубился сразу.

Разбудили меня вовремя, как раз стемнело. Я сбегал и убрал самолёт, пусть гадают, куда он пропал. Потом отбежал подальше, нашёл полянку в лесу, достал вертолёт и полетел за Левашовыми. С тремя дозаправками добрался до поляны, где их оставил. Найти её нетрудно: там две сосны высокие, как маяк, а дальше характерная излучина реки.

Пока заправлял и обслуживал вертолёт, они обе прибежали: устали ждать. Устроив их в кабине, я сбегал и прибрал автодом. Вернувшись, поднял машину и полетел обратно, на заброшенный аэродром. Когда мы добрались до места, я высадил девчат, показал им, куда идти, а сам отогнал вертолёт подальше.

Вернулся пешком, с двумя вещмешками и двумя скатками одеял. Внутри мешков находилась мужская демисезонная гражданская одежда и обувь. Не в этой же лагерной одежде к людям выходить? Большая часть одежды была прихвачена мной из гардероба того офицера, который сдал Левашова; я так и думал, что пригодится. Одежду разобрали. Бывшему генералу отлично подошли костюм, пальто с шляпой и лакированные туфли. Конечно, одежда не для этих мест, городская.

Раненого лечили, я ему свою трость подарил. Кость у него не была повреждена, а мясо заживёт. А я, достав бланки паспортов, начал делать качественные фальшивки, выдавая каждому его экземпляр. Теперь могут идти в люди. Левашовым тоже выдам, но позже: разойдутся люди, мало ли кого поймают, а они сообщат эти данные. Лучше подстраховаться.

От заброшенного аэродрома разбитая дорога вела к трассе. На следующий день я отбежал подальше и пригнал ГАЗ-63. Мы погрузились, женщин посадили в кабину и по старой заросшей дороге покатили к трассе, а потом и к Свердловску. Тем, кто ехал в кузове, было холодно, так как кузов не крытый, но терпели.

Доехали без проблем, внимания не привлекали. До города сто километров, и в полдень мы уже были там. Мы с Левашовым, пока остальные ждали в машине, прошли на рынок. Я покупал для бывших лагерников нательное мужское бельё, личные вещи и сумки (всю лагерную одежду мы спалили в печке), а Левашов – вещи для жены и дочери.

С рынка все отправились в городскую баню, там помылись и переоделись в чистое. Вышли посвежевшими и отправились на вокзал. Я подарил кассирше золотое украшение, и сразу нашлись билеты. Вскоре пассажирский поезд повёз всех в Казань.

Остались только Левашовы. Они отказались уезжать за границу, решили устроиться в Алма-Ате, поедут туда, устроятся учителями. Ну, это их жизнь. Я сделал им паспорта, и теперь они супруги Зиновьевы.

Прощание получилось скомканным. Я долго смотрел вслед уходящему поезду, а потом не спеша направился обратно к машине. Хм, а возле неё уже прогуливался сотрудник Госавтоинспекции: номера-то поддельные.

Я не стал подходить, вернулся в здание и устроился у окна в буфете. Заказал компот и хлеб с котлетой, сделал бутерброд и поел (хм, а неплохо!), поглядывая в окно. Какой упорный инспектор, не уходит. Немного погодя он всё же отошёл, но я разгадал его хитрость: устроился за углом, и стоит мне выйти, он выскочит и подбежит. Его выдавала тень на земле.

Я доел бутерброд, допил компот, покинул буфет и неспешным шагом направился к инспектору. За его спиной с земли взлетел камень и тюкнул его по затылку. Вырубил качественно.

Я уже шёл к машине, когда за спиной поднялся крик: мол, милиционеру плохо. Под этот шум я и уехал.

Всё, меняю внешность, разрывая все связи с прошлым, и начинаю новую жизнь. Это решение окончательное и бесповоротное.

* * *

Очнувшись, я открыл глаза и мысленно выматерился. Я умер, захлебнулся морской водой в тонувшем пограничном катере. Наш капитан, идиот, пошёл на таран судна-нарушителя, не обратив внимания на то, что тот больше нас раза в три. Судно стреляло по нам, мы – по нему. От удара сорвало двигатель с крепления, а я, как механик, находился внизу, меня и придавило. Катер пошёл ко дну, и я утонул вместе с ним. Не самая приятная смерть, ведь в сознании был.

Нет, катер не сразу затонул, его пытались спасти. Парни прыгали в полузатопленное машинное отделение и ломами пытались сдвинуть двигатель, да было поздно. Капитан приказал всем возвращаться наверх, а вскоре катер камнем пошёл ко дну. Вот так и погиб старшина первой статьи Родион Емельяненко, то есть я.

После того как я выручил Левашовых, одного из лагеря, других из поселения, я не искал с ними встречи и не узнавал, что и как с ними. Как простился на вокзале Свердловска, так и думать о них забыл.

Я перебрался в Татарию и устроился в одном из сёл под Казанью. Вообще, я ехал на Кубань, но по пути соблазнила меня своим видом одна дивчина. Она была сельским фельдшером, попка у неё – орех. Я взял дивчину в осаду, и крепость пала. Был признан её племянником, сиротой, так документы и оформили. Она успела понести от меня двух мальчишек.

Закончив среднюю школу, я работал механиком на колхозной МТС. Потом армия, попал на морфлот, полгода учебки и пограничный катер на Дальнем Востоке. Мы гоняли китайских, японских и американских браконьеров. Вот один из них нас и уничтожил. Впрочем, парни это браконьерское судно взяли на абордаж.

Хорошая у меня была жизнь. Помимо тех малых от «тётки», по селу бегало ещё два десятка мальков, родившихся (я уверен) от меня. К девкам я особо не лез, им ещё свою судьбу устраивать, а вот вдов и разведёнок посещал, и не по одному разу.

До конца службы мне оставался год. Думал, вернусь и продолжу эту замечательную жизнь, а тут такое. Чёртов командир. Молодой и борзый, но ума нет.

Мне было интересно: в кого на этот раз я попал и куда? Что это за мир? Удалось ли мне сохранить содержимое Хранилища? Ведь я успел провести все процедуры консервирования, когда в машинном отделении захлёбывался морской водой, смешанной с маслом и дизтопливом.

Кстати, к тому моменту объём Хранилища у меня был накачан до чуть более пяти сотен тонн, и из них всего тонн десять были свободны. Я и на службе находил чем его пополнять: особисты вон до сих пор всех трясут, выясняя, куда делся новенький конфискованный японский двухмоторный скоростной прогулочный катер.

Его принесло в наши территориальные воды, видимо, сорвало с привязи. Я заметил его во время патрулирования. Дело было ночью, вышел подышать свежим воздухом и приметил тёмную массу, дрейфовавшую чуть в стороне. Сверху был чехол, потому воды катер не набрал. Мы его осветили, взяли на буксир и отвели на базу. Оформили как конфискат. А потом я его забрал.

Сейчас я чувствовал сильную слабость, тело ощущалось не очень хорошо. Потребовалось напрячь все свои силы, чтобы открыть глаза, и мне с трудом удалось это сделать.

Похоже, было утро или день. Я увидел дощатый, белённый извёсткой потолок, на потолке – электрический матерчатый провод в керамических патронах и лампочку Ильича. Советское время, сомнений нет. Я вздохнул с облегчением: мне очень нравилась эта эпоха, я буквально жил ею.

Думал, что после того как на флоте отслужу, вернусь в село. Лет пять поживу, по стране помотаюсь, а потом рвану за границу на несколько лет, развеяться. Хотя до того как меня призвали на флот, я дважды за границей побывал. Там многие новинки привлекли моё внимание, где украл, где купил. Но покупал крайне редко, бесплатно мне проще было получить, да и совесть не страдала: я сильно не любил эти страны.

Я с трудом повернул голову, желая осмотреть помещение. Но мне это не помогло: оно было отгорожено от меня ширмой из белёного полотна. Хм, похоже, не дом, может, больница, но и это вряд ли. Скорее всего, фельдшерский пункт.

Я попытался взять тело под контроль, с трудом смог пошевелить пальцами рук, аж пот на лбу выступил, но на этом мои успехи и закончились. Странно, но ног я не чувствовал. Я испытывал жажду, лёгкий голод, чуть подташнивало, болела голова, и это всё, что я ощущал.

Попытки овладеть своим телом так меня утомили, что вскоре глаза сами закрылись, и я провалился в сон. Похоже, я снова попал в дитёнка, не удивлюсь, если в семилетнего. А вообще, я желал поскорее пройти инициацию и узнать, получилось у меня с Хранилищем или нет.

В следующий раз я очнулся оттого, что меня трогали, даже переворачивали – как я понял, обмывали.

– Игорь Валерьевич, Терентий очнулся!

Раздавшийся над головой звонкий девичий голос заставил меня поморщиться. Опять Терентий. Не удивлюсь, что истинное имя принца, в теле которого я оказался при первом попадании, тоже Терентий. Это что, я теперь так и буду в семилетних Терентиев попадать? Имя редкое, вряд ли это долго продлится.

А вот от морей-океанов стоит держаться подальше: я вообще к знакам мало восприимчив, но тут и тупой догадается, что иначе я долго не проживу, весь мой опыт явно мне это демонстрирует. Хотя, будучи принцем, я двести лет прожил в водном мире, и ничего, а тут всего пятнадцать лет – и вот пожалуйста.

Открыв глаза, я глянул на ту, кто издавал столько шума. Миловидная круглолицая дивчина лет пятнадцати, ну край шестнадцати. Ткань сарафана едва сдерживает полные груди – классическая троечка, и бюстгальтера явно нет. Дивчина была светловолосая, тип Румянцевой, парни таких любят. Как я понял, это она меня обмывала, когда я очнулся. Сейчас она с любопытством изучала меня.

Раздался скрип дощатого пола, я услышал приближающиеся шаги, и мне явился классический такой доктор, как их в фильмах показывают. Белый халат с завязками на спине, шапочка, даже бородка клинышком наличествовала, жаль, не седая. Были ещё очки-велосипеды, но присмотревшись, я понял, что они с простыми стёклами, без диоптрий. Даже так?

– Ну-с, юноша, как вы себя чувствуете?

– Плохо. А вы кто?

Мой вопрос вызвал шок. Я поначалу подумал, что он вызван тем, что я, в который уже раз, амнезию отыгрываю, но оказалось, этого даже не заметили.

– Немой заговорил? – удивился доктор.

– Мамочки, радость-то какая! – всплеснула руками дивчина.

Я так и не понял, кто она: то ли помощница доктора (но халата нет), то ли родня бывшего хозяина моего нового тела.

– Вы кто? – повторил я.

Наконец, они обратили внимание и на суть моего вопроса. Уточнили, помню ли я их. Услышав в ответ, что я их не узнаю, доктор покачал головой, а дивчина снова всплеснула руками.

Доктор отослал девушку за его сумкой, и когда она её принесла, стал меня осматривать. Вот тут и выяснилось, что всё, что сверху до пояса, я чувствую, а что ниже – нет. Огромный синяк на спине намекал, что всё не так просто. Доктор меня и иголками тыкал – никакой реакции. Блин, везёт мне на инвалидов.

Когда доктор с задумчивым видом ушёл, я уточнил у дивчины, что со мной случилось. Она оказалась моей старшей сестрой. Рассказала, что я с другими детишками забирался на лошадь, которая стояла стреноженной, со спутанными передними ногами. Ребятня делала живую лестницу, и тот, кто был сверху, забирался на широкую спину коня.

А тут конь вдруг взбрыкнул, встав на задние ноги, и скинул очередного седока, бывшего хозяина этого тела. Мальчишка упал плашмя и потерял сознание. Сразу позвали взрослых и отнесли его к доктору. Три дня он лежал у доктора, не приходя в сознание, а сегодня очнулся. Да ещё и заговорил, а ведь немым был. М-да, интересная история.

Парнишку в станице считали юродивым, с детишками он особо не играл, не принимали его в свою компанию. А тут заметили, как он смотрел со стороны на их забаву, позвали и предложили на коне посидеть. Он не отказался. Ну а дальше понятно. Я думаю, кто-то напугал коня, но со страху не признаётся. Терентий умер, и в теле оказался я.

Терентий был немой, но умел читать: сестра учила его с пяти лет. Любимой его книгой были «Приключения Тома Сойера». Он и писать умел, и общался записками, блокнот и карандаш всегда у него в кармане были. Не знаю, почему не говорил, может, патология какая?

Я задумался о том, как провести инициацию, чтобы никто ничего не понял. Вернув себе пси-силы, я восстановлюсь и снова смогу ходить. Вот только мне необходима вода, в которую я смогу погрузиться с головой, а кто мне такое позволит? Ещё подумают, что утопнуть желаю, осознав, что обездвижен на всю жизнь.

Поинтересовавшись, какой сейчас год, выяснил, что июнь тысяча девятьсот сорокового. Зашибись, я в теле семилетнего парнишки (ага, угадал) перед самой страшной войной в мировой истории. Блин, как бы свалить от неё подальше? Плохо, что наша станица на Кубани не останется в стороне от войны, немцы как раз в этом месте на Кавказ рвались.

Станица находилась в пятидесяти километрах от города Тихорецк, между Тихорецком и Краснодаром, на берегу реки Кубань. Станица где-то на сто дворов. Основное занятие – выведение тягловых пород лошадей в колхозе и земледелие: обрабатывали колхозные поля и свои хозяйства.

Отец Терентия Николай Егорович Красницкий работает в колхозе шофёром на ЗИС-5. Мать Алёна Яковлевна – бригадир косарей, которые заготавливают запас сена для табунов. У колхоза две тысячи лошадей, недавно тысячу отдали армии, в артиллерию. В семье четверо детей; были ещё двое, но умерли в младенчестве: жизнь тяжёлая.

Старший сын Георгий уже год проходит службу в Красной армии, служит в авиации, шофёром в аэродромной обслуге. Следующей по возрасту шла Раиса, та самая деваха, которую я первой увидел, очнувшись в этом теле. За ней Терентий, ему в феврале исполнилось семь лет. (В следующем году начнётся война, а в сорок втором, когда мне будет девять, в станицу войдут немецкие войска.) Ну и самой младшей, Настеньке, четыре годика. Так как Красницкие в станице пришлые (они с верховий Кубани), родственников у них тут нет.

Это всё, что мне удалось выяснить за три часа, прошедшие с тех пор, как я очнулся. Покормив меня гречневой кашей, Раиса ушла, оставив меня обдумывать услышанное. А вообще, я не переставал думать о том, как бы мне оказаться в воде, желательно с головой, потому что слабость была такая, что я сам почесаться не мог, а не то что доползти до водоёма или хотя бы до бочки с водой.

К вечеру прибежала мать. Охала и ахала, ругала каких-то мальчишек и грозила им. Меня снова покормили, а потом и обмыли: я, оказывается, по малому сходил. Не могу контролировать это, так что приходится терпеть. Алёна Яковлевна сказала «Бог дал – Бог взял», имея в виду то, что я заговорил, но ноги отказали и память потерял. Правда, читать и писать по-прежнему умею, это не забылось, доктор проверил. Ему вообще интересно со мной было работать, о многом меня спрашивал.

Потом наступила ночь, доктор ушёл к себе, а я хорошо поспал, только спина болеть начала. С утра пришла Раиса, которой явно поручили присматривать за братом. Она снова обмыла меня, а уходя, оставила мне книгу про Тома Сойера.

Вдруг за окном раздалось шуршание, шёпот, и в открытом оконном проёме появилась конопатая мордашка какого-то парнишки лет восьми-девяти. Я вывернул шею, чтобы его увидеть. Слабость постепенно проходила, но всё равно шевелиться было трудно, хотя руки я уже поднимал.

– Терёха, ты правда заговорил? – громким шёпотом спросил парнишка.

– Правда, – также шёпотом ответил я.

– Вот ты о землю грохнулся. Ты не думай, мы коня не пугали, он сам чего-то.

– Я не думаю. Жаль, ноги отказали и память отшибло.

– Может, тебе чего принести? Знаешь, у Агафьи такие груши уродились… Они пока маленькие, но есть можно.

– Нет, не нужно, спасибо. Вы лучше мне воды организуйте. Бочку воды. Мне нырнуть нужно, чую, поможет, и ноги оживут. Только чтобы никто не видел.

– Воды? – явно озадачился парнишка. За окном раздался многоголосый шёпот. – Как стемнеет, Серёга телегу подгонит, мы тебя на Кубань свозим.

– Четырёх нужно, чтобы меня нести.

– Хорошо.

Парнишка скрылся, и шум за окном стих. Уф-ф, надеюсь, получится. Вроде детишки серьёзно вознамерились ополоснуть меня в «святой купели», как шепнул один из них. Хм, да, если я начну ходить, это будет серьёзное подспорье местному духовнику. В станице, кстати, церковь была, причём действующая.

День пролетел быстро, изредка приходил доктор. Сказал, что завтра прибудет врач из Тихорецка, посмотрит меня. Потом отвезут в город, будут снимок делать.

Постепенно стемнело. А когда появились мальчишки, я подивился: не ожидал от них такой инициативы. На телеге стояла бочка, полная речной воды. Они натаскали её вёдрами, залили бочку до верха и пригнали сюда. Бочка литров на сто пятьдесят, мне хватит.

Трое парнишек забрались ко мне в комнату. Действовали тихо: доктор в соседней комнате ещё не спал. Они смогли вытащить меня в окно, только ноги ударились о завалинку, но я не чувствовал. Дотащив меня до угла дома, где была телега, они в восемь рук подняли меня и сунули в бочку. Всего мальчишек было пятеро, самому старшему лет одиннадцать.

Уцепившись за край бочки, я шепнул:

– Мне нужно нырнуть. Считайте до двадцати, а потом вытаскивайте меня, а то захлебнусь.

– Сделаем, – сказал один из мальчишек.

Хорошо с мальчиками: им любую дичь скажи – верят и помогают. Они за любой кипиш, кроме голодовки. Попробуй я обратиться с подобной просьбой к кому другому, к той же Рае. Как ей объяснить своё желание понырять? Доктора точно не уговоришь. В общем, мальчишки дали мне шанс, и я его не упустил.

Первый нырок, секунд на пятнадцать – и глухо. Меня вытащили, я отдышался, и нырнул ещё раз. Есть, прошла инициация! Какая радость!

– Всё, – прохрипел я, уцепившись за край бочки, когда меня достали из воды. – Помогло. Ноги чувствую, только ходить не могу. Верните меня обратно в кровать так, чтобы никто ничего не узнал, а то нам всем попадёт.

Меня вытащили, один из мальчишек стянул с себя рубаху, и меня ею обтёрли. Мальчишки успели вернуть меня на койку и смыться из комнаты, прежде чем появился доктор с керосиновой лампой в руках. Я притворился спящим, а он внимательно осмотрелся, пытаясь понять, что это был за шум, после чего вышел. Мои мокрые волосы он не заметил.

Когда доктор ушёл, я стал медитировать, набирая в Источник пси-ману. И первым делом проверил Хранилище, открыв его в ауре. Результат заставил меня тоскливо выругаться: в Хранилище было пусто.

Тем не менее я всё равно был в плюсе: содержимое сберечь не удалось, но объём Хранилища был не пять тонн, как бывает при открытии, а пятьсот тридцать одна тонна – объём, накачанный мной на момент смерти в прошлом теле. Значит, мои исследования что-то да стоили. Я, правда, на другой результат рассчитывал, но и этому рад.

Поставив пси-маятник, чтобы качал Хранилище, я продолжил медитацию. Снова набрался пси-сил и первым делом провёл диагностику спины. Выяснив, что повреждён позвоночник, я поднакопил маны и стал восстанавливаться пси-лечением. Дважды медитировал до полного и в результате стал чувствовать ноги. Я уже мог шевелить большими пальцами ног, но тут работы ещё на два-три дня.

Я даже успел немного поспать, прежде чем утром меня разбудили. Обрадовал пришедших ко мне Раю и маму, сказав, что чувствую ноги, и даже пошевелил пальцами. Это вызвало у них немалую радость, и меня всего зацеловали.

А ближе к обеду приехал врач из Тихорецка, обследовал меня и поставил диагноз: амнезия и сильный ушиб спины. Перевозить запретил, шевелить велел крайне осторожно. А в город свозят, как восстановлюсь, тогда и сделают снимок спины.

После лечения я был жутко голодный. Когда меня разбудили, я съел полкаравая хлеба и попросил на обед принести побольше еды. После обследования и отъезда врача из Тихорецка я снова занимался медитациями и лечением.

А после обеда, когда я, находясь один в комнате, медитировал, за окном снова раздался шорох, и ко мне заглянула та же конопатая мордашка.

– Привет! Ну как? В станице говорят, что ты уже ноги чувствуешь.

– Ага, смотри. – Я стянул простыню и пошевелил обеими ногами.

– Ух ты! – обрадовался мальчишка.

В окне рядом с ним тут же появилось несколько голов, и несколько пар глаз с любопытством уставились на меня. Нас объединяла общая тайна – причастность к таинству обряда лечения в бочке. Я искренне поблагодарил мальчишек, пообещав непременно одарить конфетами всех, кто мне помогал. А обещания я выполняю.

Следующие три дня я по-прежнему лежал в той же комнате, но на соседнюю койку уложили охающую старушку, и ширма стояла теперь у неё. История её попадания сюда – это и смех и грех.

В станице хватало коров, и был бык-производитель по имени Антоша – ну вот так его назвали. История умалчивает, чем так насолила старушка флегматичному бычку, но гонял он её по станице изрядно. Говорят, она, придерживая подол, обогнала мотоциклиста. В итоге бык загнал старушку на фонарный столб, откуда её снимали пожарные с помощью длинной лестницы. Теперь у неё всё болело, руки и ноги были в занозах, вот и положили на лечение. Я удивился было, как она на столб взлетела, но оказалось, что в столб были вбиты скобы. Ну, тогда понятно.

Эту историю рассказала мне Рая, тихо, на ушко, хотя старушки в комнате не было: она, охая, ушла на процедуры. А в колхозе сейчас решалась судьба Антошки. Старушка-то – тёща председателя колхоза. И не стоит вспоминать анекдоты о тёще и зяте, тут ситуация другая: председатель был сиротой, тёщу свою нежно любил и называл мамой. А потому как бы не закололи Антошку.

В разговорах о фонарном столбе я между делом узнал важную информацию: а станица-то не электрифицирована. На конном заводе есть маломощный движок генератора, его включают время от времени, но только по вечерам и на часть ночи. Ставший теперь знаменитым на всю станицу фонарный столб находится именно на их территории. А фельдшерский пункт располагался рядом, потому и здесь было проведено электричество. А остальные пользуются лучинами да керосиновыми лампами.

Я довольно неплохо провёл следующие три дня, полностью залечив повреждения позвоночника, да и другие мелкие травмы, имевшиеся у этого детского тельца. Правда, ел за троих, и семья, удивляясь моему аппетиту, ежедневно приносила мне судки и кастрюли с едой. Но зато я уже сам мог ходить, хотя и под присмотром доктора, который на улицу меня пока не выпускал. Я потихоньку делал зарядку, это хорошо помогало освоить новое тело.

В зеркале на стене я изучил свою новую мордашку. Парнишка светловолос, это в мать, а причёска… Знаете, такая, под горшок, когда уши не видно? Вот такая шапка спутанных волос. Лицо вполне приятное, только по-детски припухлое, глаза голубые.

Соседские мальчики не удержались, разболтали, хотя я этого ожидал, и родители, узнав, что меня святовали в бочке, прибежали спрашивать: было такое? Я признался, что было: мол, холодная речная вода мне помогла. Не знаю уж, к какому мнению они пришли, но принесли и надели мне на шею деревянный крестик на бечёвке.

Домой меня так и не отпустили, а на пятый день попутной колхозной машиной, выдав узелок с едой, в сопровождении Раисы повезли в Краснодар, в больницу: что там скажут. Помимо сидевших в кабине меня и Раи было ещё шесть попутчиков, которые устроились в кузове на мешках с картошкой.

Вообще, машину послали в Краснодар за какими-то деталями или запчастями, но гонять порожнюю машину не давала деловая крестьянская жилка. Поэтому везли излишки прошлогодней картошки с овощебазы колхоза, продать на рынке. Пока один торгует, шофёр съездит на склад и загрузится тем, что нужно для колхоза. Об этом нам рассказал водила, флиртующий с Раисой.

Выехали мы за два часа до рассвета. Через три часа нас высадили у ограды, за которой были видны каменные постройки городской больницы, и машина пошла дальше. А мы с вещмешком и узлом еды направились к зданию больницы. Врачей, понятно, не было, рано ещё, пришлось подождать на скамейке в саду. Я даже поспал, используя в качестве подушки упругие бёдра Раисы.

Нас приняли только в восемь часов, а после меня осмотрели и положили в палату. После обеда сделали снимок. В общем, ничего не нашли, но выписали только на следующий день. Кстати, Раиса спала со мной в палате, одной койки нам вполне хватило.

Надо сказать, на эту поездку я возлагал немалые надежды. Краснодар – город старый, и я надеялся на находки с Гражданской. Хотя бы часа два смогу потратить на поиски. Поэтому ночью, когда Раиса уснула, я встал якобы в туалет и, прихватив одежду, вышел в коридор, после чего покинул больницу через окно в туалете. Если Раиса проснётся и будет меня искать, скажу, что в кустах сидел: мол, дизентерия вдруг случилась. В общем, отбрехаюсь.

Выбравшись из больницы, я побежал прочь, в сторону кварталов с каменными зданиями. Одет я был прилично: рубаха, штаны на лямках и даже ботинки, правда, женские, от Раисы достались. Хотя поди ещё пойми, что они женские: обычные коричневые ботинки, подумаешь, с небольшими каблуками.

В том, что находки будут, я был уверен. Чёрт, да даже у нас в палате был тайник. Здание-то явно дворянское, усадьба похоже. В стене палаты, в двух метрах над моей головой находилась заложенная кирпичами ниша, снаружи неплохо замазанная раствором, а внутри ниши – шкатулка с очень дорогим комплектом драгоценностей.

Только не буду же я долбить стену при всех? С другой стороны стены была улица. Если только там проём сделать, убрав часть кирпичей в Хранилище и вернув потом на место. Не думаю, что засекут тонкие щели. Только лестницу надо: тайник расположен на высоте трёх метров от земли.

Я добежал до ближайших многоквартирных домов, построенных ещё в царские времена. Новостройки тоже были, чуть дальше, но они меня не интересовали, да и времени на них не было.

Проникнуть в подъезд было проще простого: дверь отсутствовала. Воняло кошачьими ссаками и клопами. Я осторожно поднялся по скрипучей деревянной лестнице на площадку второго этажа, откуда другая лестница, уже с перекладинами, вела на чердак. Крышки люка не было.

Я без промедления поднялся на чердак. Напомню, у меня время тикает, каждая секунда на вес золота, причём в прямом смысле слова: чем больше у меня будет времени, тем больше найду. Я опытный поисковик. После двух лет работы в Москве на глаз могу определить, стоит тот или иной дом моего внимания или нет. Этот, мне кажется, стоил.

И не ошибся, меня ожидали шесть находок. Из них две единицы оружия: офицерский наган и революционный маузер в деревянной кобуре. Впрочем, находки, по сути, ничего не стоили: ни одного патрона к ним не было. Маузер имел калибр, как у ТТ, и патроны от советского пистолета к нему вполне подходили. Если найду, будет неплохо.

Остальное – это личные вещи, представляющие ценность только для тех, кто их прятал, да деньги, которые уже не в ходу.

Но главной моей находкой стал саквояж, небрежно спрятанный за печной трубой. Его явно оставили недавно: он был едва покрыт пылью. Внутри оказались советские банкноты в пачках и комплект отмычек; похоже, кто-то кассу недавно взял. Всего было тысяч сто пятьдесят, так что с деньгами теперь проблем нет.

После этого я рванул на железнодорожную станцию, которая была недалеко. Я настолько привык иметь личный автотранспорт, что надеялся добыть какую-нибудь машину.

Мне повезло, в Краснодаре стоял целый эшелон, однако машины были не легковые, а новенькие ЗИС‐5, причём все крытые и с двухосными прицепами, тоже крытыми. Часть машин имела красные кресты в белых кругах – санитарные.

Подкравшись к эшелону, я стащил одну машину с прицепом. Потом в стороне, где с топливного эшелона сливали в бочки бензин, я увёл десять бочек топлива. Моторного масла, к сожалению, не было, но я рассчитывал найти. Побегал вокруг, и действительно нашёл, три канистры взял.

На продовольственном складе я забрал десять мешков с рисом, бидон с подсолнечным маслом, ящик с консервированной томатной пастой (редкий зверь), шесть ящиков с консервами, к сожалению рыбными, два мешка муки и три коробки с конфетами «Мишка на Севере». Ну и в дополнение взял по мешку соли и колотого сахара. Это всё, хорошего понемногу.

Кстати, здесь же, на станции к одному из складов была прислонена узкая металлическая лестница. Длиной метра четыре, чуть изогнутая, я такие на топливных цистернах видел. Видимо, кто-то отрезал и использовал. Я и её прихватил.

После этого я со всех ног побежал обратно. Добежав до больницы, прислонил лестницу к стене, поднялся по ней и, задав параметры изъятия блока кирпичей, ровно по полоскам раствора, убрал часть стены. Ниша оказалась открыта. Забрав шкатулку, я вернул блок на место и убрал в Хранилище лестницу: штука нужная, пригодится.

Обежав здание, я по той же лестнице забрался в туалет. Снова убрал лестницу, прошёл в коридор и вернулся в палату. Блин, Раиса даже не проснулась, значит, зря я торопился, у меня было больше времени.

Ладно, и так всё отлично вышло. Я разделся, сложил одежду и вскоре тоже уснул.

Утром нас даже покормили, а часов в десять меня осмотрел врач. На спине у меня была серьёзная гематома, которая уже начала желтеть по краям. Я её не трогал. Врач осторожно ощупывал спину, а я вздрагивал: больно было, синяк есть синяк. Изучив снимок, врач сообщил Раисе, что со мной всё в порядке, но в ближайший месяц физические нагрузки мне противопоказаны.

Раисе выдали справку на меня, и мы покинули больницу. А направились мы на вокзал, планируя по железной дороге доехать до ближайшей к станице станции. А там километров пятнадцать пешком – и дома будем. Деньги, как оказалось, Раисе выдали, на билеты тоже хватит.

На вокзале мы узнали, что пассажирский поезд уже ушёл, а следующий будет только вечером, днём одни товарные шли. Ничего, подождём, решили мы, и отправились погулять по городу.

Заметив здание парикмахерской, я упросил Раису зайти туда, да ей и самой было интересно. Она подсчитала оставшиеся у нас после покупки билетов копейки, и мы вошли в парикмахерскую с видом местных дворян, имеющих немалое состояние. Раиса направилась в женский зал, а я – в мужской.

В мужском зале были всего двое посетителей, так что вскоре подошла моя очередь. Я сел в кресло и сказал:

– Полубокс, пожалуйста. Только чёлку подлиннее.

Мастер отлично справился, и причёска мне действительно шла. Отряхнувшись, я расплатился и пошёл искать Раису.

Она ещё сидела в очереди, и ожидать нужно было не менее часа. Раиса заметила, что стрижка мне очень идёт, а я попросил разрешения подождать её на улице. Она махнула рукой – мол, ладно, – но велела далеко не уходить.

Оставив Раису в парикмахерской, я добежал до трамвайной остановки и доехал до рынка, местные объяснили мне, как быстро добраться. Заодно разменял у кондуктора купюру на мелочь. На рынке всё бегом. Первым делом купил вещмешок: куда-то же нужно покупки убирать. В общем, решил запасы делать, а то когда ещё такой случай представится?

Первым делом керогаз и керосин. Купленный в прошлой жизни примус служил мне недолго: самоделка, вещь шумная, опасная, постоянно забивалась копотью, я замучился её чистить и обслуживать. Поэтому быстро сменил на керогаз, он куда лучше и работает бесшумно. Вот и сейчас я купил керогаз на одну конфорку, три пятилитровых бидона с керосином и две пачки спичек.

Потом я приобрёл большую сковороду и два котелка, на три и пять литров. Хоть дно у них и круглое, но держатель у керогаза позволяет и с такими работать, а имеющиеся у котелков дужки позволяют подвешивать их над костром. Крышки у них также были. Неплохие котелки, справный мастер сделал. Взял ещё большой чайник, на пять литров, керогаз его легко потянет.

Из утвари подобрал две разделочные доски, два кухонных ножа, небольшой половник, деревянную лопатку, тёрку, пяток ложек и вилок, пять кружек, пять глубоких тарелок и пять мелких, два больших армейских котелка, жестяное ведро и тазик. Взял ещё две солонки и перечницу. Тут же купил чёрный перец в мешочке, не молотый, его ещё растереть нужно будет.

Потом я направился в продовольственные ряды. Кстати, заметил там и нашего парня, продававшего прошлогоднюю картошку; мешков пять у него осталось, торгует помаленьку. А вообще, уже молодая картошка пошла, я купил у разных торговцев килограмм двадцать: у одного четыре-пять кило, у другого, у третьего, так и набралось. Взял также кило три свежего репчатого лука, два кило чеснока, три кило моркови, пять вилков капусты. Вроде середина лета, а тут, на юге, всё уже поспело.

В мясных рядах мне разрубили на несколько кусков заднюю свиную ногу. Также я выбрал три куриные тушки. Колбас купить не удалось: что было, уже раскупили, с раннего утра нужно приходить. Я приобрёл шесть кило копчёного сала и около двадцати солёного, кусками весом один-два килограмма. Сало было свежего засола, отличное, духовитое.

После этого я рванул обратно к парикмахерской. И вовремя: Раиса стояла на улице с новой причёской и тревожно осматривалась, уже почти на грани паники.

Спрыгнув с задка трамвая, я подбежал к ней и затараторил:

– Отличная причёска, просто здоровская! Тебе так идёт, совсем другое лицо! А я на трамвае катался. У рынка был, там нашего видел, он картошку продаёт.

– Не закончил ещё? – удивилась Раиса.

– Так новая пошла, – пожал я плечами.

– Да, нам свою тоже выкапывать пора. Вернёмся и начнём.

Раиса тоже была не прочь прокатиться на трамвае. Мы доехали до рынка, и пока она общалась с нашим станичником, который её едва узнал с новой причёской, я сказал, что гляну ряды и вернусь, и убежал.

В мясных рядах я увёл у одного продавца портфель, забитый пачками патронов к нагану. Я не знаю, кому он хотел его продать или передать, всё же почти тысяча штук. Продавец крепко придерживал портфель ногой, и поэтому в прошлую поездку сюда я не смог его стянуть. А тут он отвлёкся, продавая мне одиннадцать банок со свиной тушёнкой (всё, что у него было), а я, воспользовавшись этим, увёл портфель. Даже касаться его не пришлось: мне достаточно находиться на расстоянии не дальше метра.

Пока продавец судорожно искал пропажу, я для конспирации приобрёл у соседнего прилавка три телячьи вырезки, которые мне завернули в промасленную бумагу. Уже возвращаясь к Раисе, по пути купил килограмма три сушёной рыбки, икристой корюшки, она аж просвечивала, настолько жирная. Все покупки и мешок я убрал в Хранилище.

Когда я вернулся, Раиса уже тревожно осматривалась в поисках меня. Оказалось, станичник едет с нами. Он попросил купить на него билет, выдал нам деньги, и мы направились к вокзалу. У Раисы в мешке ещё оставались продукты из дома, сало и хлеб, так что мы поужинали на станции, дожидаясь станичника.

К вечеру он расторговался, остаток отдал перекупщикам, и мы, проехав на поезде две станции, сошли на нужной. Нам повезло: как раз в это время на станции разгружалась наша колхозная машина. Правда, желающих доехать до станицы набралось уже два десятка, но ничего, и нам места хватило.

В станице мы были за час до заката. Я даже успел изучить подворье. Дом был сложен из саманных кирпичей (тут это обычное дело), крыша крыта железом. Видно, что справное хозяйство, с огромным огородом и немалым фруктовым садом. Тут же бегала и Настенька, белоголовая малышка четырёх лет.

Кстати, так как детсада здесь нет, то малыми занимаются бабушки и дедушки. Но наша семья пришлая, поэтому за Настей присматривает пожилая соседка. У той трое внуков и внучка, и ещё одна девчушка не является для неё обузой.

Ну а потом начались трудовые будни жизни в селе, которым, по сути, станица и являлась. У меня хоть и было освобождение, но я честно ползал на карачках, собирая в корзины выкопанную картошку. Потом Раиса рассыпала её в длинный ряд – сушить. После просушки большая часть картошки отправлялась в погреб, а что-то шло на продажу.

За неделю мы выкопали всю картошку, потом собрали остальные овощи. А тут и фрукты подоспели, стали варить варенье и компоты да закатывать на зиму. Работы было изрядно, матушка говорила: «Зимой отдохнём».

А вот отца я в огороде ни разу не видел: не любил он это дело, говорил, не мужское. Угу, а лопал за обе щеки. Но при этом руки у него росли из нужного места, он был справным хозяином, всё чинил и постоянно что-то делал, в том числе чистил свинарник и коровник и выносил оттуда навоз.

Кроме того, я потихоньку готовил из добытых припасов. С этим были сложности, так как за мной приглядывали, и мне всего трижды удалось остаться одному и приготовить, что хотел. Первый раз я приготовил рис с тушёнкой и, замесив тесто на лапшу, раскатал его и нарезал тонкими полосками, даже подсушить успел. В другой раз – суп из лапши и курицы. А в третий – пожарил на сковороде картошку с луком, к которой добавил чуток копчёного сала, для вкуса. Хлеб хотел испечь, но пока не было возможности.

Кстати, долг перед парнишками я закрыл, угостив их всех конфетами. До матушки информация дошла, и на вопрос «Откуда взял?», я ответил, что на рынке помог донести корзину старушке, и она меня угостила.

Мне необходимо было иметь готовые блюда в запасе, но заняться готовкой не удавалось. Родители, беспокоясь обо мне, поручили соседке-старушке следить за мной, а вечером присматривали сами. Так что шаг влево или вправо – считай, побег, и наказывали по всей строгости. Чудо, что за две недели мне удалось хотя бы три блюда приготовить.

Было начало августа, и меня готовили к школе. Уже купили тетради, шили школьную одежду и нашли школьную сумку, настоящую командирскую планшетку, это очень круто. Вообще, в начальную школу у нас брали с восьми, но меня после проверки знаний берут в семь.

И тут я неожиданно получил возможность обрести свободу. Было воскресенье, одиннадцатое число, и отец пришёл пьяный. Сгрёб меня за шиворот, перегнул через колено и давай лупить ремнём. Даже не сказал ничего.

Я не издал ни звука, просто отключил болевые ощущения, но был полон недоумения: это за что вообще? где я накосячил? А домашние были рядом, в доме, во дворе и огороде, но не вмешивались: отец был хозяином и никто его действия не оспаривал.

Когда отец отпустил меня, я встал, подтягивая штанишки, и зло сплюнул ему под ноги. И тут же отлетел от оплеухи и сполз по стене сарая. Этого женщины уже не стерпели: матушка и старшая сестра подскочили и начали суетиться надо мной, а папаша, шатаясь, ушёл в дом. Наблюдавшая происходящее Настя ревела в два ручья. В общем, странная ситуация.

Ночью я лежал в доме, на печке, где всегда спал Терентий. Задница горела, живого места не было. Пока лечил себя, размышлял. А ведь это отличный повод обидеться и уйти. Заодно папашку накажу, уважать его я резко перестал. Пусть поволнуется, поищет. Матушку, конечно, жалко, но, думаю, переживёт.

Они будут думать, что я где-то здесь, прячусь у кого-нибудь на чердаке и кто-то из местных мальчишек меня подкармливает. Такие «беглецы» уже бывали, казачки – парни серьёзные и самостоятельные. А я отправлюсь в Краснодар и на море, пока бархатный сезон. К школе вернусь.

Вообще, со школой я бы предпочёл до восьми лет подождать, а потом сдать экзамены и сразу пойти в третий или четвёртый класс. Но за меня всё решили. Причём я показал неплохие знания, и меня определяют во второй класс (тут на знания смотрят, не возраст), так что я ещё доволен был.

Я тихо сполз с печки, прокрался к выходу из дома и побежал к окраине села. Брать из дома ничего не стал: штаны и рубаха есть, этого хватало, а что нужно будет, докуплю. Что касается обуви, тут все босиком ходили, от детей до взрослых. Разве что шофёры в ботинках или сапогах, но им по работе нужно.

Честно говоря, я был даже рад сложившейся ситуации. Надеюсь, позже она повторится, и я снова «сбегу» и займусь своими делами.

Добравшись до дороги, я осмотрелся. Никого не было. Я достал грузовик, а прицеп отсоединил и убрал обратно в Хранилище: он мне пока не нужен, так зачем вхолостую гонять?

Потом я с полчаса занимался машиной: залил полный бак топлива, долил моторного масла, а вода в радиаторе и так была. Закончив обслуживание машины, я устроился в кабине и запустил движок. Дал ему немного поработать, с помощью телекинеза включил сразу вторую скорость и, набирая ход, покатил в сторону Краснодара.

Фары освещали дорогу, так что я стабильно держал скорость двадцать-тридцать километров в час. Машина новая, пахнет краской, цвет хаки. Заодно обкатаю. Но вообще, гонять по таким пустякам грузовик не хочется, нужно добыть легковушку. Из новых если только «эмку». В принципе, можно, машина неплохая на ходу, вполне мягкая.

За четыре часа я добрался до окраин города. Технику обслужил и заправил, чтобы бак всегда был полным, благо с бочками я увёл и шланг. Машина первые пятьдесят километров обкатки прошла без нареканий, позже продолжим.

А пока я побежал к железнодорожной станции: есть ли там ещё что-нибудь вкусное? Главное, сторожам с берданками не попасться. Они, гады, сначала стреляют, а потом спрашивают, кто там шляется.

Однако мне не повезло: эшелонов с техникой на станции не оказалось. Поэтому я стал искать себе место для ночёвки. Нашёл пустую квартиру, хозяева которой, похоже, давненько отбыли, и устроился на тахте. Завтра, точнее уже сегодня утром отправлюсь на рынок, нужно докупить что планировал, пока время есть. А дня через два-три отправлюсь к Новороссийску. Устроюсь там где-нибудь на берегу, покупаюсь.

Проснулся я сам, но проспал немного больше, чем планировал, было уже часов девять. Поэтому я быстро позавтракал картошкой с молоком и побежал на рынок.

Народу тут хватало, и я даже приметил двоих из станицы. За последние недели я успел запомнить всех жителей, так что с уверенностью могу утверждать, что это наши станичники. Оба стояли за прилавками, продавали всякое со своего хозяйства и огорода. К счастью, они меня не засекли, но по рядам я теперь ходил с осторожностью.

Колбас и тут не было, уже всё раскупили, печально. Однако я не отчаивался: нашёл продавца корюшки и купил у него два мешка. Малосолёная, купленная ранее, разошлась быстро. Я ею Настю угощал, сам ей рыбку чистил. Вообще, на меня возложили присмотр за младшей сестрицей, и я делал это со всей ответственностью, читал ей вслух интересные книги.

Кроме того, я купил свежего мяса: телятину, свинину. Была и баранина, я почти тушку взял, а также и специи, буду готовить плов. Для плова взял тридцатилитровый казан. Также приобрёл яйца и свиное сало. Порадовали караваи хлеба, с два десятка взял у разных торговцев. У бабулек купил пирожки и куски пирогов (они заранее нарезаны, целых нет), а одна продавала в крынках мясной бульон, и я всё у неё выкупил. В общем, припасов купил изрядно.

Из вещей я приобрёл два шерстяных одеяла и палатку. Палатку я нашёл с трудом, да и та не новая, ещё с Гражданской, английская офицерская, четырёхместная. Купил комплект одежды для себя, нательное бельё, ботинки на размер больше, носки и шляпу для отдыха. Тут без шляп сложно, а эта широкополая, то что нужно.

Сразу переоделся, а то моя одежда выдаёт во мне деревенского, а так, глядишь, за городского сойду.

Ну и хватит пока, а то пару раз чуть не наткнулся на станичников. И чего за прилавком не стоят, шастают? А, в туалет по очереди ходили? Тогда ладно.

После рынка сбегал на станцию. Новые поезда и эшелоны были, но того, что мне нужно, я не нашёл. Прошёлся по городским столовым, обед уже прошёл, но посетителей хватало. В одной из столовых поел и купил полную тарелку котлеток, а в другой – три стакана компота. В общем, закупался. В магазинах покупал хлеб, а в окошке хлебопекарни мне даже удалось взять три буханки горячего, больше трёх в одни руки не выдавали. Ещё я посетил парикмахера, обновил причёску.

Вечером, перед самой темнотой, я вернулся на станцию. Хм, мне повезло, на недавно прибывшем эшелоне стояли легковые машины. Правда, не полноценные «эмки», а пикапы, пусть и на их базе. Помню их, модель ГАЗ-415. Всего было шесть машин на двух платформах, присоединённых к воинскому эшелону, который охраняли красноармейцы. Впрочем, они не помешали мне прокрасться к нужным платформам, вырубить и связать часового и увести два пикапа. Замечу, все машины были чёрного цвета, а не хаки.

Дальше у меня в планах был райотдел милиции. У них там склад конфиската, хочу его посетить и что-нибудь интересное прибрать, мне вот патроны к маузеру нужны. А потом на квартиру, отдыхать.

Набег на склад при райотделе милиции был удачным. Всё складировалось в просторном подвале здания, и я много чего интересного нашёл, даже охотничье ружьё «Зауэр», у меня такое было. Нашёл и патроны к нему, патронташ, даже чемоданчик с запасами пороха, дроби, пыжей, а также устройство для снаряжения патронов. А ещё бутылочки с оружейным маслом, теперь есть чем почистить оружие.

Также я нашёл оригинальные патроны к маузеру, штук триста, в трёх местах, и два ящика патронов к ТТ. Зачем им столько и почему хранят на складе вещдоков? К сожалению, советский пистолет-пулемёт я не нашёл, да и вообще, качественного оружия на складе не было, видимо, прилипло к рукам высоких чинов. Хотя два ТТ я нашёл и прибрал. Был неплохой карабин Мосина, к которому кто-то, явно с руками, растущими из нужного места, приделал мощный иностранный оптический прицел. Патроны тоже нашлись, штук четыреста в разных местах.

На этом складе вещдоков были и велосипеды. Прибрал оба, во вполне приличном состоянии. Ещё часы, три десятка, наручные и карманные. Отобрав одни наручные, поменьше, подогнал их под свою руку, буду теперь носить, вещь нужная.

Хорошо я по складу прошёлся, столько всего интересного нашёл. Только часа через два я незаметно покинул его, закрывая за собой замки. Только инвентаризация покажет, что многое пропало, потому что на виду я ничего не двигал и не трогал. Через полчаса я уже спал на квартире.

Ещё неделю я оставался в Краснодаре, жил во всё той же квартире. Хозяева пока не появлялись, лишь дважды в неделю приходила женщина, которая вытирала пыль.

С раннего утра я отправлялся на рынок. Купил всё же колбасы: каждый день делал заказ, и мне откладывали определённый объём. В городе был колбасный цех, его продукцию и продавали на рынке. Закупался и другими продуктами. Потом времени на это может не быть, до начала войны оставалось меньше года, а припасы пригодятся, уж поверьте.

По рассказам Марфы Андреевны из прошлой жизни я помнил, что с началом войны сначала наши будут грабить крестьян, выжимая из них всё что можно, потом немцы. На хозяйства тоже такие налоги накладывали, что хватало только ноги не протянуть. Немцы не лучше были, но и не хуже, хотя при отступлении и они всё выгребали. Не знаю, дождёмся мы немцев или нас эвакуируют (очень на это надеюсь), но иметь в Хранилище серьёзный запас припасов жизненно необходимо.

За неделю я на треть сократил запас наличных средств в портфеле. Однако когда наступала темнота, я отправлялся на поиски тайников и схронов, обыскивая старые дома. За неделю справился, остались только непосредственно квартиры, куда попасть было труднее, чем на чердаки и в подвалы. Но в некоторых я всё же побывал днём, в отсутствие хозяев, там тоже были неплохие находки.

Однако пора было отправляться на берег моря. Двинул на «Захаре», потому что пикапы активно искали. Оказывается, они шли в политуправление округа да в редакции армейских газет, вот и подняли всех. Даже ночью, бывало, проверяли, кто едет, я и на ЗИСе едва проскочил.

В Новороссийске я занимался тем же, чем в Краснодаре. Стал частым посетителем рынка, тут ассортимент тоже был неплох. Закупил немало рыбы, бочками. Приобрёл много абрикосов, черешни, арбузов и дынь, а также сухофрукты и мёд в бочонках. В общем, запасы увеличивались, а содержимое портфеля стремительно таяло.

По ночам я чистил от схронов дома Новороссийска. Во время войны город фактически сотрут с лица земли и многое погибнет. Я бывал в этом городе, когда его отстроили заново, а сейчас изучал, каким он был до войны.

Мне достались несколько схронов с советскими дензнаками. Были небольшие личные тайники, видимо, схронки от жены. Но попадались и крупные суммы, какие честно не заработать; видимо, кто-то капитал собирал. Было и оружие, как же без него. В одном схроне я нашёл отличную казачью шашку, завёрнутую в кусок красного бархата, похоже, от портьеры, и перевязанную витым шнуром от неё же.

А ведь я попал в сынка казака и казачки, кровь требовала научиться обращаться с шашкой. Нашёл неплохого мастера боя, который на палках начал давать мне азы, две недели бегал к нему заниматься. Часто купался в море, загорал.

Кроме прочего, я покупал грецкие орехи и лимоны. Смог достать чёрный чай, две тонны увёл. Этот чай привёз английский сухогруз, как только через Средиземное море прошёл, рисковая команда. Неплохой чай, хотя, конечно, с тем, что пьёт китайская императорская семья, не сравнить – небо и земля. Я даже когда в прошлой жизни на флоте служил, не изменял ему: всегда пил только свой чай, из термоса. Будет возможность посетить Китай, снова уведу.

Так время и шло. А когда я решил, что пора домой, поступил просто: вернулся в Краснодар, нашёл на рынке одного из станичников и, делая вид, что не замечаю его, подставился под обнаружение.

– Ай, ухи-ухи! – заорал я, когда станичник схватил меня за левое ухо. – Помогите, извращенцы атакуют!

Мой вопль был услышан, и толпа колыхнулась к нам. Когда подошёл милиционер, я стоял, потирая красное, стремительно опухающее ухо, а станичник держал меня за ворот рубахи, чтобы не сбежал.

Милиционеру я демонстративно показал пальцем на своё ухо, но станичник быстро успокоил народ, объяснив ситуацию. Многих подробностей я не знал. Оказывается, папашу завёл один из шофёров, с которыми он выпивал: мол, не умеет детей воспитывать, их в строгости держать нужно. Вот отец, вернувшись домой, власть и показал.

А когда окончательно выяснилось, что в станице меня нет, папашка того шофёра так отметелил, что чуть по статье не пошёл, да председатель вступился. А этот станичник оказался родственником того советчика, я не знал, он сам сказал.

– Всё так и было? – спросил у меня милиционер.

Я пожал плечами и, скрестив руки на груди, отвернулся с независимым видом.

– А ну отвечай, когда тебя спрашивают! – Станичник отвесил мне затрещину, да ещё и за ворот тряхнул.

Отреагировал я мгновенно: последовал резкий удар головой в солнечное сплетение и связкой из двух рук снизу по подбородку, когда станичник согнулся после первого удара. Тело я напитал пси-силой, так что вырубил мужика капитально.

Потом рванул было через толпу, хотел проскочить у кого-то между ног, но не получилось. Я снова стоял перед милиционером, потирая на этот раз другое ухо.

– А молодец, настоящий казак растёт, – сказал кто-то из толпы. – Мелкий, а этого борова с двух ударов спать отправил.

Вообще, когда я ещё в прошлый раз был в Краснодаре и жил тут неделю, я прикупил неплохой детский казачий костюм и носил его с сапожками, привыкал, даже в Новороссийске. Хотя многие смотрели на это неодобрительно: не принято было так демонстрировать свою казачью кровь, многие помнили расказачивание, когда наших как кулаков истребляли.

Милиционер осмотрел станичника. Тот постепенно приходил в себя, но взгляд был мутный – явно сотрясение. Ещё выплюнул пару зубов: ну да, после моего удара челюстью лязгнул он здорово.

В общем, милиционер не стал оставлять меня со станичником, и правильно: ещё поубиваем друг друга. Он забрал меня и отвёл в отдел, где выяснилось, что я официально числюсь пропавшим без вести и меня ищут: родители через участкового подали заявление.

А на следующий день примчался папаша на своей служебной машине, забрал меня и отвёз домой. При первой встрече обнял и не отпускал, честно попросив прощения. Подумав, я махнул рукой: ладно уж, прощаю. Так что нормально.

На вопрос: «Где был?» – ответил, что жил на берегу Чёрного моря, рыбачил, тем и питался. Отлично провёл время, поэтому не в претензии: мол, всем доволен и неплохо было бы повторить. Отец на это изумлённо, с нотками возмущения крякнул. Оказалось, что женская часть семьи устроила ему бойкот и сделала его жизнь невыносимой, они такое могут.

Меня поначалу тоже встретили неласково. И чего им всем мои ухи дались? Оторвут же. Ладно, понимаю, что так они проявляли беспокойство и любовь ко мне. А уж как потом ревели и обнимали!

А потом я начал вручать подарки. Сказал, что нашёл два тайника со времён Гражданской: один, мол, случайно, второй – уже когда специально искал.

Матери подарил золотые серёжки, бусы из белого жемчуга, брошь с камнями и серебряные карманные часы на цепочке; она бригадир, часы иметь нужно. Отцу – крупные наручные часы и золотую печатку со вставшим на дыбы медведем. Раисе – серёжки попроще, но тоже золотые, два золотых колечка и часики. А Насте я привёз конфеты, ей другого и не надо, мала ещё.

Я специально подарил всем часы, чтобы к моим наручным не прицепились. Я их продемонстрировал, и их сразу включили в семейное достояние, как и остальное. Матушке я выдал килограмм чая. Мы его оценили, когда пили чай в саду за столом (у нас самовар был): такого чая здесь не достать, обычно продавали какие-то смеси, выдаваемые за настоящий чай.

В общем, всё закончилось благополучно. Однако уже наступала осень, всё было готово к школе, и вскоре я пошёл третий раз во второй класс.

* * *

Надо сказать, год не прошёл – пролетел. Часто приходили письма от Георгия. Он служил где-то у Одессы, но в бомбардировочной авиачасти, так что с Левашовым, несущим службу в истребительном полку, точно не пересекался. Да и перевели его в этот полк, помнится, в марте сорок первого.

Время шло, жили мы неплохо, вполне дружно. Меня особо не задевали: знали, что взбрыкну. Отец учил меня казачьим уловкам, а также и бою на шашках. К нам приехал мой двоюродный дед, оказавшийся тем самым мастером из Новороссийска, у которого я занимался. Мы оба были удивлены встрече. Оказалось, он меня до того совсем мальцом видел, вот и не признал.

Я принёс шашку и продемонстрировал находку. И надо же, опознали, кому она принадлежала. Здесь каждая шашка имела своё лицо, своего хозяина. Собрали стариков, многие из других станиц приехали, они и признали по приметам.

Но из той семьи никого не осталось, и шашка теперь хранится у нас, висит на стене в светёлке у родителей. Батя с ней каждое утро работает, машет – только свист стоит. Видно, что подрастерял навык, но быстро навёрстывает и меня учит. Отец – младший сын, ему от своего отца шашки не досталось, старший сын унаследовал.

Зимой приезжал дед, две недели гостил. Настоящий старый казак, видно, что всю семью в кулаке держит. Он тоже глянул шашку, и со мной поработал. Вот честно, я очень расстроился, когда он уехал: как-то быстро мы с ним сошлись. Уезжая, дед строго-настрого наказал отцу летом отправить меня (ну, и Настю за компанию) к нему в станицу погостить.

Охотничье ружьё тоже пришлось показать, так как от охоты я отказываться не желал. Отец только головой покачал: мол, что ещё у меня в схронах есть? Мы с дедом на охоту ходили, и нам повезло, косулю добыли. Он на санях к нам приехал, вот на них, разделав добычу (я разделывал, а дед смотрел), мы и привезли её домой.

Отец запыхтел как чайник: он на этих косуль давно охотился, искал, они для него чуть ли не идеей фикс стали, вон пули конические отливал и в патроны вкручивал. А тут мы с дедом поехали и подстрелили это шустрое и осторожное животное. Дед только посмеивался. Впрочем, косулю я подстрелил именно снаряжённым отцом патроном, с той самой конической пулей.

В семье у нас с тех пор тишь и благодать. Зимой отец сюрприз преподнёс: купил и привёз поддержанный патефон и два десятка пластинок. Я ему ещё осенью прошлого года отдал часть добычи да немного банкнот: мол, находки продавал.

Вот так благосостояние нашей семьи и росло, и видимо, кому-то это не понравилось: однажды днём в наше отсутствие попытались проникнуть в дом, да соседи вспугнули. Ладно, обошлось, а мы приняли меры.

Так и жили. Я учился. Вот честно, не особо хотелось. Это Раисе хорошо: заканчивает восьмой класс – и на свободу. Она уже решила, что сельским фельдшером хочет стать, медиком. Стала бегать на стажировки к нашему Айболиту. Это с моей лёгкой руки все стали так его называть, а он, как я видел, был вполне доволен, даже гордился.

Но стажировка долго не продлилась: уже в мае их застукали в интересной позе, после чего наш Айболит, придерживая битую отцом челюсть, оказался скоропостижно женат на Раисе. Вот так, сделал девку женщиной – и пожалуйста. Впрочем, он не особо и стар был, тридцать два года, как раз вполовину старше Раисы, которой шестнадцать.

Как я понял, окончанием этой истории были довольны оба. Сыграли пышную свадьбу, и Раиса на правах законной супруги перебралась в дом к мужу. Медиком стать она не передумала и продолжала получать опыт, желая стать медсестрой общего профиля, чтобы помогать мужу в работе.

Доктору на свадьбу я подарил карманные часы с точной секундной стрелкой и старый, явно раритетный фонендоскоп в виде деревянной трубки. Правда, ошибся, оказалось, это был стетоскоп для акушерства, но доктор всё равно остался доволен. А Раисе я подарил скалку, что вызвало смех всех присутствующих на свадьбе женщин.

Что касается школы, то, не желая в которой раз тянуть эту лямку, я решил прослыть вундеркиндом. Когда шли экзамены за второй класс, я сдал не только их, но и экзамены за третий. И всё получилось, так что меня перевели в четвёртый класс. Вот только в третьем классе все были приняты в пионеры, а меня не взяли: мол, мал ещё, октябрёнком походи. Всё, я обиделся. Будут звать – не пойду. А принципиально.

Вот как-то так и наступило двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года. Электричества в селе как нет, так и не было, генератор на конезаводе имелся, но часто ломался, да и маломощный он, только для своего хозяйства. Но было радио и громкоговоритель на столбе, так что включали новости или музыку послушать. А тут ближе к обеду специально включили, и мы заслушали сообщение Молотова.

Расходились если не ошарашенные, то близко. В семье у нас был порядок, в хозяйстве тоже. Я поливами занимался, всё уже посажено и проросло, деревья цвет сбросили, солидные плоды висели на ветвях. Запасы с зимы ещё оставались. Однако с войной наступило тревожное время. Раиса боялась за своего доктора, ну а матушка беспокоилась о старшем сыне и муже.

Отца призвали на третий день, двадцать пятого, причём мобилизовали с машиной. Только через две недели пришло письмо о том, что он служит в отдельном автобате Южного фронта. Вообще, батя в Гражданскую воевал не на стороне красных, но соскочить успел. Обошлось без последствий, но он был вынужден уехать из родной станицы, и здесь вот осел. Призвали его как простого красноармейца: присяга и всё такое.

А вот наш Айболит надел форму командира, став военфельдшером – по два кубаря в петлицах. Вообще, он надеялся, что его оставят, но медиков в районе сократили: вместо трёх, что были, остался один, самый старый, а остальных призвали, включая Айболита. Так что станица лишилась своего доктора, теперь придётся ездить в соседнюю, где проживал и работал оставшийся старый фельдшер.

Как и батю, Айболита собрали, выдали вещмешок с вещами и припасами, и он убыл вместе с другими призывниками. В станице оставалось всё меньше и меньше мужчин, и основная работа ложилась на плечи женщин. Конезавод также серьёзно ограбили, всего сотню голов удалось отстоять на развод, а остальных мобилизовали.

От Айболита письмо пришло также через две недели. Его надежды поработать в госпитале, глубоко в тылу, не увенчались успехом: он попал в медсанбат одной из стрелковых дивизий Южного фронта. Ему в ответ отправили письмо с новостью: Раиса забеременела. Плохо себя чувствовать стала, бабки проверили, а после и к фельдшеру свозили, тот и подтвердил.

Впрочем, Раиса – девушка серьёзная. Она продолжала, обложившись книгами, готовиться к поступлению в медицинское училище. Жила она по-прежнему в двух комнатах, выданных Айболиту, как ценному специалисту, от колхоза. А что, сама себе хозяйка. Вот только огорода нет, впрочем, она ходила к нам, помогала.

В августе забрали и председателя. И неожиданно (для нас так уж точно) на его место назначили нашу матушку. А что, большая часть мужчин ушла на фронт, а она по своему авторитету и как бригадир полевой бригады вполне тянула на эту должность. Так что в верхах её утвердили, и она, закатав рукава, приступила к работе.

Работа нашлась для всех. Наступила уборочная, и работали даже такие мальки, как я. Ныли, но работали. Урожай мы сняли вовремя, хорошо, что у нас поля небольшие, в основном холмы с пастбищами, так что справились быстро. Часть женщин отправили на помощь соседям, те что-то за это обещали.

Наш огород и хозяйство с живностью были, по сути, на мне да Раисе с Настей. Наконец, мы сняли урожай и с огорода, урожай щедрый. Нас даже не особо и ограбили: дали план, мы сдали с личных хозяйств государству, хватит и на посевную следующей весной, и на зиму. Впритык, но хватит.

Вот теперь можно было поработать в немецком тылу, прибрать к рукам, что глаз радует и что нужно. Раньше не мог, хозяйство не отпускало, я не мог подвести семью. А сейчас за живностью и Раиса с Настей присмотреть смогут.

Поэтому двадцатого августа, утром, когда мы уже позавтракали, я подошёл к матушке. Она была во дворе, собиралась идти на работу, служебная коляска уже подъехала. Сейчас весь наш транспорт составляли повозки, так как все машины и трактора забрали.

Подойдя к матушке, я сказал:

– Мам, поговорить надо.

– Говори.

– Помнишь, я в прошлом году на Чёрном море жил? Хочу повторить, вернусь через месяц, может полтора. Хозяйство в порядке, девчата справятся. А я рыбы заготовлю, сама знаешь, какая она морская вкусная, всю зиму ели и нахваливали. Да и фрукты нужны, витамины для Раисы. Запасы сделаю и привезу.

Она заинтересовалась и тут же развила идею: решила организовать бригаду и направить её к морю, чтобы на всё село припасы заготовить. Причём к морю Азовскому: оно ближе, а рыбы там не меньше.

Да уж, любая инициатива имеет инициатора. Впрочем, идея стоящая, вот только меня хотели привлечь как главного инструктора, скажем так. А у меня совсем другие планы, и эта идея – лишь для отвода глаз. Пришлось поуговаривать. Я обещал выдать сети для бригады, которая будет работать на Азове, при условии что сам я отправлюсь на Чёрное. Взятка сработала, и меня отпустили.

Матушка покатила к заводу, собирать людей. Тут в одно лицо не решить: нужно бригаду собрать, старшего назначить, транспорт выделить, ведь до Азова по прямой сто тридцать километров. После обеда я отдал тюк сетей. Кстати, нашли и специалиста. Один из стариков раньше занимался рыбным промыслом, как раз на Азове. Он знал, как коптить рыбу в самодельной коптильне и как солить её в бочках. Они так выживали в Гражданскую, рыба на ура расходилась.

Его и назначили бригадиром, выделили восемь взрослых плюс трёх подростков лет шестнадцати, две повозки и вещи для хозяйства и жизни на природе. На следующий день они должны отбыть. А чего медлить? Матушка даже выдала бригаде разрешение на рыбный промысел, оформив всё как положено, она могла выдавать такие разрешения.

А я в тот же день, двадцатого августа, как только стемнело, покинул родимый дом и на велосипеде покатил в сторону Краснодара. Я ещё маленький, до сиденья не достаю, но уже могу стоять над рамой на педалях и крутить их. Это ещё что, в прошлом году я ездил, изогнувшись и зависнув между верхней рамой и нижней. И ничего, катался.

Чуть позже я достал машину, пикап (обе машины давно обслужены, заправлены и даже немного обкатаны), и покатил дальше к Ростову. Тут был глухой тыл, охраны особой не было, можно пока свободно ездить. За ночь я благополучно добрался до города, где чуть не попался патрулю: тут уже имелась охрана, бои у Крыма шли.

План мой был довольно прост: уйти в наши тылы и, пропустив наступающую немецкую армию, оказаться в её тылах. Там чего только нет, выбирай – не хочу. Вот этим я и займусь. Меня интересует Белоруссия, там наши много чего бросили, вот и пошукаем. Заполню Хранилище до предела, а то смешно сказать: всего двадцать пять тонн имущества и припасов имею, и это при размере Хранилища пятьсот шестьдесят семь тонн.

Зайцем на эшелоне, прямом до Москвы, я ушёл к столице. Там задержался на сутки. В Москве много рынков, я побывал на одном из них, колхозном. Нашёл в рыбных рядах продавцов, торгующих сушёной и копчёной рыбкой. Морской у меня хватает, самой разной, но и она надоедает, разнообразие нужно. Купил сушёных да копчёных щук, судаков, лещей. Неплохо закупился, килограммов на двести.

А ночью на воинском эшелоне, лёжа на площадке, я отправился к Смоленску. Там спрыгнул и перешёл линию фронта, которая здесь была даже не сплошная. Нашёл место, где нет ни наших, ни немцев (оборонительным рубежом служила река), и ушёл к немцам в тыл, а дальше уже на немецком эшелоне добрался до Бреста.

Там хорошо пошукал. Увёл танк, нашу «тридцатьчетвёрку» с пушкой Ф-34. Немцы уже оценили наши средние и тяжёлые танки. Этот танк находился в немецкой ремроте и уже был покрашен в серый цвет, даже кресты нанесены. На стволе – небольшой дульный тормоз, рацию свою поставили, то есть приготовились передать танк в войска, А я его увёл, с тройным боекомплектом.

Взял ещё плавающий Т-40, в нашей родной расцветке. Его я нашёл на пункте сбора трофейной техники, машина была в полном порядке. В общем, много всего набрал, в том числе добыл то, что и хотел, – немецкий гидросамолёт Ар-95. Я нашёл его на Балтийском море, в порту Данцига. А чтобы до него добраться, я увёл у немцев два самолёта, «Шторьх» и трофейный У-2, причём оба в санитарных версиях; в них места больше, для пилотов и двух пассажиров. Из авианосной техники я добыл только эти три самолёта.

Из автомобильной и тракторной у меня уже были мой ЗИС-5 с прицепом и два пикапа. Помимо них я взял обычную чёрную «эмку», новую, июньского выпуска; такую же новую «эмку» цвета хаки, но уже в вездеходной комплектации; вездеходный пикап и полуторку с крытым кузовом. Все машины были новые. Из тракторов – С-65 «Сталинец», к нему нашёл на одной ферме отличные плуги и сеялки, новенькие.

Из немецкой техники я добыл два «кюбельвагена», оба вездеходные, роскошный «хорьх» и два тяжёлых грузовика «Мерседес» с дизельными движками. А внутри – просто восхитительная мобильная мастерская со станками и всем необходимым. Как увидел, так и влюбился. Наши летучки им не чета, тут полноценные ремонтные мощности, мощный дизель-генератор шёл в комплекте.

Больше всего было топлива, разных масел, ну и припасов. Немцы в Минске наладили колбасный цех, и я весь запас со склада вымел, четырнадцать тонн, от сосисок до копчёных колбасок. Что-что, а их они умеют делать.

В Хранилище оставалось десять тонн свободного места, специально оставил. И из Белоруссии я полетел через Польшу в Италию. В Италии задержался на два дня. Я любил итальянскую кухню, поэтому сделал запас сыров, пасты, разных готовых блюд, пиццы, а также купил три ящика бордо. Ограбил банк в Риме, так что деньги были. Приобрёл и шесть бочек с рыбой: я же, по легенде, на Чёрном море был, нужно что-то семье привезти. Ещё угнал красную спортивную «Альфа-Ромео». В Хранилище осталось едва три тонны свободного места.

Из Италии я вылетел в сторону побережья Африки, благо погода благоприятствовала и позволила сесть на воды моря для дозаправки. Добрался до порта, где властвовали англичане и их союзники, и увёл новенький «Додж» с крупнокалиберным зенитным пулемётом. У меня был такой «Додж» в прошлой жизни, нравился он мне.

Остальной вес я добрал новенькой большой палаткой, принадлежавшей одному полковнику. Сам того не желая, он подарил мне палатку со всей обстановкой, в которую входили хорошая широкая койка, письменный стол с большим стулом, обеденный стол с двумя стульями, подобие шкафа, умывальник и даже ночной горшок. На полу были ковры, а над палаткой – тент от солнца. Полковника я вырубил и забрал всё имущество, включая пистолет «Кольт».

Оставшиеся пятьдесят килограммов я добрал за счёт боезапаса к пулемёту «Доджа». А потом полетел через Турцию обратно и сел недалеко от побережья в районе Новороссийска, чем изрядно напряг береговую оборону. Там все забегали, выискивая диверсантов, но ничего, для тренировки полезно.

На машине я доехал до Краснодара и ранним утром был дома. Было двадцать шестое сентября, школа уже работала, но матушка заранее предупредила о моём отсутствии и договорилась, что я потом наверстаю. Дома меня ошарашили новостями: пришло письмо о том, что отец пропал без вести, от Георгия писем давно нет, да и Айболит тоже замолчал. В общем, все в доме находились чуть ли не на грани истерики, долго их успокаивал.

Приехал я рано, и когда все проснулись и обнаружили меня, во дворе уже стояли привезённые мной бочки с рыбой и два мешка с сухофруктами. А вот задумка с рыболовной бригадой оказалась не самой удачной: кто-то стуканул властям, и они наложили лапу на улов. Не запретили, но потребовали сдать две трети улова, остальное милостиво оставляли нам. Сдавали прямо в селе на берегу Азова, недалеко было возить от лагеря на берегу.

Так что станичникам в итоге оставалось не так и много, но рады были и тому, что есть. Улов привезли на телегах в бочках, часть продавали в соседние деревни или расплачивались рыбой за работу, такой оплатой многие были довольны. В реке Кубань рыба тоже была, но мелкая, не такая, как в Азове.

Успокоив своих, я подождал, когда накроют стол, и мы позавтракали. Ух, яичница была шикарная. Запивая её холодным, из погреба, молоком, я сказал:

– Не стоит грустить о бате, может, он жив и в плену? У меня есть возможность побывать в тылу у немцев. Они на такого мальца, как я, и внимания не обратят. Поищу батю.

– Не пущу! – раздался крик матушки.

Терять ещё и меня она категорически не хотела, но с большим трудом мне всё же удалось её уговорить.

Потом я пошёл спать, всё-таки сутки на ногах. А матушка тем временем вызвала помощниц и занялась привезёнными мной припасами. Три бочки рыбы уходили колхозу, их перевезут в подземное хранилище, остальные три бочки спустили к нам в погреб. Мешки с сухофруктами также поделили пополам. Хотя сухофрукты здесь не редкость: у самих и виноград есть, и абрикосовые деревья, варенье варили, сушили. Но всё равно пригодится.

Когда стемнело, я незаметно покинул дом и вскоре, взлетев с вод Кубани, полетел на гидросамолёте к Одессе. Последнее письмо от бати было оттуда, там же находился и Георгий. А вот Айболит где-то в районе Умани и, скорее всего, в окружении или в плену. В те места я тоже загляну и поищу его. Раису нужно успокоить, нельзя в её положении такие негативные эмоции испытывать.

Я пересёк Азов, а потом земли в районе Мелитополя. Здесь даже ночью шли бои, явно производилась перегруппировка войск, по ночным дорогам двигалось много транспорта. Приводнился я в районе Николаева, уже оккупированного немцами. Обслужил и заправил самолёт (а вдруг срочно потребуется) и убрал его в Хранилище.

Потом достал моторный катер и направился к берегу. Этот морской крытый катер весом полторы тонны я подобрал в Данциге. Неплохой новый аппарат, годился для таких дел. Не скоростной, но зато дальность высокая: семьсот морских миль с полным баком, а это о-го-го, поверьте мне. Помимо него у меня имелись обычная морская шлюпка с вёслами и парусный ялик. Подобрал на все случаи жизни, хотя и постараюсь держаться подальше от морей-океанов: неприятный был опыт, как-то не хочется больше так погибать.

Высадился я уже с шлюпки: подводить катер к каменистому берегу не стоит, а шлюпка такое вполне выдержит. На берегу я отбежал подальше, проделав часть пути на велосипеде, и устроился на днёвку в кустарнике на опушке редкой рощи. Необходимо было выспаться.

Проснулся я сам – выспался. Время было три часа дня. У Одессы шли бои, она в осаде, и я направился в Николаев. Там взял двух офицеров и пообщался с ними, кончив их после по-тихому. Они вывели меня на полковника, с которым я также побеседовал и получил от него информацию о том, где располагался общий архив по пленным.

Вообще, неразбериха вокруг стояла ещё та. Здесь были и румыны, а у них свои списки. В станице я своё знание языков не демонстрировал, но на немецком говорил отлично, а вот румынского не знал. Архив я вскрыл и две ночи потратил на его изучение, уж очень много было материала. Нашёл в списках старшего братца, там же была пометка о том, где его содержат.

А вот про отца я информации не нашёл, но в списках погибших его тоже не было. Разве что отметили как одного из неизвестных. Ладно, сначала братца освобожу, потом продолжу по отцу работать. Айболитом займусь напоследок, нужно будет к Умани перебираться, там пленными другой штаб занимается.

Из архива я забрал карту с координатами всех лагерей для военнопленных, а их хватало, от малых до крупных. Комфронта Тюленев вообще ни на что не способен, только губить войска. Остаток ночи позволил мне на «шторьхе» добраться до места, где находился нужный мне лагерь для военнопленных. Кстати, в немецком тылу я пользовался немецкими самолётами, а в нашем – нашими: зенитчики по звуку определяли, кто летит, вот я и перестраховывался.

Совершив посадку неподалёку, я обслужил машину, нашёл место для отдыха на дне глубокого оврага и вскоре уснул. Нужно набраться сил. Когда освобожу брата, посещу румын, покопаюсь в их архивах, поищу по спискам отца.

Проснулся я оттого, что меня потрясли за плечо. Открыл глаза. Не немцы, форма наша. И явно не окруженцы, скорее всего, разведывательная или диверсионная группа. Камуфляжа нет, в красноармейской форме, трое в морской, с пилотками. Хорошо вооружены, большие мешки за спиной. Некоторые тяжело дышали и были в мокрых гимнастёрках, хотя имели телогрейки, притороченные к мешкам.

Всего я насчитал двадцать шесть человек. Для самолёта многовато, значит, морем высадились. Это странно, до побережья километров восемьдесят. Неужели такой марш-бросок выдали? А парни ничего, на вид крепкие, вполне могли.

Будил меня один, в военно-морской форме, кажется мичман, если звания не путаю. (Я пролистал мельком книжицу, но не запоминал, поэтому не уверен.)

– Привет, малой, – сказал командир. – Ты местный?

– Здрасьте. Нет, с Кубани. Рядом с Краснодаром живём, в станице.

– А тут чего делаешь? – удивился он.

– Батя тут воевал, пропал без вести, ищу его.

– Думаешь, найдёшь?

– Искал отца, а нашёл старшего брата. Он тоже в плену, служил в бомбардировочном полку, в БАО, шофёром. Лагерь тут, в двух километрах, хочу вытащить его. Потом батю искать буду. А потом ещё шурина, он медик, в медсанбате служил, под Уманью в котёл попал. Его напоследок.

– Любопытно, – пробормотал морской командир и тут же тряхнул головой и уточнил: – Погоди, а как ты брата нашёл? Что, вот так и сказали, что он тут?

У меня были причины рассказать ему хотя бы часть правды. Ну, выведу я брата и доставлю на нашу территорию, а как он это объяснит? Брат спас? Да ему мигом белыми нитками пришьют дело о том, что он продался врагу и на него работает. А если эта группа мне поможет, будет совсем другое дело.

Поэтому я и ответил на вопрос командира:

– Так у немцев выяснил. На немецком я неплохо говорю. Вот у одного спросил, у второго…

– И рассказали? – спросил здоровый боец со старшинской «пилой» в петлицах и ручным пулемётом ДП в руках.

– Я же казак, пощекотал ножичком до самой рукоятки, пели только в путь. Второй и сообщил о полковнике. В Николаеве дело было. Я забрался к нему на квартиру, тоже пощекотал, он и сказал, где находится архив. Вот в него сложно было проникнуть, но я смог и два дня просматривал там все списки. Отца не нашёл, а брата – да. Вот карту забрал, свежая, отмечены все лагеря военнопленных… Куда?! – отдёрнул я в сторону карту, когда мичман потянулся к ней. – Только из моих рук, а то знаю я таких: дашь посмотреть, а потом фиг обратно вернёшь. Я добыл, моя.

– Ты что, отказываешься помочь своим?! – возмутился мичман.

– Свои в овраге последнюю лошадь доедают.

– Да обменяйся ты с ним на что-нибудь, – посоветовал более опытный старшина.

В результате карта была обменяна на трёхцветный фонарик. Хорошо, что архив я сжёг, а фамилию называл не свою, чужую. Мало ли что пойдёт не так. Вот выручу брата, там видно будет.

– И как ты собрался брата вызволять?

– Я видел, что немцы и румыны наших используют на работах. Пленные дороги ремонтируют, мосты. Понаблюдаю за лагерем. Если брата куда-нибудь поведут, постараюсь ему помочь. Ещё видел, как женщины подходят к лагерю и говорят: мол, там мой муж. И им отдают. Найду какую-нибудь девку, и обманем немцев. А дальше к своим.

– Это как?

– От земли оттолкнёмся и, махая руками, полетим домой, – отбрил я его под смешки остальных бойцов.

– Оружие есть?

– А вам что, своего не хватает?

Бойцы уже ржали в голос. Мичман приказал двум молодым меня обыскать. Наблюдавшие за этим бойцы в истерике катались по траве, а я стоял с поднятыми вверх руками, всем своим видом демонстрируя обиду. Бойцы ничего не нашли, о чём и сообщили краснеющему лицом мичману. А я в поднятых руках держал штык-нож и наган. Мичман подошёл, отвесил обоим бойцам затрещины и выдернул оружие у меня из-за ремня, куда я успел его убрать.

Больше особо пообщаться не удалось. Бойцы доставали сухпай, меня тоже покормили. Двое наверху наблюдали за окрестностями. Похоже, у них тут было какое-то дело.

Я незаметно вернул штык-нож и наган и отошёл в сторону, вроде как отлить. Один из бойцов меня сопровождал. Оставив его вырубленным в кустах, я не спеша направился к селу, рядом с которым находился лагерь. Чувствовал неприятные взгляды в спину, но диверсанты стрелять не будут, им себя обнаруживать нельзя. А мне нельзя бежать: ещё не выдержат нервы у разведчиков, подумают, что я их сдать хочу.

Минут за сорок я дошёл до ограждения лагеря. Он был окружён столбиками с густо намотанной на них колючей проволокой. Причём столбики были пропитаны креозотом, видимо, немцы ограбили какую-то станцию, где был запас шпал.

– Чего тебе? – с хмурым видом спросил стоявший у ворот пожилой немецкий солдат, рядовой.

– Простите, герр солдат, у меня в лагере брат. Можно его забрать?

– Не наглей, тут военнопленные.

– Знаете, у нас по наследству передаётся золотой портсигар. Он будет вашим, если вы отпустите брата и дадите бумажку, что он отправлен куда-нибудь на работу без сопровождения.

– Хитрец. Так я тебе и поверю.

– Так ведь сначала портсигар, потом брат. При мне портсигара нет, я его в траве спрятал, недалеко от лагеря.

– Ладно. Как фамилия брата?

– Красницкий Георгий. Рядовой. Шофёром был в ВВС.

Немец пробормотал что-то себе под нос, похоже, повторял фамилию и имя, чтобы не забыть. Затем он направился к зданию правления бывшей фермы, наверное, узнает в канцелярии.

Я тем временем изучал грязных небритых красноармейцев, находившихся в лагере. Некоторые подходили, жадно глядя на меня. Достав из кармана пару яблок, я кинул им через ограду. Часовой на вышке тут же рявкнул, чтобы я прекратил.

М-да, ужасное зрелище: за яблоки дрались, как бойцовские собаки, совсем человеческий облик потеряли. Некоторые просили ещё. Я объяснил, что часовой не даёт, но сказал, что передам горбушку хлеба тому, кто скажет, где находится Георгий Красницкий, шофёр из БАО, который должен быть в этом лагере.

Здесь было около двух тысяч пленных, среди них быстро начали распространяться шепотки, и вскоре я заметил направлявшуюся ко мне группу людей, среди которых я узнал брата. Узнал по фотокарточке, но там был молодой улыбчивый паренёк, а тут скелет. Со щетиной, в рваной и грязной форме, правая рука перевязана грязным бинтом. Похоже, в свинарнике живёт.

– Тишка.

– Да хватит называть меня этим кошачьим именем! – возмутился я. – Что за привычка? Я Терентий.

– Как ты тут?.. – начал было брат, но оборвал сам себя и спросил: – Что с нашими?

– Батя пропал. Собственно, я его и искал, а нашёл вот тебя. С немцами договорюсь, у меня золотой портсигар есть, хочу тебя выкупить…

При этих словах толпа, жадно ловившая каждое наше слово, заволновалась, забормотала. Тут как раз и немец вышел. Он, видимо, понял, что я уже нашёл, кого искал, и направился ко мне, по-прежнему стоявшему у ворот.

– Нашёл брата? – спросил он.

– Да, вон тот, с перевязанной правой рукой.

– Угу, так где портсигар?

– В траве спрятан. Давайте так: вы выводите брата, даёте справку, и мы идём по дороге в сторону низины. В ста метрах до неё и спрятан портсигар. Я ногой его покажу, и вы подберёте, а мы пойдём дальше. Надеюсь, выстрела в спину от вас ждать не стоит?

– Я честный бюргер, – возмутил немец.

– Ох, сколько я видел честных людей! Но вам я верю.

О чём-то поговорив с фельдфебелем, он вывел братца. Георгия пришлось придерживать, он едва мог идти: только недавно встал на ноги после тяжёлой контузии. Немец шёл метрах в пяти позади нас. Дальше полевая дорога ныряла в низину. Я отошёл к обочине, присел и сунул в траву портсигар. Потом отошёл, понаблюдал, как немец подобрал его и с довольным видом осмотрел: явно старинная вещь.

Кивнув нам, немец закинул карабин за спину и направился обратно, а я, подхватив Георгия за локоть, повёл его дальше.

– Тиша, там в лагере парни из нашего БАО, они меня контуженого вынесли, не дали добить. Я очень прошу… Понимаю, это не в твоих силах, но надо помочь, очень надо. Плохо там…

– Да скажешь тоже, нашёл сложность. Как два пальца обоссать. У меня тут наш танк припрятан, я его у немцев угнал. Они его уже по-своему перекрасили. Он заправлен, и снаряды есть. Атакую, повалю ограду, буду гонять немцев. Ты сам как? У меня тут вещмешок припрятан, еды и воды завались, даже термос с чаем есть.

– Кормили нас на убой: тухлыми овощами и похлёбкой на них, от которой быстрее сдохнешь.

– Хорошо, я тебя сейчас покормлю.

Мы присели у дороги, и я, отбежав к кустарнику и для вида покопавшись там, вернулся с вещмешком в одной руке и котелком в другой. Уверен, наши разведчики за нами наблюдают, но выйти они не смогут: немцы на вышках их засекут.

Я аккуратно поставил на землю котелок с горячим куриным бульоном, достал из вещмешка полкаравая хлеба и с ложечки стал кормить брата, отщипывая и подавая ему хлеб. Девять ложек и пять щепоток хлеба.

– Хватит пока, а то живот подведёт. Через час я тебя ещё покормлю. А сейчас чай.

Я напоил его чаем с половинкой пирожка с картошкой, и брата разморило. Подхватив вещмешок и котелок, я убежал за те же кусты и дальше в овраг, где уже ни немцы, ни наши меня не видели.

Брат попросил помочь, и я сделаю. Достал танк, устроился на месте командира и, запустив движок, сразу рванул с места. Выскочив из оврага на скорости тридцать километров в час, я проехал мимо Георгия, но он не очнулся от рёва и близкой тряски почвы. Не перекормил ли я его? Скорее всего, сказались стресс от освобождения и кормёжка, просто обессилел и сознание потерял. Вот руку я у него не посмотрел, чуть позже гляну.

Разогнавшись по дороге до пятидесяти километров в час, я с ходу выстрелил. Осколочный снаряд влетел точно в палатки, в которых жили немцы; их канцелярия находилась в здании правления фермы. Немцы повылазили, как тараканы, и я палил по ним из пушки, а из пулемёта – по вышкам, быстро выбив там всех часовых.

Повалив ограду, я отъехал подальше, остановил танк и стал с двухсот метров вести точный и прицельный огонь. Причём пушка заряжалась так быстро (телекинез – вещь!), что выстрелы звучали каждую секунду – немыслимая скорость даже для опытных танкистов.

Обернувшись, я в смотровые приборы увидел цепочку бойцов, тех самых разведчиков. Они бежали в атаку на лагерь. Пушка уже не била, бойцы прорвались и просто смели немцев. Убедившись, что дальше они здесь сами справятся, я дал газу и рванул к селу, где стояли немецкие и румынские солдаты. Поработаю там, дав нашим шанс уйти.

Я носился по селу, давил технику, расстрелял три броневика и пехоту. Хорошо прошёлся, в селе занялось множество пожаров. Противника тут было не меньше тысячи солдат и офицеров, но противопоставить танку им было нечего: я первым делом выбил всё противотанковое.

Были попытки (отмечу, что немецких солдат, румыны так не рисковали) закинуть на корму танка канистры с бензином и факелы, но я не давал: телекинезом подбивал ноги и уезжал. Засесть в домах они не могли, я их расстреливал. Мне удалось выгнать противника в чистое поле и там, в поле, расстрелять из обоих пулемётов.

После этого, пополнив боезапас, я покатил обратно к лагерю. Из военнопленных никто не ушёл, добивали немцев, собирали оружие, а некоторые даже в селе были, поддерживали меня и зачищали здания, добывая оружие для тех, кому не хватило.

Подъехав к лагерю, я остановил и заглушил танк. Выбравшись, снял шлемофон, на миг обнял башню, как боевого друга, и спрыгнул, оставив шлемофон лежать на башне. Освобождённым этот танк куда нужнее.

Меня подхватили, стали обнимать и хлопать по спине. Я спрашивал у пленных, кто вынес и спас моего контуженого брата, просил подойти ко мне. Их позвали. Подошли шесть, и ещё двоих обессиленных несли на руках. А один боец подошёл и потребовал обещанное – горбушку за то, что брата позвал. Он – не он, не знаю, но выдал. А как же?

– Там в низине у дороги лежит брат, идите туда и ждите меня там, – сказал я подошедшим ко мне бойцам.

После этого я подошёл к мичману, рядом с которым стояли ещё двое. Лагерь был для простых красноармейцев, но я уверен, что эти двое были командирами, и не простыми.

– Откуда танк? – с ходу спросил мичман.

– Угнал у немцев.

– Почему не доложил?

– Эй, полегче. Я не военнослужащий. Это мой личный трофей. Ты думаешь, я один танк угнал? Ха! Только всё остальное далеко, только танк тут. Ну всё, я пошёл.

– А ну стоять! – схватил меня за ворот рубахи мичман.

А один из командиров, маскировавшихся под красноармейцев, вдруг обнял меня и прошептал:

– Спасибо тебе, парень, выручил. Танк я себе заберу, всё же танкист, командир танкового полка.

– Хорошо.

– А где экипаж? – спросил он. В то, что я один вёл бой, он явно не верил и правильно делал.

– В селе остался.

– Добро.

Танкист пошёл осматривать боевую машину, которую облепили освобождённые. На ходу командир выкрикивал фамилии, формируя новый экипаж танка.

А мичман, встряхнув меня, спросил:

– Что ещё есть?

Укусив его за кисть, я вырвался, затерялся в толпе и рванул со всех ног к низине, как раз успел вместе с теми восемью. Однако с ними были ещё трое: видимо, прибились.

Отбежав в низину, к кустарнику, я вскоре выехал из оврага на полуторке и поторопил всех с погрузкой. Брат, уже пришедший в себя, подтвердил, что эти восемь ребят из его БАО, они спасли его.

Загрузились быстро, и я успел уехать до того, как прибежали люди мичмана. Поначалу они особо и не торопились, но увидев верх тента машины, побежали. Ну, мы и укатили побыстрее. Лагерь я освободил, дальше сами. Мичман вон пусть командует. Освобождённые более чем мотивированы, умеючи с ними можно много чего в тылах у противника натворить, тем более танк есть.

Укатив подальше, мы вскоре ушли с дороги, так как навстречу нам шла колонна техники. Я ушёл в поле и скатился в овраг. Парням сказал, что дальше пойдём пешком, и они высадились из машины. Мы отошли, а потом я вернулся, убрал машину в Хранилище и, нагнав своих, пошёл в дозоре. Выдал им оружие из своих запасов: один ППД, две винтовки СВД и один ДП, с ремнями, подсумками и боезапасами. Хватит им пока, и так получается немалая огневая мощь.

Выдал каждому по вещмешку с всякими мелочами, включая припасы. Парней шатало от голода, поэтому, уйдя где-то на километр от места, где «бросили машину», мы встали на отдых – подкрепиться. Я снова накормил брата супом, в этот раз дав ему чуть больше. Потом напоил чаем со второй половинкой пирожка. Покормили и двух ослабленных, а то, что осталось, быстро доели остальные.

Потом я осмотрел, наконец, руку брата, медицинская сумка у меня была на боку. Рана огнестрельная, пуля прошла насквозь, да ещё грязь попала, началось воспаление. Почистил рану, перевязал и поработал пси-лечением, убрав начавшуюся гангрену. Как мне объяснили сослуживцы брата, рану он получил уже в лагере: часовому что-то показалось, он дал очередь с вышки, и Георгия ранило. Было и несколько убитых. Я глянул раны других парней, тоже серьёзные, пришлось чистить и перевязывать.

А ночью мы двинули дальше, уже на полуторке. Доехали до побережья. Там я привёл катер, усадил всех, вплавь добрался до берега, чтобы забрать грузовик, а после вернулся.

Нам повезло встретить караван судов, который шёл из Одессы, эвакуируя раненых и части армии, защищающей город. Когда я фонарём обозначил своё местоположение, к нам рванул малый охотник. На нём тоже хватало пассажиров, но он смог, хоть и с трудом, принять двенадцать человек, которые сидели у меня в катере, по сути, на головах друг у друга.

При этом у меня едва не отобрали катер, хотели на буксир взять. «Щаз-з, – сказал я, – это моё, а иначе подорву». И продемонстрировал противотанковую гранату. Отстали. Вот так мы и разошлись, недовольные друг другом. Куда идут, не сказали – мол, секретно, – но подтвердили, что не в Крым. Брата ждёт госпиталь. Надеюсь, дойдут благополучно.

Прощаясь с Георгием, я выдал ему вещмешок с личными вещами, от бритвы и полотенца до котелка, там же тетрадь и карандаш, чтобы из госпиталя написать письмо матери. От гангрены я его избавил, так что поправится.

До рассвета оставалось чуть больше часа. Поменяв катер на гидросамолёт, я полетел к другому полевому лагерю. Нужно искать отца, и я уже разработал план, как это сделать. Кто мне сможет рассказать о нём, как не его сослуживцы? Поэтому, изучая списки тех, кто попал в плен, я искал бойцов из одного с ним батальона. Номер части я знал, нужную информацию записывал в блокнот.

Сослуживцев отца я нашёл в одиннадцати лагерях. Для автобата это неудивительно: возможно, выполняли задания в разных местах. Я решил увидеться со всеми. Если отец погиб, хотя бы скажут где.

Сел я на пресном озере. До рассвета успел убрать машину и отбежать подальше. И даже поспал.

Ну и дальше работал по одной схеме. Добирался до лагеря и находил старшего по охране; обычно это фельдфебель, но бывает и унтер. Пачка сигарет – и мне давали возможность пообщаться. Я перекрикивался с пленными, ко мне выходили нужные мне люди, и у них я выяснял об отце.

Три захода – и мимо, а вот в четвёртом нашлась зацепка: мне сообщили, что отец в составе колонны был направлен к Николаеву. Сообщил об этом писарь, который сам оформлял наряды и знал наверняка. Примерный круг поисков стал известен. У Николаева находились три лагеря, в которых содержали наших.

Первый заход ничего не дал, а вот во втором лагере я нашёл троих из той самой колонны, в которой находился отец. Они рассказали, что попали в засаду и их колонну расстреляли из танков. Ни одна машина не прорвалась, так как мотоциклисты блокировали все отходы.

Но ни один не мог вспомнить, что было с отцом. В колонне шли три десятка грузовиков, поди вспомни. Зато сообщили точное место уничтожения колонны. Дело было вечером, быстро стемнело, и кто-то смог уйти, пользуясь темнотой.

Этим трём я передал припасы, как и всем тем из батальона отца, с кем общался раньше. Каждому по караваю хлеба, шмату уже нарезанного сала, варёную картошку и яблоки. Немцы разрешали.

А на следующий день я уже был на месте гибели колонны обеспечения. Вскоре нашёл бывший колхозный ЗИС, с которым мобилизовали отца. Это точно он. От него осталась одна рама и часть борта. Он обгорел. Было попадание в кабину, похоже, тридцатисемимиллиметровый снаряд, осколочный. Возможно, и танковый.

Однако никаких следов органики в кабине я не обнаружил. Вообще, смрад разложения ещё ощущался, не всех захоронили. Остов ЗИСа находился метрах в шестидесяти от дороги. Похоже, машины начали разъезжаться, уходя от огня, шофёры и сопровождающие покидали машины. Вот и отцу прилетело. Значит, или тут погиб, или жив.

Вообще, разбитых машин было не тридцать, а меньше, я насчитал около двадцати. Видимо, часть из них эвакуировали. Да и вообще, место боя было подчищено. В стороне на холме стояла деревня. Если отец был ранен, может, кто-нибудь из деревенских помог, укрыл его у себя? Всякое может быть. Стоит разузнать. Я побежал в деревню.

В деревне стояло румынское подразделение. Уже наступил день. Я походил по дворам, расспрашивая об уничтожении колонны. Свидетелей хватало, но об отце никто не мог сказать ничего конкретного.

Я уже покинул было деревеньку, решив, что теперь возьмусь за румын, как вдруг услышал, что меня зовут. Обернувшись, узнал молодую женщину, которую видел в одной из хат, у неё ещё вроде ребёнок, дочка.

Запыхавшись, женщина подбежала ко мне.

– Куда летишь как оглашенный? Кричу-кричу, не останавливаешься.

– Так вроде поговорили уже.

– Как выглядит твой отец? – спросила она. И когда я дал описание, кивнула: – У меня он, в обе ноги раненный. Его товарищ принёс, потом ушёл. Спрятала я его в овине. Боюсь, как бы не нашли, убьют ведь басурмане.

– Надо посмотреть.

Это действительно был мой отец. Он спал, и я постарался его не разбудить. Осматривая его ноги в окровавленных повязках, я негромко сказал женщине:

– Это мой отец. Не волнуйтесь, вы моего батю спасли, а я спасу вас. Вывезу к нашим, есть способ. Даже дом куплю взамен того, что вы потеряете, на хозяйство денег дам.

– А муж как же? Воюет он.

– А что вам мешает сразу после войны сюда приехать и свой адрес оставить. Если муж жив, найдёт. Или письмо отправить с новым адресом. Я вам так скажу: немцам поставили приказ в случае отступления сжигать всё на своём пути и уничтожать население. И когда наши их откинут, немцы побегут, выполняя этот приказ. Можете сгореть вместе с хатой.

Я советую вам перебраться туда, где немцев не будет. Например, черноморское побережье. Геленджик не стоит, его бомбят, там есть военные и гражданские объекты. Может быть, Сочи? Там войны нет. Предлагаю Сочи. Куплю вам домик, денег дам на хозяйство. Вот честно, вы это заслужили. Подумайте, у вас дочка. А там в безопасности будете. У меня самолёт недалеко спрятан, двухместный. Тесно будет, но долетим. Только вещей берите поменьше, много взять не получится.

Тут хозяйку подворья позвали солдаты, стоявшие в хате на постое, и она, забеспокоившись, ушла. Я заметил, что женщина скрывает фигуру и лицо в старушечьих одеждах и платках, явно пытаясь уйти от внимания мужчин хотя бы таким способом. И понимает, что долго это продолжаться не может.

А тут и батя проснулся. Мы обнялись. Я выяснил, что он тут уже три недели. Его осколками достало, кости левой ноги перебиты, вторая получше. Обработали его неплохо, осколки все смогли извлечь, кроме одного, и там началось воспаление.

Я размотал тряпки, приготовил бинты и телекинезом выдернул осколок. Хлынула кровь. Я наложил шину и перебинтовал. В принципе, кости уже схватились, сращиваются. Действуя, я шептал отцу новости. Сообщил, что видел Георгия, он бежал из плена и сейчас находится в госпитале где-то у наших. Теперь я и его вывезу. Попросил не говорить, кто его вывез. Отец пообещал молчать.

Я хотел поступить следующим образом: доставить отца в Новороссийск и при выгрузке раненых, пользуясь неразберихой, слиться с ними. Документы у бати сохранились, его оформят на месте и отправят в госпиталь.

Вот так общаясь шёпотом, мы дождались темноты. Я покормил отца припасами из Хранилища, хотя и хозяйка принесла нам немного супа из чечевицы. Она сама голодала, их запасы румыны пограбили.

Глафира (так звали женщину) была согласна лететь с нами, вещи собирала. Правильное решение, тут она молодец. Стали думать, как вынести отца. Мы если только волоком сможем, ноги о землю тянуться будут, не сдержит он крика. К счастью, Глафире удалось найти тачку (у меня в запасе такой нет). Мы погрузили отца и покатили из деревни. Я помогал катить тачку телекинезом, иначе не справились бы.

Отошли на полкилометра и выдохлись. Я отбежал, достал ЗИС, и мы подкатили к нему тачку. Потом поднимали в кузов раненого, отец старался помочь нам руками. Я там шинель постелил и сверху ещё одну. Потом в кузов закинули вещи, и Глафира с дочкой также туда забрались, за раненым присмотрят.

А я сел в кабину, запустил движок и, включив фары, покатил прочь. Где находился ближайший водоём, я знал, до него километров шесть ехать.

Добравшись до места, я достал самолёт, телекинезом помог поднять в кабину стрелка батю, грузовик убрал. На сиденье к отцу посадил девочку, на другом устроились мы с Глафирой. Вещи из двух узлов сложили в небольшой грузовой отсек. Так и взлетели.

Над Крымом я не рискнул лететь. Добрались по прямой до Азовского моря и уже над ним повернули к Туапсе. Лучше туда. И не ошибся: сделав круг над городом, рассмотрел стоявшее на разгрузке судно, кажется, с ранеными. Правда, из-за меня ПВО начала стрельбу, и пришлось отойти. Но разведка была проведена. Нам сюда.

Мы совершили посадку недалеко от побережья, на шлюпке добрались до берега, высадились, и я достал полуторку. Самолёт прибрал, обслужу и заправлю позже, сейчас времени не было.

На полуторке мы покатили к городу. Когда добрались, уже рассвело. В городе я нанял местного с арбой, и мы перегрузили отца. Пока женщины ждали в машине, я сопроводил батю к госпиталю. Собрал ему вещмешок с личными вещами, к мешку пришил бирку с данными отца.

В госпитале я передал батю врачу, принимавшему раненых. Санитары переложили отца на носилки и отвезли в приёмное отделение, после осмотра уже определят в палату. Вещмешок приняли, документы я передал, отца внесли в списки прибывших, потом известят штаб его части. Я шепнул бате название судна и наказал, чтобы всем говорил, что его на нём эвакуировали.

Попрощавшись с отцом, я вернулся к машине. А тут Глафира заявила, что город ей нравится и она хочет здесь устроиться. Уточнила: не дойдут ли сюда немцы? Я подтвердил: не будет их тут, максимум до Новороссийска дойдут. Но налетать и бомбить будут, и много. Подумав, она всё же решила здесь остаться. Ладно.

Машину я пока оставил, пусть стоит, уберу, когда стемнеет. А мы пошли на рынок: именно там можно узнать все новости. Узнав, где какие дома продаются, мы обошли шесть из них. Вот этот шестой Глафире и понравился. Это был действительно красивый домик на окраине: шесть комнат, водопровод, электричество в доме. Две дополнительных постройки на территории, забор из дикого камня.

Дом мы купили. Пришлось доплатить, чтобы оформить паспорт, которого у Глафиры не было. Дальше она уже сама обживалась в доме, деньги на хозяйство я выделил.

Попрощавшись с Глафирой, я вернулся к полуторке, но её на месте не оказалось. Обнаружил я её на стоянке у комендатуры, оттуда и забрал, к тому времени как раз стемнело.

Вскоре я полетел на У-2 к Краснодару. Понадеялся на то, что звук этого мотора военным знаком и тревогу поднимать не станут. Но нет, всё-таки подняли. Впрочем, ладно, улетел.

Я планировал вернуться к родным и сообщить, что брат и отец живы, нашлись и находятся в госпитале. Брата поискать придётся, а где батя, известно. Пусть посылку подготовят или сами съездят, тут не так уж и далеко. А потом я отправлюсь искать Айболита.

Я долетел до самого села, сел в километре от него. Сначала обслужил всю технику: машину, гидросамолёт и оба грузовика. Закончив, убрал всё в Хранилище и побежал домой.

Было три часа утра, когда я проник в дом и забрался на печку. Нескольких часов мне хватит поспать. Кстати, осень уже, но пока тепло даже ночью, хотя куртку я всё равно накидываю. Так и уснул.

Проснулся я от голосов на кухне.

– И чего вам не спится в такую рань? – откинув занавеску и зевая, спросил я.

– Терентий! – взвизгнула от неожиданности мама.

С ней была Настя. А Раиса, видать, у себя. Ей нравилось жить одной, чувствовать себя хозяйкой.

– Да, я, – подтвердил я, спрыгивая с печки. И тут же попал в объятия мамы, после чего меня потрепали за ухо, но так, любя.

– Ты где был?

– Узнавал насчёт бати. И узнал. Он ранен в обе ноги, находится в госпитале в Туапсе. Сейчас осмотр и всё такое, но дня через три можно будет к нему съездить. Насчёт Георгия тоже узнал. Он был контужен, в плен попал, ранен в руку. Из плена бежал и сейчас тоже где-то в госпитале, но в каком, не знаю, искать нужно, запросы отправлять. Или письма ждать, он обещал написать сразу, как прибудет в госпиталь. Насчёт Айболита узнать не успел. Хотел вас повидать и дальше отправиться искать.

– А он нашёлся, вчера пришло письмо от него. Пишет, что чудом вырвался с ранеными и сейчас в Стали-но находится. Пишет, что жив и здоров.

– А, ну так отлично. Значит, его искать не надо. С утра в школу пойду, нужно наверстать пропущенное. Да, мам, у меня хороший знакомый есть, может разную технику в аренду сдать. Имей в виду. Если трактор нужен, он достанет, топлива у него много. Если машина нужна, тоже даст, можно съездить в Туапсе. Главное, потом вернуть. Только вот проблема: документов на технику нет.

– Ворованные?

– Ну почему ворованные? Одолженные.

Матушка только хмыкнула. Она накормила нас с Настей завтраком, а сама пила чай с баранками. Мы ещё немного пообщались. Потом Настю отправили к Раисе, а меня в школу.

И начались трудовые будни учёбы. А в ближайшую субботу, когда уроков не было, я сказал, что вечером могу отвезти Раису в Туапсе. На семейном совете именно ей было поручено заботиться об отце в госпитале. Я сказал, что у меня есть знакомые в городе, приютят её.

Вечером, как стемнело, мы с Раисой, взяв с собой два вещмешка, с провизией и запасной одеждой, включая тёплую (мало ли ей и зиму там придётся провести), двинули по дороге от станицы.

– И где машина? – спросила Раиса. – Ты же сказал, здесь ждать будет.

– Сейчас.

Я отбежал и достал самолёт У-2. Сестрица была шокирована, когда я подвёл её к нему, но лететь не отказалась. Пока я убирал оба вещмешка в багажный отсек, расположенный как раз за местом пассажира, Раиса надела шлемофон. Я помог ей сесть и занял место пилота. Потом запустил двигатель, телекинезом толкая винт, после недолгого пробега поднялся в воздух, и мы полетели. На высоте было холодно, не зря мы тепло оделись.

Долетев до Туапсе, я сел прямо на дорогу. Чуть отбежав, привёл за рули два велосипеда. А когда отъехали, сбегал назад и убрал самолет. После этого мы на велосипедах покатили к городу. А там пост армейский. Старший остановил нас и спросил:

– Вы чужой самолёт не видели?

– Ой, это мы прилетели, – ответила радостная Раиса.

– Ага, а я за рулём сидел, – издевательски захохотал я. – Сержант, извини, у меня сестра особенная, врачи говорят, задержка в развитии. А самолёт мы не видели. Слышали, что-то гудело, и всё.

– Ладно, езжайте дальше, – велел сержант.

Мы отъехали от поста, и я высказал Раисе всё, что думал, заявив, что с такой, как она, в разведку не пойдёшь: все секреты выболтает.

Раиса извинялась, она сама не понимала, что на неё нашло. Сказала, что, наверное, ребёнок влияет. Так и знал, что теперь при всех своих проступках она на него ссылаться будет.

Было уже поздно, и нам пришлось постучать в ворота подворья, чтобы поднять хозяйку. Глафира уже обжилась, паспорт, правда, ещё не получила, дня через три обещали, оформляется. Но уже закупилась: погреб полный, дрова есть. Зиму переживут. Мужу письмо отправила, ждёт ответа.

Я передал Глафире презент – вещмешок, а в нём колбасы, сало, сыры, немного вина. Договорился устроить у неё Раису. Оказалось, в доме уже встал на постой старший лейтенант из комендатуры (сейчас он был на дежурстве), но и для Раисы место нашлось. Я объяснил ей, где находится госпиталь, и попрощался, обещав навестить их через пару недель и заодно привезти продукты. После этого отбыл.

На ялике я ушёл в море, а потом, пока ещё была ночь, на гидросамолёте полетел в сторону Киева, ближе к Житомиру. Хочу вернуть себе танк, поищу из свежих трофеев.

Долететь не успел, на полпути рассвело, я едва Азовское море пересёк. Пришлось искать место для посадки, а потом и для днёвки. А когда стемнело, двинул дальше.

Мне удалось найти место сбора трофейной советской техники. Крупных водоёмов вблизи не было, пришлось сесть чуть подальше, а до места добираться на велике.

Добравшись, я увидел шесть танков нужного мне типа и выбрал из них самый лучший. Похоже, в бою он не бывал: новый, в краске, ни следа, ни скола на броне. За счёт сборного пункта я пополнил боекомплект и запасы топлива, решив, что обслужу машину позже. Пулемётов на танке не было, сняли, их тоже нашёл, с запасом. Хранилище теперь было полное, свободного места вообще не осталось. Закончив, я сразу полетел домой.

До рассвета успел вернуться в село и даже немного поспать. Утром матушка разбудила меня в школу. Пока завтракали, я успокоил её насчёт Раисы и дал адрес Глафиры, у которой она остановилась.

Вся станица уже знала, что отец и Георгий находятся в госпиталях. Впрочем, и мы знали, что в семьи станичников уже пришли три похоронки и шесть извещений о том, что их родные пропали без вести. Ещё трое были в госпиталях. Остальные воюют.

Следующие две недели я честно посещал школу, а после наступления темноты на пустом лугу за околицей станицы, где ночью никто не ходит, занимался техникой. У каждого мотора или двигателя свой срок службы, который зависит от ресурса. С моей Ковкой моторы и двигатели могут работать очень долго.

Сначала я полуразобрал мотор гидросамолёта: поскольку активно его эксплуатирую, нужно с ним поработать. Потом занялся У-2. За две недели я закончил с ними обоими. На очереди был свежеприобретённый танк, и на этом пока всё: остальную технику я так нещадно не эксплуатировал.

Пять дней назад пришло письмо от Георгия, он лежит в госпитале в Геленджике. Надо будет его посетить, время уже назначили.

Я возвращался из школы, помахивая планшеткой с учебниками и тетрадями, когда приметил, что по улице, пересекавшей нашу, движется чёрная «эмка». Вдруг она остановилась, сдала назад и остановилась возле меня. Окна у машины небольшие, но тонировки нет, фуражки рассмотреть можно. Кажется, армейцы.

Когда с заднего сиденья «эмки» вылезло улыбающееся чудо, я только вздохнул. Ну а чего я ожидал? Что обо мне забудут?

– Привет, шалопай. Не ожидал?

– Привет, старшина. Где твой ДП? Ты с ним смотрелся как пара на свадьбе. Изменил пулемёту и тебя бросили?

– Месяц не виделись, а ты ничуть не изменился.

– Не месяц, едва три недели прошло. Чего припёрся?

– К тебе проявили интерес товарищи из соответствующих органов. А меня взяли, чтобы опознал.

Кто именно проявил интерес, было очевидно. Два командира, сержант и лейтенант НКВД, вышли из машины и стояли рядом, внимательно прислушиваясь к нашему разговору. Водила за рулём явно был из их конторы, хотя и имел пустые петлицы.

Мои одноклассники, с которыми мы вместе возвращались из школы, отошли в сторону и стали наблюдать, что будет дальше.

– Дело к тебе есть, Терентий, – сказал лейтенант.

Я удивился: вот так с ходу и не перепутать моё имя – это вызывает уважение. Можно и послушать.

– А что, ваша служба без помощи октябрёнка уже не справляется? Дело мне нашли?

– Не шути так. А почему октябрёнок? Разве не пионер? – спросил лейтенант, мельком глянув на одноклассников, у которых на шее краснели пионерские галстуки. Я же демонстративно носил значок октябрёнка.

– А я принципиальный октябрёнок теперь. В прошлом году меня не приняли в пионеры, как всех: мол, мне только в сорок втором девять лет будет. Теперь из принципа останусь октябрёнком… Ладно, нечего тут, ветер холодный, давайте ко мне поедём, я вас чаем угощу, хорошим.

– Почему бы и нет? – согласился за всех лейтенант. – Садись в машину.

Я устроился спереди, трое, потеснившись, сели сзади. Показывая дорогу, я довёл машину до нашего двора. Там всех, включая водилу (нечего ему в машине мёрзнуть), пригласил в дом. Быстро растопил печку, заодно обе печки в доме подтопил, а то уже было прохладно, дом выстуживался.

Когда чайник закипел, я заварил своего чая. Гости тем временем сметали со стола холодные закуски: видать, соскучились по домашней еде, а у нас тут вкусная домашняя буженина. Не отказались и от щей, которые я разлил по тарелкам. А потом чаю налил и баранки на стол поставил, их можно в варенье макать.

– Отличный чай, – заметил лейтенант.

– Если честно, то так себе, средний. Лучший чай пьёт императорская семья в Китае, но этот сорт запрещён к продаже бледнолицым и к вывозу за границу. Скрывают его, как секрет философского камня.

– А что такое философский камень? – заинтересовался старшина.

– Легенда. Говорят, он может превращать предметы в золото. Из него делают эликсир жизни, который возвращает молодость. Поговаривают, что его создатель-алхимик до сих пор жив, а ему шестьсот лет. Живёт он во Франции, именно поэтому Гитлер и напал на лягушатников – искал алхимика.

– И нашёл? – заинтересовался уже лейтенант.

– Понятия не имею. Ладно, а чего вы хотели?

– Думаешь, мы чего-то от тебя хотим?

– А иначе не приехали бы.

– Твоя правда. Ты участвовал в освобождении военнопленных из лагеря, расположенного глубоко в тылу у немцев. Большую часть бойцов удалось довести до побережья, где их эвакуировали катерами и судами.

– Я думал, они партизанить будут, немцам и румынам было бы весело.

– Молодец. Был такой план, но его отклонили. Сам как? Брата спас?

– У кого-то тут слишком длинный язык, – покосился я на старшину, но ответил: – В Геленджике, в госпитале лежит. На днях собирались к нему ехать.

– А отца нашёл? – спросил старшина.

– Нашёл. Их колонна под прорыв немцев попала, те неожиданно появились и из танков ударили. Тридцать грузовиков было в колонне, и ни одна машина вырваться не смогла. Отца ранило в ноги. Женщина с хутора спрятала его, ухаживала за ним, лечила. Я изучил место гибели колонны, а потом ходил по хутору, спрашивал, видел ли кто что, так она на меня и вышла. Повезло. Отца я вывез, хуторянку тоже.

– Вот так вывез? Восьмилетний ребёнок?

– Я в четвёртом классе учусь и планирую после окончания учебного года сдать экзамены не только за четвёртый класс, но и за пятый, чтобы перейти в шестой. Я не умственно отсталый и в состоянии планировать свои дела.

– А золотой портсигар откуда?

– И это раскопали? Хотя да, там пол-лагеря слышало, как я с братом общался. Клад нашёл, точнее схрон с Гражданской. Можете не искать, я всё растратил. Остаток ушёл хуторянке. Она отца спасла, и за это я её вывез и дом ей купил.

– Где?

– В Туапсе, там же, где отец в госпитале лежит. Кстати, у неё сейчас моя старшая сестра квартирует, за отцом ухаживает.

– А теперь главный вопрос: как ты вывез отца и брата?

– Брата просто: угнал катер, встретил морской конвой, шедший от Одессы, и передал команде морского охотника двенадцать человек из лагеря, которые со мной были.

– И обещал всех взорвать гранатой.

– Раз сами всё знаете, зачем спрашиваете? Они катер мой хотели отобрать. Я его у немцев увёл, пусть тоже сами уводят. А чтобы отобрать, много ума не надо. Ворьё в фуражках. Я свои трофеи не отдаю. Вот танк освобождённым из лагеря подарил, но это было моё решение, сам отдал боевого друга. Он им нужнее был.

– А отца как вывез?

– Самолётом.

– И откуда у вас, юноша, самолёт? А пилот?

– Ну, пилотировать я и сам умею, на самом деле это несложно. Чёрт, да я танк за два часа изучил от и до, а самолёт не сложнее. Сложность заключалась лишь в том, что самолёт двухместный, а пассажиров было трое: отец и хуторянка с дочкой. Но ничего, справился.

– Что за самолёт?

– Немецкий, на поплавках. Разведывательный.

– И где он сейчас?

– А зачем вам мой самолёт? Впрочем, топливо у меня закончилось, так что на дно пустил. Это несложно было: поплавки пробил и камнем на дно. Как отца в Туапсе доставил, так и утопил. А куда его ещё?

– Подарить Красной армии, – ответил лейтенант. Остальные в разговор не вмешивались.

– Ага, нашли идиота. Ваши же меня к стенке и поставят. Самолёт немецкий? Немецкий. На тебе зелёнку на лоб.

– Не веришь ты органам, – вздохнул лейтенант.

– Люди разные встречаются, вот и у вас всякие кадры бывают.

– Это да, – неожиданно согласился лейтенант.

– Я про зелёнку не понял, – сказал старшина. – Это ты о чём?

– А это чтобы инфекцию не занести, когда пуля в мозг входит.

Никто не засмеялся, но шутку явно оценили.

Тут в дом вошла матушка, которой, видимо, уже доложили о гостях. Я представил всех хозяйке дома, и лейтенант объяснил причины их появления.

– Ваш сын, Алёна Яковлевна, за помощь Красной армии представлен командованием Южного фронта к награде.

Вот уж чего я не ожидал.

– Нужно куда-то ехать? – растерялась матушка.

– Нет, награда со мной, я и буду награждать. Нужно только решить, где и как, желательно торжественно.

Дальше они уже сами решали. Я узнал, что представлен к награждению орденом Красной Звезды. Сержант, молчавший на протяжении всего разговора, взял наградное удостоверение и каллиграфическим почерком внёс в книжицу мои данные, списав их с метрики о рождении.

А я тем временем пообщался со старшиной. Он после проведения этой операции тоже получил награду – медаль «За отвагу». У него это уже вторая, первая за Финскую. А меня попросил найти и представить к награде подполковник, командир танкового полка. Он долго прикрывал эвакуацию с берега, но всё же танк достали. Сильно обгоревшего, его успели перевезти на судно, и сейчас он находится в госпитале.

А у группы мичмана вообще-то было другое задание. Но встретив меня и поучаствовав в освобождении лагеря, они связались по рации с командованием, и их переориентировали на то, чтобы помочь вывести людей к берегу, до которого было километров семьдесят. За два дня группа освободила ещё три лагеря и вывела к месту эвакуации четыре с половиной тысячи человек. Мичман тоже «Звезду» получил.

Лейтенант предупредил, что наградить меня они наградят, причём торжественно, но правду говорить не стоит, и в газетах также обойдутся без подробностей. Будет сказано, что награда присуждается за помощь Красной армии в спасении раненых красноармейцев, и этого достаточно. Отвечать на вопросы я должен соответственно. Не вопрос, сделаю.

Директора школы предупредили о награждении, поэтому ученики, уже разошедшиеся после уроков по домам, вернулись. Собралось и немало станичников. И вот на месте, где обычно проводились линейки и другие школьные мероприятия, меня торжественно наградили.

Лейтенант долго говорил о долге, патриотизме и о войне, после чего прикрутил мне орден на школьную куртку. Теперь, сказал он, я должен носить его всегда на виду, как и значок октябрёнка. Это не хвастовство, а показатель того, что меня оценили и наградили. Если не буду носить, это сразу заметят и заставят. Да буду, куда я денусь? Вот только почему награждали меня сотрудники НКВД, а не армейские командиры? Ну да ладно.

После награждения все стали расходиться, мы тоже пошли домой. Дома отметили событие, матушка достала штоф. А у меня начали брать показания, всё-всё хотели знать. Вот, оказывается, зачем они приехали, а орден им в нагрузку дали: раз уж всё равно едут, заодно и вручат. Узнаю нашу армию.

За час до темноты гости, пусть и незваные, но дорогие, наконец укатили. Кажется, в сторону Краснодара. А к нам долго ещё шли гости из станицы. Мама, как и полагается, всех угощала, всем наливала. Меня крутили, рассматривая награду, хвалили и, конечно, расспрашивали. Но больше того, что сказал лейтенант на площади, я не говорил: мол, помогал раненым красноармейцам, а большего сказать не могу, всё засекретили.

Теперь у меня в планах поездка в два госпиталя. И ехать придётся с каким-нибудь поездом, идущим на Новороссийск, а дальше попутками до Геленджика, он ближе, а потом к отцу в Туапсе. Технику в ближайшее время, желательно до весны следующего года, использовать не стоит: чую, буду я под плотным колпаком. Лейтенант во время опроса и так и эдак спрашивал: что ещё я угнал? А в том, что угнал, он был уверен на все сто. Так что поостережёмся. Я, конечно, безбашенный, но дразнить зверя тоже глупо, обойдёмся без этого.

Через четыре дня мы поехали, я гармонь прихватил. Сначала мы прожили три дня в Геленджике, я играл и пел для бойцов в госпитале, где находился Георгий.

За эти дни я провернул задуманную мной аферу (так назвала это мама). Матушка взяла свои документы, и я на её имя купил в Геленджике домик. Всего на четыре комнаты и с одной печкой, но зато в нём был водопровод. Во дворе летняя кухня, стол, две хозпостройки, забор неплохой. В общем, мы даже обжились. Дали запасной ключ Георгию.

Дом мы купили не пустой, и я сейчас не про мебель. Дело в том, что в городе едва хватало мест для эвакуированных и военных, поэтому мы купили дом, в котором уже жили постояльцы. В одной комнате – две медсестры из госпиталя (из другого, не того, где Георгий лежал), во второй – семья чиновника, эвакуированного из Крыма. Оставались хозяйская спальня и кухня-столовая – довольно большое помещение.

Дом был интересно построен. Со двора попадаешь в кухню, где находится печка, обогревающая все четыре комнаты, а из кухни-столовой три двери ведут в жилые комнаты. Вполне удобно.

Георгий за прошедшее время заметно поправился, округлился, уже сам ходил, только повязка на руке всё ещё оставалась. Его долго опрашивали особисты, впрочем, как и всех остальных из лагеря. Многие из них уже снова служат, кроме Георгия и одного тяжелораненого, которому ещё долго лежать. А вот Георгия скоро отправят на медкомиссию, а потом и снова служить.

Матушка не могла насмотреться на едва не пропавшего сына, наговорились они вдоволь. А я тем временем давал в госпитале концерты под гармонь. Неплохо получалось, раненые были довольны.

Потом мы на попутной машине поехали в Туапсе, к отцу. Остановились у Глафиры, где всё ещё жила Раиса, к ней в комнату и заселились. Отцу мы привезли гостинцев, а Раисе – письма от Айболита.

Хозяйке я передал презент в благодарность за постой. Пообщались. От её мужа письмо пришло, он на Черноморском флоте служит, катерник. Обещал быть с оказией, они в Туапсе, оказывается, часто заходят. Очень рад, что жена с дочкой спаслись и не под немцем сейчас.

Мы сходили к отцу в госпиталь, нас пустили. Ему до выздоровления ещё долго, несколько месяцев. Отец сказал, что с ним особисты тоже работали, опрашивали. Скрывать про самолёт он не стал, они знали. Я подтвердил, что со мной они тоже общались, и продемонстрировал награду.

Мы находились в городе пять дней, и каждый день я давал часовой концерт. Главврач назначал время. Я хотел у отца в палате, она большая, но меня попросили выступать в большом зале, куда сходились все раненые. Я использовал пси-бардовские умения, и раненые даже дышать забывали, так заслушивались. Песню «Крылатые качели» несколько раз просили исполнить, песня «Товарищ» тоже на ура шла.

Эти дни прошли без бомбёжки. Хотя Раиса с Глафирой рассказывали, что два налёта уже было. Но бомбили центр, а у них дом на окраине, так что не пострадали, но то ли ещё будет.

Потом мы тем же маршрутом вернулись обратно, на день задержавшись в Геленджике. И снова началась учёба с редкими выездами в приморские городки. Георгия выписали в ноябре, он прошёл медкомиссию и снова стал шоферить. Как я понял, он опять попал в ВВС, так как был редким специалистом, обученным водить какую-то спецмашину. Это всё, что было о нём известно.

Прошёл Новый год. Я чувствовал, что за мной всё ещё серьёзно наблюдают, отмечая едва ли не каждый мой шаг. Отца выписали из госпиталя. Он тоже прошёл медкомиссию и попал в артиллерию, причём, как я понял из намёков, в реактивную. К тому моменту Раиса уже вернулась в станицу с заметным животом, а в конце февраля родила крепкую горластую девочку. Айболита, который продолжал служить, чудом избежав очередного котла (вот чуйка у него!), известили о рождении дочери.

Потом наступила весна, а там и школьный год подошёл к концу. Я сдал экзамены за два класса, свой четвёртый, и за пятый, бегая в соседние корпуса, где находилась средняя школа, так что теперь переходил в шестой. Причём попросил выдать мне табель с оценками. А то немцы придут, как потом в школе восстанавливаться? Повторно экзамены сдавать или на слово поверят? Лучше табель иметь. Завуч удивилась, но всё оформила и выдала.

Я же крепко размышлял, что делать мне лично. Мне было известно, что Краснодар возьмут в августе, до станицы дойдут тоже где-то в это время. Принимать бой или нет – вот в чём вопрос. Сообщить, что немцы на подходе, и встретить их, пока станичники уходят в тыл? Если не уйдут, и я приму бой, немцы за потери, которые непременно будут, отыграются на тех, кто остался. И сказать ничего нельзя, кто мне поверит?

Хотя у меня имелся запасной вариант – купленный дом в Геленджике. Стоит перевезти туда хотя бы Раису с дочкой Дашей и Настю, да и матушку. А потом можно и немцев встретить.

Почти всё моё время забирало хозяйство, сад и огород, но в редкие свободные минуты я гулял по окрестностям и прикидывал позиции: где немцы могут пойти, где их лучше встретить и как, с учётом того, что у меня один танк и нет пехотной поддержки. Когда я бил немцев и румын в селе у Николаева после освобождения лагеря военнопленных, она у меня была: бывшие пленные выступали пехотным прикрытием и неплохо поработали, зачищая то, что после меня осталось.

Надо сказать, семья заметила, что я постоянно хожу хмурым и что чем ближе август, тем я смурнее. И вот как-то за ужином мне задали вопрос:

– Терентий, что случилось? Сам не свой который день.

– Немцы Ростов взяли…

– Ну да, ходят такие слухи, так они же его захватывали уже. В прошлом году, – сказала матушка.

– В этот раз всё куда серьёзнее. Немцы хотят взять Кубань и рвутся к Кавказу. В августе Тихорецк возьмут и через неделю – Краснодар. Здесь войск нет, кроме мелких подразделений и курсантов, остановить нечем. А мы между ними, через станицу одна из автодорог идёт, так что попадём под этот каток. В общем, через пару недель немцы займут станицу. Знаете, мне было бы спокойнее, если бы вы в Геленджик перебрались, там переждали. Немцы его хоть и будут изредка бомбить, но до города не дойдут. Будет лучше, если вы туда уедете.

– Я не могу оставить станицу, – нахмурилась матушка.

– Конезавода же нет, десять кляч прислали и думают, что мы племенных разводить будем. Спасать нужно только станичников. Объясни им, что скоро здесь будут немцы.

Насчёт конезавода ситуация сложилась довольно странная. Ещё в декабре, когда шла битва под Москвой, в станицу прибыли военные, и с ними представитель тех, кто курировал наш конезавод. Забрали всех коней, что племенных, что молодняк. Остались только личные лошади, и то клячи, остальных всех мобилизовали. Как матушка ни боролась, забрали всё, оружием грозили. Если бы я на рыбалке не был, пригнал бы танк, и мы бы глянули, у кого ствол больше. Ур-роды.

А через неделю в станицу нагрянула комиссия, посмотреть, как мы выводим коней. Такой скандал был: мол, куда племенных дели? В результате кто крайним оказался? Матушка, что отдала: племенных отдавать везде запрет был. А тому хмырю из весомой организации ничего не было. Да, ничего, но у него вдруг дом в Краснодаре сгорел и машину его служебную угнали. И кто бы это мог быть?

Статью матери не пришили: она тогда справку от хмыря и военных потребовала, прикрылась ею. Но с должности председателя её сняли, им стал однорукий станичник, недавно вернувшийся из госпиталя. В январе он принял должность, а мать снова стала бригадиром. Новый председатель смог выбить обратно несколько лошадей, вот с ними и работали, но это не тот материал, результат в лучшем случае лет через пять будет.

Кстати, ответственность за пахоту и посевную была возложена на мать, а выдали всего двух лошадей с плугами. Были и ещё плуги, но там хоть сами впрягайтесь. Вот матушка и вспомнила, что я трактор обещал с плугом и сеялкой.

Я работал ночами, а то днём налетят, отберут технику. Так я вспахал все поля, что числились за нашим колхозом. Также ночью часть полей засеяли пшеницей, остальное – картошкой и разными овощами. Там уже мать командовала, её бригада сеяла. Посевного материала едва хватило.

Председатель потом бегал, выяснял: видно же, что трактор работал, следы не скроешь. Мать говорила, что арендовала трактор у военных, они и дали, а потом забрали. Оказалось, председатель договорился с соседями, что поможет: ему уже доложили, что на его полях трактор работает. Не получилось. Мать он недолюбливал, впрочем, как и она его.

– Скажут, панику поднимаю, – вздохнула матушка.

– Предупредить всё равно нужно, чтобы хотя бы детей по родственникам отправили.

На следующий день она всё же поговорила со станичниками. Но председатель обругал мать при всех и запретил кому бы то ни было покидать станицу. Кстати, он имел на это право: кто уйдёт, может по статье загреметь. Среди жителей поднялось недовольство, у нас бабёнки боевые, председатель от них в здании правления конезавода спрятался. Старики только посмеивались: быстро бегает. Вышел, когда все успокоились. Не сильно его и потрепали, вырвался и смог сбежать.

Потом пришло время сбора урожая, этим и занялись, отвлеклись. А к нам дед приехал, один, верхом. В прошлом году он приезжал осенью, с внуком четырнадцати лет, моим двоюродным братом.

Дед стал помогать нам со сбором урожая, и мы с ним пообщались на предмет прорыва немцев. Про Ростов он уже знал, да и слухи ходить начали, что немцы в нашу сторону идут. Дед решил остаться у нас до конца августа, глянуть, что будет.

О приближающихся немцах мы узнали от водителя полуторки. Суматошно виляя, он проскочил станицу, только на миг остановившись у колодца, чтобы попить да добавить воды в радиатор: мотор кипел. Он и сказал, что немцы находятся всего в нескольких километрах от станицы и даже обстреляли его по дороге.

Вот тут-то и началась паника. Я готовил к вывозу вещи, самое важное, включая документы. Коня и повозки у нас не было, дед предоставил нам своего коня. Я быстро посетил погреб и хранилище, прибрал весь урожай, который уже успели закатать в банки в виде варенья и компотов, а также и бочонки, соленья, чтобы немцам не досталось. В доме также всё прибрал. Мы сюда вернёмся, когда немцев прогонят.

Станичники торопились уйти, хотя бы в сторону, чтобы не попасть под стальной молот наступления немцев. Кто-то не уходил, прятался в погребах. Председателя я не видел. Когда сообщили о немцах, он куда-то пропал, и все организационные моменты матери пришлось взять на себя. Станица стремительно пустела. Бил в набат церковный колокол.

Я добежал до оврага, быстро надел шлемофон и забрался в танк, который достал из Хранилища. У меня были две «тридцатьчетвёрки» и плавающий Т-40 с крупнокалиберным пулемётом ДШК. Месяц назад я отлучился на пару дней и слетал под Харьков, где добыл новейшую «тридцатьчетвёрку» с башней-«гайкой» и командирской башенкой.

Именно эту машину я сейчас и достал. Танк был доведён до идеала, на башне с обеих сторон был указан номер машины и название – «Беспощадный». Кстати, среди немецких трофеев были такие танки, но с авиационными моторами. К счастью, я нашёл с дизелем, видимо, редкий экземпляр. Машина была майского выпуска.

Сидя в открытом командирском люке, я проехал мимо сельчан, помахал им рукой и прибавил газу. Матушка бежала следом, что-то крича и махая руками. Добраться до подобранного укрытия я не успел: немцы неприятно быстро оказались у станицы. По сути, я столкнулся с ними на противоположной околице.

Мне навстречу шли с десяток мотоциклов, в основном тяжёлых, сразу прыснувших в разные стороны, лёгкий чешский танк и два бронетранспортёра. Остальные двигались метрах в ста позади.

Чех сразу вспыхнул: я поразил его бронебойным. Бил так, чтобы, пройдя лобовую броню, снаряд поразил двигатель, что и случилось. Из пулемётов я работал по мотоциклистам, и успешно: три машины остались на дороге, остальные ушли и укрылись за домами, сараями и плетнями.

А я начал бить по бронетранспортёрам, остальной технике и пехоте, которая длинной змеёй двигалась по дороге. Благо я был выше и видел её всю, вот и крутился. Со снарядами проблем не было, я время от времени пополнял боекомплект. Стрелять я старался так, чтобы не тратить снаряды зря.

По мне тоже били из пушек, уже было несколько попаданий и рикошетов. Я бил в ответ, стараясь в первую очередь выбить именно противотанковое оружие и бронетехнику. Иногда уходил за дома, используя их как укрытия: сделаю несколько выстрелов, и пока немцы сносят снарядом хату, я двигаюсь к другому строению. Иногда по сторонам мелькали станичники, из тех, что не ушли со всеми и убегали только сейчас, с чем могли.

Войти в станицу немцы так и не смогли. Откуда-то начали бить гаубицы, разрывы вставали то тут, то там, в небо взлетали обломки досок и соломы, некоторые хаты, в том числе и наша, горели, другие были уничтожены до основания.

Тех мотоциклистов, что двигались в первых рядах, я частично уничтожил, другие успели разбежаться. А сейчас я рванул назад в станицу и увидел, как шесть немецких мотоциклистов сгоняют людей. Видимо, они объехали станицу по параллельной дороге. Появившись на окраине села, я прицельно выстрелил и рванул к мотоциклистам.

Первый снаряд разорвался между двух тяжёлых «цундапов», отчего один загорелся. Немцы залегли, станичники тоже расползались, на дороге остался разбросанный скарб. Подлетев к немцам, я работал пулемётами. Убедившись, что опасности больше нет, старики и часть девок побойчее подбирались к телам немцев и собирали оружие. Один из стариков деловито снимал с коляски пулемёт.

А я погнал обратно. Я уже выбил из колонны все восемь танков и двенадцать бронетранспортёров плюс три десятка грузовиков, часть с пушками, и уничтожил около трёхсот немецких солдат. Самым опасным из того, что ещё оставалось на дороге, в составе немецкой колонны, были семь самоходок. Но мои снаряды в лоб самоходки не брали, хотя три из них я обездвижил, повредив гусеницы. Сейчас я стал бить именно по самоходкам.

Немцы уже и не думали брать станицу, по ней продолжали бить гаубицы, выжившие отходили, а самоходки их прикрывали. Мне удалось обездвижить и остальные, я хотел было обойти их, поразить в борта и сжечь, но, подумав, снова рванул обратно к станичникам. До заката, когда на поля упадёт темнота, оставался ещё целый час.

Несколько танков, видимо, по той же параллельной дороге обошли станицу. Среди них было три средних, две «четвёрки» и «тройка», а также пять чехов. Сначала я поджёг двух чехов и одного подбил, потом красиво полыхнула «тройка»: огонь рванул из всех люков.

В этот момент и меня достали. Мы сошлись почти лоб в лоб, и мне сбили гусеницу: я поворачивал, и она, сбившись в ком, осталась за кормой. Танк замер, развернувшись правым бортом к немцам. Я торопливо начал разворачивать башню в их сторону, и тут первый снаряд рванул на броне, пробив её. Двигатель замолк и зачадил, появилось пламя. Последовали ещё два пробития.

Я же продолжал бить по немцам. Поджёг обе «четвёрки», у одной из них от детонации снесло башню. Бил и по чехам. Спину припекало, жгло страшно, огонь из двигательного отсека вырывался в боевой. Добив последний танк, я открыл крышку люка и, с трудом ухватившись за его край и обломок антенны, выбрался, сполз по борту и стал кататься спиной по траве, стараясь сбить пламя. Сухая трава вокруг тоже горела, и пламя шло на станицу, повинуясь ветру, дувшему в ту сторону.

Немцы, из уцелевших танкистов, стали стрелять по мне из пистолетов. Я скинул на спину сбившийся на глаза шлемофон, достал из Хранилища ППД и открыл ответный огонь. На спине тлели лохмотья рубахи, там наверняка ожоги, но терпеть можно.

Отстреливаясь, я стал отходить подальше от своего танка: там полбоекомплекта, рванёт – мало не покажется. И в этот момент меня словно ударили палкой по ноге ниже колена. Падая, я срезал подстрелившего меня немца. Остальных добивали из трофеев старики.

Я ещё попытался встать, но рука подломилась, я ткнулся лицом в траву и остался лежать. А жаль, я хотел отбежать, достать второй танк и продолжить. Отлично ведь получалось, мне понравилось. Если бы не эта бронегруппа (даже удивительно, что без пехоты), я бы эту колонну и самоходки добил.

Похоже, я надышался гарью в танке, там дыма от сгоревшего пороха хватало, вентиляция работала, но не справлялась. Потом ожоги, вполне мог быть боевой шок, да и огнестрельное ранение. В общем, меня вырубило. Девять лет, организм слабый. Пси-силу я экономил для телекинеза, поэтому не усиливал тело, а то шансов у немецких танкистов не было бы никаких.

Очнулся я, лёжа на боку. Спину припекало. Чую, там что-то вроде влажной повязки. Глянул Взором – ну, так и есть. Спина, плечи, шея, часть рук – всё это хорошо от огня пострадало. Не просто опалило, я горел. Ничего, восстановлю, лишь косметические шрамы оставлю.

Я открыл глаза, поиграл ими туда-сюда. Чувствовал я себя чуть хуже среднего, тело явно отлежал, слабость заметная, но жив, и это хорошо. А раз лечат, значит, у своих, не у немцев – тоже отлично. Палата (а это явно больница или госпиталь) была одноместной. В ней стояли моя койка, стул, тумбочка, а на ней – полевые цветы в вазе. У окна – стол со стулом. Неплохо.

Дверь толкнули, видимо ногой, и в палату вошла Раиса с тазиком в руках. Заметив, что я очнулся, она чуть не уронила тазик, но быстро подошла и поставила его на стол. Меня сначала осторожно расцеловали, а потом осмотрели.

– Ты очнулся! Это хорошо.

– Долго я так?

– Двенадцать дней.

– Сколько? – Я был искренне удивлён. Видимо, организм дал сбой, и вот – двенадцать дней в беспамятстве.

– Ага. Мы сейчас в Геленджике, в госпитале, это ожоговый центр. С мамой по очереди дежурим у твоей кровати. Сейчас моя очередь, она ночью будет сидеть.

– Живёте в нашем доме?

– Да. Пить хочешь?

– Очень. И есть.

Раиса напоила меня поилкой, а потом сбегала за врачом. Врач довольно долго осматривал меня, аккуратно положив на живот. На ноге у меня была повязка и шины: кость оказалась задета. После осмотра меня, наконец, покормили с ложечки. Врач велел не есть сразу много: понемногу, но каждый час.

А потом Раиса рассказала мне о последних событиях. Когда меня вырубило, немцы из колонны отошли, только артиллерия работала. Подошедших с тыла я уничтожил, отдельных оставшихся немцев добили старики. Так что меня быстро подобрали, погрузили на телегу и отправили в тыл. Наступившая темнота скрыла нас, и мы смогли уйти.

После боя появился председатель и потребовал отходить в сторону Ставрополя. Тут дед и вышел из толпы: мол, ты, голубчик, где прятался? Станичники раскололись: треть ушли с председателем (у него много родственников было), две трети – с нами, в сторону Краснодара. Город пока держался, успели проскочить. Сейчас расселились частично в Геленджике, частично по соседним деревням. Будем ждать, когда нашу станицу освободят.

Отец и Георгий воюют в своих частях, письма приходят регулярно. А вот на Айболита пришла похоронка: накрыла авиация, прямо по Красному Кресту били.

Было и ещё кое-что. У Раисы оказался мой трофейный фотоаппарат: при поспешных сборах она его убрала к себе в вещи. А я её когда-то учил им пользоваться. Вот она и делала снимки: бой с мотоциклистами, множество дымов над станицей, горящая техника разбитой колонны, мой бой с теми восьмью танками, где мы совместно уничтожили друг друга…

А когда спешно прошли Краснодар, повстречались с военными корреспондентами. У них было пробито колесо, и в ожидании, когда водитель закончит ремонт, они пообщались с нашими станичниками и услышали эту интересную историю. Старики рассказывали, как били немцев из их же карабинов. Жаль, оружие отобрали на посту у Краснодара.

А к рассказу и фотоматериал. Плёнку забрали, и вскоре статьи о том бое, с фотографиями, появились в разных газетах. Раиса с матерью накупили этих газет на память. И сейчас Раиса протянула мне экземпляр «Комсомольской правды», который специально держала в палате, ожидая, когда я очнусь.

Сначала я глянул четыре фото. На первом был мой танк, шедший от станицы на предельной скорости. За кормой – пыль столбом, над станицей – множество дымов. Причём в кадр попал момент, когда танк, развернув башню так, что было видно его название – «Беспощадный», – произвёл выстрел. Красивый снимок, повезло. Кажется, это когда я мотоциклистов бил.

На втором снимке – четыре танка: две «четвёрки» кормой и боком к нам, полыхающий чех и мой подбитый, но ещё не горевший, с развёрнутой к противнику башней и сбитой гусеницей. На третьем снимке – снова мой танк, но уже горящий, в тот момент, когда я, открыв люк и ухватившись за обломок антенны, собираюсь с силами, чтобы перевалиться через край башни.

На четвёртом фото – станица, где встают разрывы снарядов. В край кадра попали несколько станичников, выглядывавших из травы. Умные лежали, накрыв голову, и их было не видно.

Фото, где я появляюсь из танка, снято метров с восьмидесяти, ну не дальше ста точно. Я недовольно глянул на Раису: близко была, опасно, осколки и пули в разные стороны летели. Раненые среди станичников сто процентов есть.

Потом я прочитал статью.

– Всё переврали! – возмущался я. – Я не пионер, а октябрёнок. Вруны несчастные. И остальное. Нафантазировали! Здесь из правдивого только моё имя и название станицы.

Что есть, то есть. Танк якобы был сломан, экипаж его чинил, я помогал, а тут немцы. Командира у танка не было, вот и назначили меня. Ага, прям верю. Был бой, много немцев побито, но и наш геройский танк горел. Выжил только парнишка со станицы, экипаж танка погиб. Однако станичники были спасены, смогли уйти. Ура геройскому пионеру.

– Вообще-то я наших станичников спасал, а тут о патриотизме и прочей чепухе. Плевать я на неё хотел, я станицу и людей защищал, только из-за этого в бой пошёл. И танк этот мой. Я его ещё месяц назад у немцев угнал и к станице перегнал. Экипаж – дезертиры. Они из плена бежали, а их врагами объявили, они снова бежали и прятались, я их подкармливал. Погибли они. Жаль, только имена знаю, фамилии они не говорили. Хотели к немцам в тыл уйти, партизанить.

Говорить было больно. Раиса пожала плечами, она меня понимала. Эту чепуху с патриотизмом корреспонденты от себя добавили. А потом она сообщила, что её взяли работать в армейскую газету, так что скоро она наденет форму и пойдёт освещать боевые будни нашей армии в качестве фотокорреспондента. Вот придумала.

Отчитать её и напомнить о дочери я не успел: пришли врач с медсестрой менять на ранах повязки. Кстати, источник у меня был полный, и пока мы с Раей общались, я слегка подлечил ожоги на спине. Чтобы восстановиться полностью, мне потребуется недели три.

А к вечеру пришла мама, обрадовалась, что я очнулся. Ругать сильно не стала, даже похвалила. Сказала, что обещали меня наградить.

Так я и лечился, больше пси-лечением, и, по словам врачей, восстанавливался просто на глазах. На третий день ко мне пустили командира из комендатуры города, явившегося с писарем. Ранее ко мне никого не допускали, а сейчас режим ослабили.

Он выслушал моё описание боя, что и как было. Спросил о дезертирах. Я назвал имена, взятые наобум с потолка, дал внешнее описание, и на этом всё. Танк, мол, принадлежал дезертирам, они нашли его брошенным без топлива. Я достал соляры, починили и загнали в балку. Подкармливал их пять дней, а тут и немцы появились. Жаль мужиков, погибли.

Почему сам за прицел пушки сел? Так вынужден был. Один парень – тракторист, он танк вёл, второй – пехотинец, за пулемётом, крепкий парень из артиллерии был заряжающим, а за прицел посадили меня. Тем более я охотник, куропаток с лёту бью. Да и опыт был, в сорок первом. Тоже на месте командира в танке находился. Орден за это получил, но об этом говорить нельзя.

По поводу боекомплекта? Действительно, долго стреляли. Один раз успели пополнить: у нас во дворе под сеном ящики спрятаны были, мать не знала, заехали и пополнили. Успели, как раз гаубицы дом накрыли, тот загорелся.

Капитан, который меня опрашивал, не знал, что мой дом сгорел, записали. Я рассказал про бой с восемью танками. А потом капитан сказал следующее: «Этот бой у станицы задержал немцев, они только к обеду следующего дня двинули дальше. Благодаря этому наши успели перекинуть силы и заметно задержать их на этом участке». Вот так.

Я сказал, что вообще-то на награду я и не рассчитывал, мне не до неё было, немцев бы больше набить да нашим дать уйти – вот и вся моя задача. Капитан покивал и попрощался. Три часа меня мучил этим опросом.

А потом зашла Раиса, попрощаться. Она уже была в форме, петлицы пустые. Её прикрепили к одному военному корреспонденту, а его направляли на передовую, вот она и уезжала с ним. Фотоаппарат я ей подарил.

Матушка долго ревела из-за Раисы и волосы ей потрепала (и правильно сделала), но отпустила. Даша, понятно, с нами оставалась. Корову мать спасла, так что есть чем кормить ребёнка.

А фото у Раисы были очень удачные, не зря её в газету пригласили. Думаю, мы ещё услышим о ней. Плёнки я буду ей подкидывать время от времени, это дефицит. Лишь бы поберегла себя, война – страшная штука.

Что касается меня, я не хотел воевать и бить немцев, я желал дистанцироваться от этой войны, да и возраст был на моей стороне, но вот не отпускала, проклятущая. Сначала отец с братом в беду попали, потом немцы в станицу пришли.

Нет, на передовую я больше ни ногой, ещё чего. Только в тыл слетаю, хочу добыть замену погибшему танку. Хм, а может, немца взять? А что, почти тридцать тонн свободного места имею в Хранилище. Поищу «Тигра» первой серии и возьму, когда для него место будет. Советские у меня есть, будет и немец. Да, решено, так и сделаю. А пока лечимся.

* * *

Дни переходили в недели, недели в месяцы, а месяцы – в годы. С того памятного боя у станицы прошло два года. Что я могу рассказать? Восстановился я за полтора месяца, чем поразил врачей. Потом поступил в местную среднюю школу, в чём мне очень помог табель с оценками, и быстро наверстал пропущенное. За первый учебный год я снова прошёл программу двух классов, сдав экзамены за шестой и седьмой. В следующем учебном году я сдал экзамены за восьмой и девятый классы.

А летом сорок четвёртого мы вернулись в станицу. Зачем? Неплохо же устроились в Геленджике. А вот как будто что-то тянуло нас туда. Станицу освободили ещё в январе сорок третьего, и как только потеплело, станичники потянулись обратно. Мать тоже съездила. Кроме печных труб и ям на местах погребов, там ничего не осталось.

Кстати, немало набитого мной железа осталось на месте. Даже мой танк, «Беспощадный», ржавой тушей застыл посреди станицы. Башню у него сорвало детонацией и откинуло на корму. Немцам было не до него, не трогали.

Причём боёв за станицу, когда наши наступали, не было. Всё это осталось после того боя, когда мой танк в одиночку защищал станицу. Во время того боя более двадцати станичников погибли от случайных пуль и осколков, десятки были ранены, с некоторыми я лежал в одном госпитале.

Ушедшие с председателем станичники сгинули. Чуть позже вернулись несколько человек, рассказывали, как их на дороге танками гоняли и давили.

Возвращавшиеся в станицу начинали понемногу обживаться. Кто сразу начинал строить дома, кто на своих подворьях устраивал пока полуземлянки. При этом обрабатывали огороды, ухаживали за садами, засевали колхозные поля. Выбрали нового председателя.

Мать затребовали только к весне сорок четвёртого. Она к тому времени в городе устроилась, учётчицей на винном заводе. Умный человек послал бы их, а она взяла и согласилась: мол, бригада её попросила. А если они попросят спрыгнуть с крыши девятиэтажки? В общем, назначили её командиром бригады полеводов.

Матушка уехала, а мы с Настей, закончив учебный год, за ней следом. Мне было одиннадцать, Насте восемь, первый класс закончила. К сентябрю мы с Настей вернёмся продолжать обучение: в станице школы пока нет. Хорошо, что в городе в средней школе десять классов, отучусь последний учебный год и закончу эту каторгу.

Жили мы в палатке на том участке, где раньше стоял наш дом. Огород вскопали, посадили, часть фруктовых деревьев подлечили, часть я саженцами привёз. Колодец почистил, сруб новый поставил. Своё хозяйство налаживали.

К сорок четвёртому от прошлой станицы едва половина вернулась, но постепенно она оживала. Председатель договорился, и нам выделили материалы и рабочих. Шесть десятков пленных немцев с отделением охраны строили в станице школу (общую, где будет и начальная, и средняя), здания колхоза и будущий конезавод.

Я за лето отстроил только туалет, крепкий сарай и коровник: корова-то с нами была. Но до дома руки не дошли, батя вернётся, пусть строит. Соседи помогали, и я им тоже, машиной или трактором. Да и председатель порой то одну единицу техники просил, то другую, и я не отказывал: он неплох был.

А вот когда он машину заиграл, как и не было, я больше ничего ему не давал. И бензин не выдавал, а то он привык бочками у меня брать. В последнее время даже спасибо не говорил, привык к халяве, обнаглел. А когда я его послал, угрожать начал: мол, откуда у меня это всё? ворованное? Так что к концу лета сорок четвёртого мы находились в состоянии холодной войны.

Мы решили, что пока в Геленджике будем жить, а сюда возвращаться на сезонную работу. И зачем матушка согласилась вернуться? У меня вот особого желания не было.

А всё битое железо постепенно вывозили на переплавку. Свой танк я отстоял, сказал, памятник сделаю. Краном вернул на место башню, долго зачищал броню и заново её красил: вернул цвет хаки и красную звезду на башню. Вернул танку и имя – «Беспощадный». Пока танк стоял у нас на подворье, я его трактором туда отбуксировал. Многие станичники приходили, гладили броню.

Где бы сделать постамент и установить его в качестве памятника? Может, новой школе подарить? Её как раз хотели моим именем назвать. Правда, я возмущался – называют после смерти, а я ещё живой, – но как-то не слушали.

Вот такая жизнь была у нас в станице. Хотя и без этого есть что рассказать. Батя в порядке, служит, осенью сорок второго их дивизион перекинули под Сталинград, он участвовал в боях за город. Сейчас (а стоял август) он где-то в Польше, и уже сержант.

Георгия ранило осенью сорок второго: их аэродром бомбили, и осколок прилетел ему в бок. Хорошо, что на излёте поймал, но несколько рёбер поломало, и брат три месяца пролежал в госпитале. После госпиталя подал заявление на обучение на командира и поступил в школу младших лейтенантов. Закончил за три месяца и командует взводом аэродромной охраны. И у брата, и у отца есть награды.

Раиса сейчас у нас дома, в Геленджике. Залетела от своего корреспондента, а он её бросил: типа «извини, это не любовь, а страсть, мне твои сиськи понравились». Приехала к нам домой, а там Айболит, три дня как привезли. Весь израненный и парализованный, неходячий, военный инвалид. Раису он простил, не разбежались. Летом сорок третьего она родила сынишку, сейчас работает санитаркой в госпитале.

Осенью сорок второго, когда шли страшные бои за Кавказ, меня довольно длинным наземным маршрутом, в обход зоны боевых действий, вывезли в Москву, где и наградили орденом Ленина. Героя, видимо, не заработал. Орден третьей серии, без колодки, как и «Красная Звезда», на болт прикручивался. Ездили с матерью, выступавшей моим представителем. Поблагодарили маму героического сына и тем же путём вернули нас обратно. Не любят там казачество.

Вот так я и жил. Учился и помогал землякам. Голодно было переживать зиму сорок третьего. Да, здесь работали рыбаки на лодках, некоторые старики и молодёжь шли к ним подработать, но всё равно было голодно. Так что за ту зиму у меня почти тридцать тонн припасов ушло. Матери выдавал, а она распределяла. Власти, которые халяву мигом чуют, решили было наложить лапу, но я костьми лёг, и ничего не ушло мимо. Пусть учатся сами добывать.

А летом сорок третьего, когда место в Хранилище подосвободилось, я всё же слетал в немецкий тыл, где с железнодорожной платформы увёл новенький «тигр», а остальные девять взорвал. Поискав по немецким тылам, нашёл знакомый танк с башней-гайкой. Это была наша «тридцатьчетвёрка», попавшая в руки к немцам во время Курской битвы. Они её уже перекрасить успели и свои тактические знаки намалевать. Перекрашивать не буду, так оставлю, на память.

Там же я взял и запас снарядов к обоим танкам. А так как место ещё оставалось, приметив у немцев автокран, забрал и его. Это был наш «Январец», кран с решётчатой стрелой на базе ЗИС-6, во вполне неплохом состоянии. Впрочем, сейчас крана в Хранилище уже не было: именно его председатель, взяв на недельку, не вернул. Скотина. Я найду, чем возместить эту технику, просто с председателя и с колхоза пока ничего не возьмёшь: бедно всё.

Как видите, эти два года прошли без особых приключений. На самом деле вскоре мы с Настей были даже рады сбежать из Геленджика. Дом наш не в центре, но бывало, рядом ложились авиабомбы. Дом трижды был отремонтирован, один раз капитально, а уж сколько раз стекла в окнах меняли…

Но это всё пережить можно, а вот склоки Раисы с мужем – то ещё развлечение. Я решил этот дом Раисе подарить, а нам купить новый, побольше, в другом месте, тем более бомбёжек давно не было. Стройка в городе неспешно, но шла, подобрать что-нибудь для покупки, в принципе, можно. Или купить землю и самим начать строить.

Мы уже собрали урожай. Погреб я восстановил, спуск в него был из сарая. Есть пять кур с петухом на развод да корова, которую мы гоняем то в Геленджик, то обратно. Старая уже бурёнка, нужно новую. Телёнок есть, но это бычок, на мясо. Да и того председатель уже описал, и полтуши придётся сдать государству.

Через неделю мы едем обратно в Геленджик. Матушка разрывалась: и хозяйство оставлять нельзя, пограбят же всё, замки не остановят, соседи за всем не присмотрят, и нас одних на год бросать не хочет. Я пообещал на крышке погреба мину поставить: сунутся – только ручки-ножки полетят. Раньше бы она меня послала, а тут обещала подумать. Вот как желание сохранить урожай меняет людей.

Да, половина урожая, даже чуть больше, тоже государству уходит. Мы уже сдали, председатель настаивал. Хорошо, что матушку этой должности лишили: проклятия ему в спину так и летели. Мы вот молча сдали, не возражали. Как ни крути, а такая помощь нашей армии нужна, и пока война не закончится, все тылы на нас.

Вот если это продолжится и после войны, в спину не только проклятия полетят, но и вилы. Среди таких копейщиков и я буду. Одно дело – вот так помогать, это правильно и честно, другое – после войны, когда хозяйства уже восстановлены, сами всё производят и выводят, а грабёж (это уже так можно назвать) остаётся. Тут вообще тонкая граница, но таково моё мнение.

Уезжаем мы двадцать четвёртого августа: хватит времени вернуться и подготовиться к новому учебному году. И вот за неделю до отъезда на наше подворье зашёл председатель, да не один, а с сотрудником милиции. Не нашим. Кажется, это новый участковый из соседней станицы.

Я в последние дни занимался плетнём: уже заготовил материал, проредив немало кустарников и ивы на берегу Кубани (не я один такой), а сейчас вкапывал столбики и плёл плетень. Со стороны улицы уже закончил, осталось навесить калитку и сделать ворота. Потом я вкопал столбики со стороны соседнего подворья, и, начав плести плетень, уже поднял его на полметра.

Гости вошли во двор через проём, оставленный для ворот, прошли мимо танка, катки которого Настя красила чёрной краской (белой потом по ободкам пройдётся), и, не спрашивая разрешения, нагло сели за стол. Стол и две лавки с длинных сторон стола стояли пока под открытом небом: навес над ними я сделать не успел, только две опоры вкопал.

Матери не было, она находилась в поле со своей бригадой, и председатель не мог об этом не знать. Значит, припёрлись они конкретно ко мне. Не нравится мне это.

– Ой, хозяева, может, чаем угостите? – подал голос председатель, устроившись за столом.

– Настя, закрой банку и иди погуляй, – велел я.

Настя сунула кисточку в горшок с водой, банку закрыла и быстро убежала, купаться с другими девчатами. Шума от них столько, что и здесь слышно. Я за неё не волновался, она плавает, как рыба, сам её в Чёрном море учил. К тому же на берегу обязательно дежурит кто-нибудь из взрослых, старушки или деды, которые, если что, крик поднимут.

Кстати, по деду, как-то к слову пришлось. Наш дед пропал. Он нас до Краснодара довёл, когда я от ран без сознания был, и на коне рванул к родной станице. Уже после того как освободили Кубань, мы с помощью писем связались с родственниками, многие из которых выжили, и узнали от них, что дед в станице так и не появлялся. Видимо, сгинул в пути, может, на коня кто позарился. Пока числится пропавшим без вести.

В прошлом году летом я хотел отправиться на поиски, чтобы хотя бы узнать, где захоронили, а то мало ли где непогребённый лежит. Так не пустили. Мать костьми легла, давила на все слабые места и не пустила. После войны искать будем.

В станице все знали, что чай у меня хорош, я даже чуть приторговывал им, но только для хороших знакомых, в число которых председатель не входил. И попробовать мой чай он мог только вот так, ввалившись ко мне незваным гостем. У нас в станице правило: гость пришёл – хоть чаем да угости.

У стола был очаг – тренога с железными прутьями. Угли горячие, так что засыпаешь их в стоящий на столе самовар – и в любое время можно попить горячий чай. Как раз недавно сам пил.

Я взял гостевые кружки (у нас только попробуй хозяйскую взять, Настину, мою или мамину – влетит от хозяев) и налил в них чай из заварочного чайника. Пододвинул и блюдо с баранками, которые мама отлично пекла на противне.

Гости выпили чай молча. Когда они отставили стаканы, председатель сказал:

– Не буду ходить вокруг да около. Мне нужно знать, у кого ты берёшь технику и особенно топливо. Если не скажешь, могут пострадать твои близкие: на любого можно дело завести. Не так ли, Савелий?

– Так, – кивнул очень серьёзный милиционер. – На любого.

– Под стол загляните, – посоветовал я ему.

Стол наш стоял не на открытом месте: не очень приятно кушать, когда ветер несёт пыль. Поэтому с одной стороны стоял танк, на который милиционер с интересом поглядывал, а с другой – сарай. Только с двух оставшихся сторон было открыто – там, где находился плетень на улицу и огород, частично скрытый садом. Я мельком успел оглянуться – за нами пока никто не наблюдал.

Милиционер удивился, но глянул. У него успели округлиться глаза, но тут же последовал щелчок, и у милиционера во лбу образовалось отверстие. А я тем временем уже дважды из-под стола выстрелил председателю в живот, а потом и в подбородок, добивая. Оба тела убрал в Хранилище, тщательно затёр кровь, гильзы подобрал. Фуражку и кепку, которые гости сняли, прежде чем сесть за стол, прибрал.

Потом помыл посуду, накрыл платком баранки и варенье и пошёл к калитке. А за мной шли две плотные иллюзии председателя и участкового. Свидетели на улице видели, как мы поговорили, и как председатель с милиционером пошли дальше по улице и свернули на перекрёстке, за которым был спуск к реке. В зарослях вишни иллюзии истаяли. Теперь у меня есть алиби: гости ушли.

Вернувшись на подворье, я продолжил делать плетень, до отъезда необходимо закончить. А председателя давно надо было шлёпнуть. Мой кран он, оказывается, отдал в аренду на стройку в Краснодаре, получая с этого что-то нужное ему. Когда поеду в Геленджик, заверну в Краснодар и заберу кран обратно.

Что по оружию, то у немцев я набрал два десятка вальтеров, а у меня есть мощная ремонтная мастерская на двух немецких грузовиках, и не стоит думать, что она простаивает. Работаю по ночам, без свидетелей. Вот так и доработал десяток вальтеров, сделав к ним отличные глушители. Работал Ковкой, старался уменьшить лязг при выстреле. Совсем убрать не смог, но с двадцати метров выстрел уже практически не слышен, а с тридцати не слышен вовсе.

Весь день я работал с плетнём, а когда наступил вечер, приготовил ужин. Настя прибежала, а тут и мама пришла, уставшая. Я обмыл ей ноги в тазике, накормил молочной рисовой кашей и сообщил:

– Приходили председатель с участковым, насчёт крана. Сказали, воров нашли, скоро вернут. Председатель бензина просил, я обещал подумать, но пусть сначала кран вернут.

– Ну и хорошо, – сказала матушка. Она знала, что моя неприязнь к председателю возникла именно из-за пропажи крана.

Председателя хватились к ночи: жена забеспокоилась. Утром пришли к нам. Я подтвердил, что председатель у меня был, с участковым, но сидели недолго: чаю попили, поговорили и ушли. Видимо, жена председателя знала, о чём он хотел со мной поговорить, и подозревала меня.

Из города приехали два сотрудника милиции, начались общие поиски, всю станицу подняли. Меня трижды опрашивали, всё обыскали, следы искали – ничего. Свидетели подтверждали, что председатель с участковым от меня ушли, а я до самого вечера собирал плетень, это многие видели. По всему выходило, что пропали они где-то в другом месте. Матушка задумчиво на меня поглядывала, но и только.

Плетень к дате отъезда я закончил, танк покрасили. Сборщики, которые забирают технику на ремонт или разделку, осмотрели его, признали, что восстановлению он не подлежит, и выдали бумагу о передаче танка школе станицы такой-то в качестве памятника. Ну а мы стали собираться к отъезду. Соседи, которые оставались в станице, обещали присмотреть за нашим подворьем.

Собрав вещи и живность, мы направились обратно к Чёрному морю. Пешком. Я всю дорогу уговаривал маму купить другой дом, а этот подарить Раисе. Матушка отказывалась: мол, вместе легче. Где там легче, если в доме неходячий больной? Привезли и свалили нам на голову.

Шли мы действительно пешком. На корову навешаны узлы и корзина с недовольно кудахтавшими курами и петухом. Идти нам примерно триста километров. Понятно, что не успеем до начала учебного года: по пятьдесят километров в день с коровой и вещами (даже у Насти небольшой рюкзачок и корзина, да и я не пустой) нам не пройти.

Мы с матерью так и договорились: чтобы не злить соседей, отойдём пешком, а как стемнеет, я пригоню машину, и дальше поедем на ней. То, что я неплохой водитель, матушка отлично знала, видела не раз, а что ещё и лётчик, узнала не только от Раисы, но и сама пару раз со мной летала, когда требовалось добраться до места срочно. Моё знание немецкого языка я подтвердил в Геленджике: в школе были уроки немецкого, и вскоре я стал лучшим в классе.

Изредка я поглядывал по сторонам в бинокль, пару раз видел людей. Думал, следят, но нет: один раз это был почтальон на велосипеде, второй раз – мотоциклист, а остальные – колхозники, работавшие в полях. Может, и была слежка, но вероятнее всего нет, просто я был приверженцем принципа «постоянная бдительность».

Так мы шли до обеда, пока я не присмотрел отличный овраг: крутой склон, задом подъехать – и вместо пандуса будет, чтобы корову завести. И вода для неё есть (рукав речки был недалеко), и пастбище. Там мы и встали на отдых до вечера.

На костерке мы сварили супчик и поели его с пирогом, испечённым вчера матушкой. Как она это сделала на очаге, я не понимаю: летнюю кухню я только начал строить. Да, забыл сказать, что ночью, пока все спали, я посетил погреб и всё забрал. Потом верну, когда матушка весной сорок пятого в станицу на сезон вернётся.

Интересно, чем её шантажировали, чтобы она вернулась? Я не особенно верил в то, что она откликнулась на горячие просьбы бригады, потому что знал, что ей нравилось жить в курортном городе. В будущем курортном городе: пока Геленджик им, по сути, не являлся. Обычный приморский городишко.

Постепенно стемнело. Настя дремала, как и мама, а я поглядывал по сторонам, отслеживая всё вокруг. Потом отбежал и вернулся на машине. Мои уже встали. Откинув задний борт, я подогнал ЗИС к скату оврага, и мы завели в машину корову. Я её там привязал, вещи сложили. Отъехал, закрыл борт, и мы покатили в сторону Краснодара. Мама и Настя ехали со мной в кабине.

Едем, а сзади отражение фар, отключённых, встречная машина их подсветила. Чёрт, была слежка, была. Просто мастера работали, не удивлюсь, если спецы из армейской разведки. Рядом с таким пройдёшь, на спину наступишь – и не заметишь.

Гнать не стоит, не уйду я от легковушки. Похоже, это что-то трофейное, пусть их и немного пока по этим дорогам катается, но бывает. Интересно, они видели, как я грузовик достал? Я метров на триста отбежал от нашей днёвки, но не так уж темно было. Чёрт его знает, но мне уже всё это не нравится.

Впрочем, планы я не изменил, остановил ЗИС на окраине Краснодара. А серьёзно немцы город побили, почти с нуля восстанавливать нужно. На какой стройке находился мой кран, мне было известно, рядом была стоянка, куда ставили технику на ночь. Доехал на велосипеде, сторожа оглушил и забрал свой кран. Моё. Тут же стоял новенький ГАЗ-55 – санитарная машина, как у Эдика из «Кавказской пленницы». Его я забрал в качестве компенсации.

Когда вернулся, увидел Взором, что под машиной кто-то лежит. Мужчина, камуфляж, оружие, дышит через раз, бесшумно. Ну всё, точно слежка была. По спине пробежал холодок, но я, сделав вид, что ничего не заметил, сел в кабину и, запустив движок, стронулся с места и покатил дальше. Мама проснулась, сонно осмотрелась и снова заснула, придерживая Настю.

За двадцать километров до Геленджика я остановился. Скоро рассвет. Мы вывели из машины корову, достали вещи. ЗИС я убрал, и мы двинулись к городу. Доехали на попутной машине. Водитель ехал медленно, чтобы бурёнка поспевала за нами.

Пока мама и Настя устраивались в нашей общей комнате, которая у нас одна на троих, я сбегал на берег, где взял в аренду лодку и подобие бредня с ведром, после чего направился на вёслах подальше в море. Там следить незаметно сложно.

Я покинул бухту, прошёл мимо сторожевого катера, в прошлом рыболовного судна. Ушёл подальше в море и там сбросил за борт мешки: грузы привязал – и на дно. Остальное рыбы доделают.

Потом искупался и наловил рыбы. С неплохим уловом – почти ведро – вернулся обратно. Сдал тяжёлое ведро Раисе, и она, устроившись на летней кухне, начала чистить рыбу.

В доме стоял тяжёлый дух больного человека, Даша играла во дворе, тут же ползал на одеяле годовалый Максим, сын Раи. Насти не было, к подружкам убежала, мама тоже ушла, на работу вернуться хочет.

Пройдя в нашу комнату, я открыл шкаф и начал раскладывать вещи. Свой школьный костюм с двумя орденами, все документы, которые в Хранилище держал, ну и остальное по мелочи. Чую, добром это не закончится, заберут меня скоро, зацепил я чем-то органы, вот и хотелось что-то родным оставить.

Потом поднялся на чердак дома, подошёл к смотровому окну и, достав мощный морской бинокль, посмотрел в сторону моря. На том месте, где я сбросил груз, стоял военный катер и, похоже, работали водолазы. Глубина там небольшая, метров двадцать. Значит, видели с берега. Ну-ну.

Вернувшись в комнату, я не смог вынести запаха, отвык уже, хотя Рая постоянно обмывала нашего Айболита. У него повреждение позвоночника, ноги парализованы, нет кисти левой руки. Медики скинули его на нас: раз родственники, то и заботьтесь. Он и сам мучается и нас мучает.

Да, я владею пси-лечением, но в этом случае его нельзя использовать. Врачи точно знают, что с Айболитом и в каком состоянии. Лечащий врач приходит осматривать его раз в неделю. И восстановление будет воспринято… Даже не знаю как, не могу предугадать.

Я не стал задерживаться в комнате, а направился к школе, чтобы узнать, что там и как. Прогулка вышла зачётной. Познакомился с классной руководительницей (ничего так, в моём вкусе) и парой девчат из класса, будем вместе учиться. Помог сделать пару дел, задержавшись в школе часа на полтора, после чего отправился домой.

А вот дальше было интересно. Знаете, как действуют органы при задержании? Проезжают вперёд, машина останавливается, а когда подозреваемый подходит, двери открываются, и из машины выходят сотрудники, показывают удостоверения и приглашают пройти с ними. Конечно, не всегда всё происходит именно так, разные бывают задержания, но со мной как раз такой финт хотели провернуть.

Машина была «Опель-Капитан» бордового цвета. Она вывернула из улочки впереди меня и остановилась у пешеходной части. Машина была мне знакома: она ехала за нами к Геленджику, когда мы добирались на попутной машине, ведя за собой корову.

Я свернул в проход между двумя заборами и перешёл на другую улицу. «Опель» вывернул из-за перекрёстка, когда я уже входил во двор дома. Больше двор я не покидал. Ну а вечером к нам зашли два офицера в форме госбезопасности, показали удостоверения и сказали, что хотели бы со мной поговорить. А так как я несовершеннолетний и не могу ехать без сопровождения, матушка поехала с нами.

Нас отвезли в здание комендатуры, там и пообщались. Разговаривал со мной офицер в звании майора, а не приезжавшие за мной лейтенанты. Кстати, один из них и лежал под грузовиком у Краснодара, но сейчас он был в новенькой форме с наградными планками. Я, кстати, свои ордена тоже надел, мне есть что показать.

– И зачем было мешки с навозом на дно отправлять? – последовал первый вопрос.

– Так прикормка для рыбы. Они знаете, как на свиной идут? – очень серьёзным тоном ответил я.

Главное – не засмеяться, главное – не засмеяться. Представляю, какое амбре было на катере, когда подняли «трупы». А настоящие, между прочим, до сих пор в Хранилище.

– Что ж… – Майор просмотрел бумаги, лежавшие перед ним на столе, и начал меня опрашивать.

Вообще, майор мне не понравился. На вид обычный, с таким худощавым, чуть вытянутым лицом, но взгляд у него нехороший. Как зыркнет – мурашки по спине. Таких в прошлом на кострах жгли как колдунов и иже с ними. Бр-р. Судя по тому, как пару раз передёрнулась матушка, на неё взгляд майора действовал так же. На костёр, только на костёр.

Пропажа участкового и председателя майора, конечно, интересовала, но по ходу дела. Гораздо сильнее он желал узнать, откуда я брал технику. Я ведь за это лето её раз тридцать использовал, от тракторов до автомобилей. А от государства в колхозы техника пока не шла, только лошади имелись. Ну, или сами десятком впрягались и тягали плуги, бывало и такое. Поэтому органы подобное использование техники расценивали как серьёзную утечку из армии и махинации.

Только вот не по чину майору интересоваться подобным. Скорее всего, это лишь повод вызвать меня в комендатуру, лично на меня посмотреть, составить своё мнение. О том, как мы добирались до Геленджика, и о ЗИСе, появившемся из воздуха, а позже бесследно сгинувшем, и слова сказано не было, хотя я почему-то был уверен, что майор об этом знал.

Я отвечал на вопросы, тщательно обдумывая ответы. На некоторые ответить не мог – не знал, часто спрашивал совета у матери. Насчёт техники сказал, что армия помогала, а мы за это платили им продовольствием. Мол, никого из армейских офицеров лично не видел, только их представителя, Лёшу, да и его никогда в форме не видел, только в гражданском. Но он говорил, что служит в подразделении тыла. Дал описание его внешности, пусть ищут.

Часа два мы провели в комендатуре, прежде чем нас отпустили. Отвозить нас обратно на «Опеле» никто и не думал, пешком вернулись. На самом деле не так и далеко, городишко небольшой, минут за десять дошли. По пути хлеб в магазине купили, как раз привезли горячий: у нас пекарня наконец заработала.

Дома поужинали, а после кто чем занялся. Я устроился на лежанке в саду и работал с Хранилищем. А что, я с сорокового года с ним работаю, продолжаю исследования, и, кажется, нашёл, в чём ранее ошибся. Даже разработал две новые методики, хочу обе попробовать.

Плюс меня увлекли исследования по остановке времени, но о них позже. Хотя неправильно назвал, речь идёт скорее о заморозке. Знаете, я читал в фантастических книгах о такой штуке, как капсула крио-заморозки. Вот и подумал: а с помощью пси возможно ли сделать нечто подобное?

Уже три года я веду исследования, осталось подтвердить их практикой. Надеюсь, не повторится ситуация, как с Хранилищем. Идея заключается в том, что после погружения в это состояние, время, измеряемое для меня секундами, будет соответствовать пяти, а то и десяти годам во внешнем мире – какой срок поставлю. Причём Хранилища эта заморозка не коснётся, и оно будет продолжать качаться.

Такая штука пригодится мне в том случае, если органы не отстанут. Подберу укрытие, куда десятилетиями никто не заглядывает, и проведу такую заморозку. Через десять лет меня искать уже не будут, тем более я останусь в том же возрасте, а внешность можно изменить. Как-то так.

Понятно, что можно было бы обойтись простым изменением внешности, и меня уже не найдут, но хотелось испытать эту заморозку, так что без вариантов. Вот только перед заморозкой стоит посетить некоторые страны и закупить то, что меня интересует. Понятно, что в будущем эти покупки устареют, но я не столько пользователь, сколько коллекционер. Все своё имущество я пестую и лелею, но это совсем не значит, что я им не пользуюсь.

У меня в Хранилище около шести тонн свободного места, вот и хочу что-нибудь прикупить, такое, что заставит коллекционеров техники (а я именно по ней), от зависти скрипеть зубами. Шучу, конечно. Меня интересует техника, которая может пригодиться в жизни, а не что-то совсем уж эксклюзивное и непрактичное. Поэтому буду смотреть по потребности.

Непременно хочу купить автодом типа караван, я уже успел его оценить это приобретение в своей прошлой жизни. Палатки, даже с обстановкой – это не то. Возьму автодом в комплектации для северных штатов, для лютых зим, есть у них такие, но не массовый выпуск, под заказ, потому что дороже выходят. Можно взять ещё и второй, для юга. Ладно, речь сейчас не об этом.

Я проводил исследования и расчеты, самая обычная математика здорово в этом помогала. Тетради с записями держал в Хранилище.

Начался новый учебный год, и я, мелкий клоп, учился с семнадцатилетними подростками. На весь класс было восемнадцать девчат и пять парней, я шестой. Меня посадили к восемнадцатилетнему второгоднику, видимо, чтобы я его подтягивал. Вот интересно, почему он не в армии?

Мне устроили проверку (обычные школьные дела), и я побил четырёх амбалов, после чего одноклассники оставили меня в покое, а вот органы, похоже, ещё сильнее заинтересовались. Да, если у них и были какие-то сомнения на мой счёт, то после того как я, одиннадцатилетний шкет, отлупил четырёх семнадцатилетних парней, все сомнения отпали, что неудивительно.

Похитили меня, когда в середине сентября я на арендованной лодке в очередной раз пошёл на рыбалку. Ко мне подошёл военный катер, и меня пригласили подняться на борт. Потом мы направились к берегу, но ушли к Новороссийску, где меня посадили в машину. В ответ на моё демонстративное сопротивление меня крепко связали, погрузили в самолёт, старый Ли-2, и повезли куда-то, подозреваю в Москву.

В салоне самолёта находилась почта (видимо, попутный борт), оба лейтенанта и экипаж машины. Других пассажиров не было. Видимо, сотрудники госбезопасности воспользовались своей властью и не позволили никого взять, хотя желающих всегда хватало.

В принципе всё, меня взяли, можно бежать. Общаться с ними в другом месте и по-другому я не хочу. Понятно же, что если уговоры не помогут, они перейдут к более жёстким действиям. Для меня же главное то, что они меня похитили.

Уверен, майор сейчас хвосты подчищает. Интересно, как они мою пропажу представили? Утонул в море? Вышел и не вернулся? Несчастный случай на воде? Тело так и не было найдено? Да, это самый простой и действенный вариант. Семью, конечно, жалко, но они без меня не пропадут: в шкафу, в моих вещах спрятана солидная пачка денег и немного драгоценностей, найдут, и будет на что жить. Надеюсь, их не тронут.

Лет через пять (или на сколько пси-заморозку настрою) я их проведаю. А то мало ли срок пришьют или на поселение отправят, на Север. Сейчас, конечно, казаков так не притесняют, в армии даже появились целые казачьи дивизии, брат как раз в одну из таких перевёлся, но всё равно проверю, мало ли что.

Я лежал на мешках с письмами, руки были связаны за спиной. Экипаж не обращал на меня внимания, похоже, не в первый раз такие грузы возят. Во рту у меня был кляп: я начал материть конвоиров и по-детски им угрожать, вот меня и заткнули.

Убрав верёвки в Хранилище, я освободил руки и из вальтера застрелил конвоиров, а потом и экипаж. Проверил – подранков нет. Потом глянул, где мы. Похоже, над Азовским морем летим. Это хорошо. Телекинезом сбросив тело командира экипажа на пол, я сам сел за штурвал и повёл машину на посадку.

Нет, так не пойдёт. Со всех сторон я засёк дымы кораблей, судоходство на море вполне активное. Самолёт должен не аккуратно спланировать и сесть на пузо, а при свидетелях рухнуть в воду и разбиться, тогда меня и искать особо не будут. План был неплох.

Я включил автопилот и, не открывая дверь, стал расстреливать из автомата, взятого у одного из лейтенантов, правый двигатель. Пули легко порвали фюзеляж. Когда я расстрелял два диска, за нами начал стелиться дым, и двигатель, наконец, загорелся. ППШ я убрал в Хранилище. Вообще, я сглупил: надо было что-то посерьёзней достать, у меня же ПТР был: пара выстрелов – и двигателю конец, а я мучился с пистолетом-пулемётом.

Бегом вернувшись в кабину, я направил машину вниз и завертел самолёт. Если бы не телекинез, я не смог бы добраться до двери. Открыв её, я метров за сто от поверхности воды покинул борт. Дым скрыл мои действия. Самолёт рухнул в полусотне метров от меня. Я тоже падал до самой воды, и только у поверхности притормозил себя телекинезом и мягко вошёл в воду.

Глубина тут небольшая, но поиски ничего не дадут, только обломки. А в том, что поиски обязательно будут, я не сомневался. Хорошо, что вода была тёплая, потому что мне пришлось продержаться на поверхности три часа, едва высовывая голову, чтобы дышать, дожидаясь темноты.

А к месту крушения подошёл боевой катер, а потом и буксир с баржей. Последний не задержался, а вот катер остался, собирая то, что всплыло на поверхность, и занимался этим до самых сумерек. Видать, с базы приказали, когда командир доложил о случившемся.

Я хотел достать самолёт, но это было невозможно: засекут звук мотора, а это не есть хорошо. Пришлось ожидать в шлюпке до полуночи, а затем не спеша грести подальше. Потом я сменил шлюпку на ялик: к тому времени уже достаточно стемнело, чтобы не рассмотреть парус, а ветерок был устойчивый.

А ближе к часу ночи я достал Ар-95 и, поднявшись в воздух, полетел к Турции. Повторю свой маршрут до Южной Америки, а там и до Северной. Хочу автодом. Всё-таки американцы знают толк в комфорте.

* * *

Судорожно вздохнув, я опустил руки, которые держал перед собой ладонями вверх, и поморщился от запаха. Точнее, зловония. Я даже проверил: не от меня ли? Нет, я чист, не обделался. Похоже, получилось, сработала криозаморозка. Хотя заморозкой я её зря называю: по сути, это просто такое замедление всех процессов организма, когда удар сердца происходит едва ли раз в месяц.

Я и сам не подозревал, что пси-лечение, являющееся одним из элементов этой заморозки, позволяет подобное. Для настройки и успеха процедуры необходимо иметь пять точек напряжения-активации: лоб, большие пальцы ног и ладони (пришлось поднять их повыше, потому что когда локти упирались в лежанку, не срабатывало). Когда фокусировка подтвердила, что можно начинать, я запустил процедуру. И вот результат: пяток вздохов – и прошло пять лет.

Я замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Хотя место я подобрал сухое, одежда за пять лет чуть отсырела, а одеяло подо мной и вовсе стало ветхой, сырой и зловонной тряпкой. Но больше всего меня удивило Хранилище.

На момент активации опции заморозки у меня было семьсот восемнадцать тонн, заполненные до предела, за исключением ста килограмм, успевших накачаться, пока я готовился к процедуре. Сейчас же было тысяча четыреста девятьсот две тонны. Семьсот семьдесят тонн накачалось. А сколько это времени?

Оп-па, двадцать два года?! Это что, я ошибся, меньше нужно было давать маны? Похоже. Или просто во время заморозки Хранилище качается куда быстрее? Нужно проверить. Ладно, это потом, а сейчас выглянем наружу. Пора покинуть пещеру и выяснить, в каком я времени.

Думаю, стоит рассказать о событиях, произошедших после того как я сбежал от госбезопасности, о том, как я провёл эту процедуру и где это произошло. Ну, до США я добрался. В пути, да и прибыв на место, активно занимался изменением внешности. Технику поначалу брать не стал: как-то она мне не особо приглянулась, в конце сороковых – начале пятидесятых получше будет. Тот же «Шевроле» мне очень нравился, да и «Форд» был неплох.

Правда, вскоре я всё же выбрал «Кадиллак-62» второго поколения, чёрный кабриолет, все детали в хроме, очень по душе он мне пришёлся. Ну и новенький «Виллис», гражданская версия армейской машины, модель «CJ», только в серию пошёл.

Я набрал мороженого с разными наполнителями, которое здесь очень неплохо делали, качественной одежды моего размера и побольше (я же расту) и всякого дефицита. Вот так и заполнил Хранилище. А потом подумал: зачем для проведения заморозки лететь в Союз, как я первоначально планировал? Можно ведь и тут, в Штатах найти тихое место, где десятилетиями не появляются люди.

И я нашёл такое место. Отличная заброшенная шахта в штате Юта, у окраины Солт-Лейк-Сити. Она истощилась, вот её и закрыли. Там только мальчишки и лазили. Почти у самого входа я нашёл под потолком отличную нишу, забрался туда по лестнице, доработал её, убирая материал и откидывая его в сторону, и сделал лежанку. Лестницу потом убрал и тут же провёл процедуру. А чего медлить?

Пять лет должно было пройти, а тут такое. Моё состояние было не особенно хорошим: тело покрывал слой грязи, а волосы были спутанные и жёсткие, как колючая проволока. Похоже, пыль оседала, сырела, сохла, каменела, и вот так наросло несколько слоёв. Хорошо, рот был закрыт, а вот носу досталось: капитально забит, прочищать надо, я потому чуть не задохнулся, когда очнулся. Глаза тоже требовалось промыть: я поморгал – муть и пелена. Да и вообще нужно в воду с головой, хорошенько намыться, с мылом, и желательно не один раз.

Достав из Хранилища ведро со свежей речной водой (я использовал её для техники), я стал умываться. Отмыл лицо и руки, прочистил нос. Вода в ведре стала почти чёрной. Вылив грязную воду вниз, я убрал ведро, поднял с пола фонарик и приготовился спуститься вниз.

– Что за чёрт? – пробормотал я, глянув вниз и увидев реку нечистот, уходившую вглубь шахты.

Похоже, это городские нечистоты. Это кто ж додумался использовать шахту как отстойник? Я достал и спустил вниз лестницу, которая где-то на метр ушла в нечистоты, и, вздохнув, стал спускаться. Брезгливо шагая у левой стены (а нечистоты стекали по жёлобу у правой), я направился к выходу.

Этого всего раньше не было. Заброшенная шахта, как же. Хорошо, что меня не нашли и не отправили в какой-нибудь институт на изучение.

Дойдя до выхода, я упёрся в кирпичную стену. Ранее здесь были деревянные ворота, а на них – ржавая цепь и замок. Я тогда доску отогнул и таким образом забрался в шахту.

Я огляделся. В стороне был колодец, откуда и шли нечистоты. Ругнувшись, я вошёл в него по некоему подобию тропинки. Осветив фонариком скобы, которые шли наверх, я стал подниматься. Телекинезом откинул люк и выбрался наружу.

Стояла звёздная ночь. Какой свежий и чистый воздух! Было довольно прохладно, плюс семь, может плюс восемь, а я в мокрой и зловонной одежде, хотя меня это особо не смущало.

Закрыв люк, я отряхнулся и осмотрелся. Серебрилась луна, и в её свете я увидел тёмные массы строений вокруг. Дальше по улице горели фонари. Похоже, город за эти годы расширился, и кто-то придумал приспособить шахту для слива нечистот этого квартала. Это кто такой умный? Хотелось бы с ним повстречаться и по печени его отблагодарить.

– А район-то не для бедных, – пробормотал я, когда двинул поближе к одной из тёмных масс, оказавшейся трёхэтажным частным таунхаусом с бассейном.

Кстати, такие роскошные особняки многие называют коттеджами. Но коттеджи в США – это бараки для рабочих, ну в крайнем случае простенькие дома. И назвать таунхаус коттеджем – значит смертельно оскорбить хозяев. Впрочем, мне до этого дела нет.

По лужайке я подошёл к краю бассейна, но он оказался пуст: погода не та, чтобы его наполненным держать. Потом двинулся дальше по улице, изучая дома. В одном месте, где я перебрался через ограду, на меня с угрожающим рычанием выскочили два дога, но тут же затормозили, заскулили и убежали.

– Не такой уж я и страшный, – принюхиваясь к себе, с некоторой обидой пробормотал я. – Какие мы нежные.

Наконец я нашёл дом, который явно был пуст, гараж тоже пустовал. Скинув одежду и сунув её в мусорные баки у гаража, я вскрыл дверь и голышом зашёл в дом. В доме было тепло, значит, хозяева уехали ненадолго.

Устроившись в душевой на втором этаже, я трижды принял душ. Тут был бойлер, текла тёплая водичка. Я с ожесточением отмывался мочалкой и мылом из своих запасов, но грязь сходила с трудом. Похоже, она впиталась даже в поры. Надо мыться почаще, так я быстрее снова стану розовым. Сейчас я был пятнистокоричневый. Хорошо хоть внешность и возраст те же. Через четыре месяца мне исполнится двенадцать лет.

Я вытерся хозяйским полотенцем, оставляя на нём серые следы. На полу тоже виднелись серые разводы. Стараясь не наступить в них, я вышел из душевой и оделся, подобрав себе одежду и обувь, соответствующие погоде на улице. Как же приятно ощущать себя чистым. Ну, относительно чистым.

Покинув дом, я достал «виллис», тот самый, гражданской версии, и, запустив движок, покатил по кварталу. Фары освещали улицу, да и фонарей здесь хватало. Я уже знал, что сейчас апрель шестьдесят шестого года: в кабинете хозяина дома я нашёл стопку газет, и верхняя в стопке, очевидно, самая свежая, была первоапрельская.

Как же так? Хотел всего на пять лет, а на столько перескочил. Даже и не знаю, где я ошибся. Сколько ни просматриваю мысленно схему этой опции, ошибки не нахожу, но результаты исследований с полученным опытом как-то не сходятся. Странно. Где-то есть ошибка, надо ещё много раз всё перепроверить.

Есть у меня подозрение, что причина заключается в объёме подаваемой маны. Пока не выработалось всё, что я подал, я продолжал находиться в этом крио-псисне. А тратится её очень мало, и, видимо, нужно было подавать ещё меньше.

Направлялся я к тихоокеанскому побережью. Там угоню понравившуюся яхту, благо места в Хранилище немало, и буду путешествовать вдали от людей, пока мой внешний вид не придёт в полный порядок, чтобы никого не пугать.

Потом вернусь в Штаты и займусь добычей, ведь автодом перед заморозкой я так и не купил. Думал, через пять лет очнусь и приобрету, они ведь каждый год модернизируются. Ну а теперь автодома куда современнее и комфортабельнее, так даже лучше будет. О, «Форд-Мустанг» хочу, они уже вроде начали выпускаться. Обязательно красный. И кабриолет.

Чуть позже я сменил «виллис» на «кадиллак», машина была новая, хоть ей и двадцать лет по местным меркам. Город я уже покинул и двигался по трассе, под сотню шёл. Свежий атлас автодорог я нашёл в кабинете, Взор здорово помогал в поисках нужного. Не сразу сориентировался, где нахожусь, но потом нашёлся и дальше ехал по карте.

Через три часа, когда уже рассвело, я заметил небольшую стоянку автодомов. Это был дилерский центр у городка Уэллс в Неваде. Я как раз искал место для днёвки, поэтому отъехал чуть подальше от дороги и вскоре уснул на широком заднем сиденье «кадиллака».

Спал я недолго: было неудобно, я всё время скатывался к спинке, и крыши нет, я её не поднимал. Поэтому, глухо ругаясь, убрал машину и, найдя в низине кустарник, сделал лёжку, натянул тент и вскоре уснул. Так-то лучше. Главное, змей опасаться, они здесь не редкость, вылезают на солнышке погреться.

Проснулся я сам. Не шевелясь, проверил всё в радиусе трёх метров на предмет присутствия змей: солнце стояло в зените, а это как раз их время. И нашёл, аж троих. Откинул их подальше телекинезом и сел, осматриваясь и широко зевая.

Утолив голод молочной манной кашей и выпив чаю, я занялся пси-лечением. Диагностику я провёл ранее, когда очнулся в нише после заморозки. Ничего особо критического не было, но некоторые моменты стоило бы подкорректировать. Этим я и занимался, пока не стемнело, заодно отбиваясь от змей. Им тут что, мёдом намазано? Сползаются. Шесть штук уже приползло. А может, гнездо рядом? Понятия не имею.

Пообедал там же, а потом на велосипеде покатил к дилерскому центру, быстро отмахав два километра. Была ночь, и он уже не работал, но стоянка была освещена фонарями, так просто дом не заберёшь, надо кабель питания освещения перерезать.

Рядом с центром располагался автосервис на четыре бокса, он был круглосуточный, и там заметно было движение. Трасса-то, несмотря на вечер, оживлённая, и вывеска у сервиса яркая. А дальше ещё и придорожный мотель с кафе, там тоже машин на парковке хватает.

Впрочем, попав на территорию центра, я вскоре понял, что выбирать особо и не из чего. Здесь продавались только кемперы на базе автобуса, назывались «Коммандер». Всего девять машин на площадке, в разной комплектации.

Я вскрыл офис и, посветив фонариком с синим светофильтром, чтобы снаружи не заметили проникновение в офис, нашёл ключи от машин и документы на них. Документы изучил. Любопытно. Все машины для юга, из них пять с кондиционерами, но встроенные бензогенераторы были только у двух. И лишь одна машина с полным фаршем, заказная, её скоро должны были забрать.

Взяв ключи, я прокрался по кромке светового пятна к нужной машине и изучил её Взором, благодаря которому мне даже не требовалось заходить внутрь. Машина мне понравилась. Для юга, считай, домик есть, осталось для севера добыть, мало ли где я окажусь.

Автодом имел вход сбоку и вёл в кухонно-столовую зону. Здесь был небольшой стол для готовки, раковина, навесные шкафы и плита на две конфорки. Газового баллона пока нет, надо будет стырить. Машина новая, недоукомплектованная мелочами, воды в баках тоже нет. Напротив двери – раздвижной обеденный столик, мини-бар с охлаждением, диванчик-трансформер и два кресла. За спинками кресел – кабина, место водителя и ещё одно, пассажирское.

Если идти в сторону кормы, то слева будет та самая кухонная зона, холодильник, кондиционер и узкий, но высокий платяной шкаф. Справа, за спинкой диванчика – стена и вход в санузел. В санузле – унитаз, душевая со стенками из прозрачного пластика и мелкая раковина, чисто руки помыть и умыться. Там же были зеркало, полочки с защитой от тряски при движении и крючки для полотенец.

На корме располагалась большая двуспальная кровать, занимавшая, по сути, всё помещение. Двери не было, её заменяла шторка. Для одного то что нужно. Снаружи прикреплен ремнями тент, который можно развернуть, натянуть на установленные дуги – и готова тень у входа. А складные стулья и столы у меня уже есть.

При дилерском центре был магазинчик, в котором продавалось всё необходимое для кемперов: и газ, и всякая бытовая мелочовка, включая постельное бельё. Я набрал всего побольше, в том числе тридцать два газовых баллона, больше просто не было.

Потом вырубил свет, подождал, пока уйдёт автослесарь, смотревший в мою сторону, убрал кемпер и покатил на велике дальше. Пока достаточно, яхту буду большую брать, места много нужно. Вот питаю я слабость к морскому транспорту, и всё тут.

Чуть позже я сменил велик на «кадиллак» и покатил дальше, в Сан-Франциско. Там много толстосумов, будет возможность подобрать себе что-нибудь интересное – морскую моторную яхту, можно скоростную, максимально комфортную. Совсем крупную не нужно, для неё команда потребуется, но и не морской катер, отделанный под яхту, какой был у меня в прошлой жизни. Дальность не важна: у меня неплохой запас топлива, хватит дважды кругосветку совершить, а то и трижды.

К утру следующего дня (точную дату пока до сих пор не знаю) я оказался в окрестностях Рино, столицы Невады. Тут и переночевал, заодно смог пополнить баки «Коммандера» (их два) питьевой водой. Оснастил автодом от и до, в том числе и заправил. Проверил – всё работает. Правда, ночевал всё равно в спальнике под тентом: автодом уже наверняка в розыске. Вот покину Неваду, там видно будет.

Как только стемнело, покатил дальше. Утром, слушая новости по радиоприёмнику, встроенному в приборную панель «Коммандера», я узнал наконец дату: было утро седьмого апреля, четверг. Температура поднялась градусов до двадцати пяти.

Недалеко от Рино расположено озеро Тахо. Я остановился неподалёку, доехал до него на велосипеде и на необорудованном берегу до наступления темноты трижды искупался с мочалкой и мылом. Грязь постепенно смывалась, но лучше бы баньку посетить, чтобы поры открылись, или в горячей ванне полежать.

Когда стемнело, я двинул дальше и наконец добрался до Сан-Франциско. Долго искал стоянки яхт, пока не догадался подняться в небо на «шторьхе». Так и нашёл, они располагались сильно в стороне. Я нашёл три солидных яхт-клуба.

Однако уже светало, и я поторопился совершить посадку и поискать место для днёвки. В этот раз, найдя неплохое место, не у общественных пляжей, я нагло выехал на автодоме на берег и, приняв душ, отправился спать.

Несмотря на то, что я отдыхал на диком пляже, людей здесь хватало, пару раз меня будили криками. Проснувшись в первый раз, я выглянул в окно и чертыхнулся. Почти сорок машин, из них шесть автодомов, два как у меня. Множество людей. Купались мало, время не то, но отдыхали, устраивали пикники, играли в волейбол или нечто подобное. Носились дети. Когда меня снова разбудил крик (детвора расшалилась), я только перевернулся на другой бок.

Машина испытания прошла. Генератор негромко тарахтел, кондиционер работал, а иначе внутри душегубка была бы. Градусник снаружи показывал двадцать четыре градуса тепла, а машина стояла на открытом месте. Выспался я отлично.

Проснувшись, решил горячее приготовить и пожарил картошечку с грибами и луком. Ум-м, отпад. С молочком пошла просто отлично. После этого я снова занимался своими исследованиями да пару раз полежал, используя пси-лечение. Поработал с кожей, смог очистить лицо и шею, до рук дело не дошло, а остальное под одеждой, так что нормально. Вскоре стемнело.

И началась моя трёхдневная эпопея с яхтами. Выбор был большой, и я мучился сомнениями. Вот, казалось бы, одна понравилась – всё, её беру, окончательно решил. А тут на глаза другая попадает, ещё лучше. Бесит.

Занимаясь поиском яхт, я между делом пополнил и свой автомобильный парк. Здесь были дилерские центры, вот в них я и прихватил три машины, именно американские, другие не брал: те я на их родине гляну и возьму.

Мне только двенадцать исполнится, и что, опять в Союз, а там детдом и школа? Да надоела она, лучше до пятнадцати лет путешествовать, а потом вернуться и подставиться под задержание. Как сирота я буду отправлен в детдом. Москва – столица нашей родины, там и устроюсь, хватит с меня сельской местности. Сдам школьные экзамены, получу документы и буду жить. Пока так думаю. С другой стороны, сейчас мирная жизнь, пионерские лагеря, а мне всё это интересно. Но вот школа, которую я уже не первый раз прохожу, как песок на зубах скрипит.

Расскажу, какие машины взял. Помните тот «виллис» в гражданской версии, взятый мной перед заморозкой? Сейчас я взял его продолжение, уже CJ-5, он куда лучше и комфортабельнее. Машина была фиолетового цвета, внедорожник, большие и мощные шипастые шины, четыре фонаря на защитной раме.

Следующая машина была красного цвета, «Форд-Мустанг», кабриолет тысяча девятьсот шестьдесят шестого модельного года, я одну из первых ухватил, они только начали выпускаться.

Третья машина понравилась мне дизайном. Это был спортивный «Форд», модель GT40. Нулевую увёл, какой-то толстосум заказал, так-то она шестьдесят пятого модельного года. Тёмно-синяя, с двумя полосами, шедшими по капотам и крыше, чисто спортивная машина.

Вообще, я взял четыре единицы техники, но назвать четвертую полноценным автомобилем я не могу. Это была открытая машина для гольфа, с тентом, на электротяге, причём производства завода «ХарлейДэвидсон». Они выпускают их с шестьдесят третьего, а машинка была шестьдесят шестого, этого года выпуска. Белого цвета, да они все белые.

Мотоцикл был только один, хромированный «Харлей» модели Electra Glide, туристическая модель шестьдесят шестого года выпуска, между прочим, с электростартером. Тяжёлый, мне пока не по росту. Это на будущее, буду на раритете раскатывать.

Теперь о главном. За три дня, отвлекаясь на авто и мототехнику, я всё же подобрал отличную, на мой взгляд, яхту. Это была высокая белоснежная красавица с тремя уровнями. Множество обзорных окон, комфорт выше, чем я рассчитывал. Полный фарш, даже бильярдная имелась и небольшой бассейн наверху. На корме, заметно ниже палубы, располагалась площадка с приставной лестницей, чтобы купаться или причаливать катерам и лодкам.

У яхты было три верхних палубы, на одной из них размещались рубка управления (полноценная комната) и каюты: хозяйские, для гостей и для команды на пять человек. Два мощных и почему-то японских дизеля, предельная скорость судна – двадцать шесть морских миль в час. Яхта спущена на воду в шестьдесят пятом, к концу года её закончили собирать и тестировать на воде, после чего передали заказчику, который владеет ею четыре месяца и уже успел сходить на ней на Гавайи, где у него ещё один дом.

Яхта имела довольно броский внешний вид: знаете, такие скошенные назад надстройки. Но в последнее время мода на них пошла, и такие суда уже появлялись. Нанести полосу на борт, чуть изменить надстройки, что вполне в моих силах – и хозяин яхту не узнает. Вот только вряд ли он её искать будет. А причина банальна – шторм.

На третий день моих поисков случился шторм, который мне здорово помог. Все пять членов команды очнулись на спасательном плотике, несущемся по бушующим волнам, и увидели только корму уходившей под воду яхты. Они как раз перегоняли её с якорной стоянки в залив, там безопаснее, а тут такое. Кроме команды, на борту больше никого не было.

Знаете, как сложно было сделать объёмную иллюзию, даже только одной кормы? Но получилось здорово. Я проверил на следующий день, яхту внесли в списки как погибшую. Значит, в розыск объявлять не будут. Решат ли поднимать (место глубокое, движению не мешает), зависит от владельца. Ага, долго будут искать. Но внешний вид я всё равно чуть изменю Яхта была среднего размера, но по весу… В общем, у меня осталось всего две тонны свободного места. Вот и думаю, чем его занять. Может, взять глиссирующий катер? Он на пределе сто километров в час выдаёт, я сам слышал, как в кафе это обсуждали. Может, и врут. Я думаю, встречным потоком его перевернуть можно, нос-то задран. Однако катер такой я присмотрел, как раз видел испытания двух любителей погонять по спокойной воде, причём шли не больше чем на восьмидесяти, на глаз.

Ну, или взять вертолёт, знакомую модель «Белл-47». У меня два таких было. Хороший небольшой аппарат с открытой стеклянной кабиной. Пусть дальность невелика, зато взлетит откуда хочешь, да и сядет везде без проблем. Эта модель и сейчас выпускалась.

Всё же я взял глиссерный катер, новый, этого года. Он как раз две тонны и весил, тютелька в тютельку вошёл. А вертолёт потом возьму, когда место в Хранилище накачается. Через пару месяцев вернусь (за это время как раз яхту от и до изучу) и не только вертолёт возьму, но и более современный поплавковый гидросамолёт, постараюсь найти с максимальной дальностью.

Эпопея с добычей яхты и катера отняла у меня немало сил. Вернувшись к автодому, я открыл ключом замок на двери, прошёл в кемпер, принял душ и отправился спать – умотался.

Уже трое суток я проживал на стоянке кемперов на окраине Фриско. Вечером, за час до темноты, я зашёл в офис такой стоянки, где пузан, не отрываясь от телевизора, принял от меня деньги за неделю (мол, отец послал оплатить) и выдал квитанцию с номером места. Когда стемнело, я загнал кемпер на номерную парковку. Потом подключил электропровод от электрощита, шланг с водой и воткнул в трубу слив канализации. Теперь дом на внешнем источнике электропотребления, воды, да и слив канализации идёт не в серый бак, а в местный слив.

А вообще, таких путешественников хватало, одни приезжали, другие уезжали, и я никому не был интересен, меня ни о чём не спрашивали. Всегда бы так. Так что эти трое суток я прожил неплохо. В редкие часы отдыха поработал пси-лечением, почистил ноги до паха и руки до плеч, осталось привести в порядок туловище.

Когда непогода стихнет, уйду подальше в океан и, пока буду путешествовать, восстановлюсь. Думаю двинуться на юг, сейчас как раз время бразильских карнавалов. Думаю, успею. Яхту пока не трогаю, самолётом долечу, тогда точно успею. А дальше уже на яхте.

Уже утром, завтракая блинчиками с вареньем и чаем, я осознал, какой я идиот, и даже застонал от досады. Я же яхту и катер убрал в Хранилище, когда мой автодом на стоянке стоял. Места для него теперь нет: даже если самолёт достану, кемпер тяжелее. А бросать его я не хочу: за четыре дня я отлично здесь обжился, это теперь мой дом. Вон даже регистрационные номера на машине есть, копии с точно такого же кемпера, но с другой стоянки. Машина весит восемь тонн, это мне два с половиной месяца Хранилище качать. Чёрт.

Хотя есть другой вариант. Сбегать к берегу залива (ну или на «Коммандере» доехать), на катере отойти подальше, там достать яхту и поставить её на якорь. Потом вернуться на берег, и забрать автодом. Ну а затем на яхте двинуться на юг в ожидании, когда постепенно накопится нужное количество места для кемпера.

А ведь я хотел на север податься, потому что где мне купить автодом для зимних широт, как не на Аляске? Ладно, это отложу на потом. До пятнадцати лет буду путешествовать, всё успею. И в Китай загляну за императорским чаем. А пока жду наступления темноты, до которой ещё часа три, и использую вариант с яхтой. Так и сделаю.

Дождавшись темноты, я отсоединил всё, что было подключено к автодому, и спокойно покинул территорию стоянки. За неё ещё четыре дня вперёд оплачено, но меня это не волновало.

Город я также покинул, но не сказать, чтоб совсем без проблем. Мне пришлось ехать по городу, и, подъезжая к перекрёстку, где горел красный свет светофора, я приметил тот самый кемпер, с которого сделал копию регномеров. Вот ведь совпадение. И куда это хозяин собрался на ночь глядя? Хорошо между нами пять машин было. Кемпер двинул прямо, а я свернул. Пришлось покрутиться по улочкам частного района, но покинув Фриско, я этот кемпер больше не видел.

Погода вроде налаживалась, хотя волны были довольно высокие. Я отъехал подальше от Фриско и, подумав, покатил по трассе на Сан Диего. Жаль, не могу автодом сменить на что-нибудь другое, не такое большое и приметное, но с другой стороны, ему тоже нужно устроить пробег, новая же машина.

За ночь мои планы снова поменялись. На бразильские карнавалы я уже опаздываю, даже если яхту достать и идти полным ходом, застану только самый конец. Да и чего торопиться? В следующем году прибуду к самому началу праздника и повеселюсь вместе со всеми.

А сейчас я решил устроить себе незапланированное путешествие по Штатам, исколесить их на автодоме. Что-что, а дороги здесь замечательные. Помнится, во времена Великой депрессии, когда работы не было, правительство, чтобы занять людей, вложилось в дороги. Много кто там работал, на еду себе зарабатывали, так и протянули, зато дороги теперь замечательные.

Я решил отправиться в Китай, только не через Тихий океан, а через Атлантику и Средиземное море. Поэтому повернул и, изучая достопримечательности, покатил к атлантическому побережью. А красивых видов вокруг хватало, и пусть ехать мне приходилось в основном ночами, но много всего посмотрел, не жалею.

Вообще, Штаты можно пересечь за несколько дней, но я не торопился, и путешествие заняло у меня полтора месяца. По дороге я завернул в Техас, на завод «Белл», откуда увёл два сорок седьмых. Места хватало, как и топлива к ним.

Путешествие проходило на удивление легко, местные дорожные копы меня не останавливали, обошлось. Для них обошлось: я лично был не против обзавестись значком, оружием и машиной со спецсигналами. Но судьба хранила местных копов.

Потом на пустынном берегу я достал катер, отошёл километров на пять и достал яхту. Она чуть до палубы не нырнула, но тут же вынырнула, сбрасывая с себя тонны воды. Заякорив яхту, я вернулся к берегу на своём глиссирующем катере и забрал автодом. Потом снова вернулся на яхту, убрал катер и, подняв якорь, не спеша пошёл к Кубе. Дошёл не торопясь за четыре дня.

В прошлой жизни я очень полюбил тростниковый сахар, такой бурый, с привкусом карамели, в этой жизни мне его очень не хватало, и я хотел купить хотя бы тонну. Хранилище постоянно качается, пока я добрался до Кубы, как раз на тонну и накачалось.

Пока я шёл к Кубе, сменил название яхты, написанное на корме, на испанское. Порт приписки – Барселона. Флаг также сменил на испанский, стырил несколько в США. Если знать, где искать, найти можно. В порт заходить не стал, там регистрация, Яхта без проблем постояла на якоре, а я побывал на берегу и купил что хотел. Задерживаться не стал и вскоре через Атлантику не спеша направился в сторону Гибралтара.

Пока пересекал Атлантику, пару раз попадал в шторм, но яхта с честью выдержала испытание. Ранее я ещё сомневался: мол, нужно было брать судно поменьше, для меня одного яхта крупновата; я, конечно, люблю простор и комфорт, но не до такой степени. Однако именно большой размер яхты и позволил легко пережить непогоду. Я помнил, как умирал в прошлых жизнях, но вот такой я рисковый, хотя все три шторма немало меня напрягли. Ладно, обошлось.

Пока пересекал Атлантику, окончательно изменил облик яхты и снова сменил название на американское. На десять дней задержался в Испании, ездил на автодоме, закупил почти полторы тонны хамона, разных колбасок и национальных блюд.

Потом на яхте перебрался к Египту и две недели прожил там, путешествуя ночами на кемпере. Посетил пирамиды, проверил их Взором на находки, кое-что нашёл, но требовались серьёзные раскопки. Не сейчас, отложил пока.

Ещё три недели я отдыхал на яхте в Красном море. Мешали настырные и наглые местные жители, которые постоянно подплывали ко мне, что-то продавали или клянчили.

Потом я не спеша двинул дальше, и в конце ноября добрался до Китая. В Хранилище к тому времени уже было накоплено место для автодома и сверху две тонны свободного. В Китае я прожил полтора месяца, значительно улучшив за это время свои знания китайского языка.

В Китае я увёл три тонны своего любимого чая императорского сорта. Правда, меня как-то вычислили, пришлось побегать. Потом прихватил ещё две тонны вполне хорошего чая, такой поди ещё где купи; буду использовать его для угощения и подарков, а императорский только для себя. Китай покинул благополучно.

Потом я побывал у Филиппин и у Малайзии, в Сингапуре. Новый год минул, наступил шестьдесят седьмой. Потом отправился во Вьетнам, где увёл у американцев новенький «Ирокез», да и запас топлива сделал. Хранилище снова забил до полного, только для яхты место оставалось тютелька в тютельку.

Затем двинул в Австралию, побывал и в Новой Зеландии, а потом дошёл до Южной Америки. До Бразилии я добрался уже воздухом и оказался в Рио как раз перед началом фестивалей и карнавалов. Мне было двенадцать с половиной лет и, к сожалению, женщины были мне пока не доступны. Такие красотки мимо ходят, а я не на охоте!

С карнавалами и фестивалями время пролетело быстро. Я здорово улучшил своё знание португальского, и пусть говорю с сильным акцентом, но говорю. Поэтому в Бразилии я задержался, убирал акцент и изучал письменную речь, учителя было найти несложно. Бразилию я покинул только ближе к октябрю, мне как раз тринадцать исполнилось.

Добрался до южных берегов Штатов, в районе Луизианы, а тут заработало. Жизнь сразу заиграла новыми красками. Вот чёрт. Развернулся – и в Бразилию. В порту Рио я провёл два прекрасных месяца на борту своей яхты: заплатил кому нужно, и на мою малышку не обращали внимания.

Я нанял девушку для постельных игр, к качестве учительницы, и неплохо проводил время. Правда, вскоре она привела на борт яхты бандитов – братьев и их друзей: ограбить меня решили. Все шесть отправились на корм акулам, в том числе и красотка.

Потом мне повезло найти близняшек восемнадцати лет, которые оказались не прочь подзаработать. С ними я провёл три недели и щедро отблагодарил их перед расставанием. Уехали они довольные и даже сагитировали на своё место другую девушку, с которой я провёл две недели.

Полный новых впечатлений я вернулся из Бразилии в Штаты. Добыл отличные гидросамолёты, «Сессна-206» и «Сессна-182», на шасси. Взял также «Шевроле-Камаро» шестьдесят седьмого года выпуска. Классная машина тёмно-синего цвета, на которой я погонял по дорогам разных штатов. Ну и белый «Кадиллак», такой же двухдверный, как в фильме «Разиня».

Однако я не забывал о главном, ради чего я и прибыл в Штаты. До Аляски я добирался в основном автодорогами, редко где самолётами, а часть пути проделал на вертолёте, изучая «Ирокез» и нарабатывая опыт полётов.

Добравшись до Аляски, я угнал точно такой же автодом «Коммандер», какой у меня был, но для северных регионов. Автодом имел утеплённую обшивку и мощное отопление. Я увёл его ночью с площадки дилерского центра. Вообще, в северных штатах автодома не в такой чести, как в южных, но брали. А раз есть спрос, то есть и предложение.

Перед тем как покинуть Штаты, я увёл новенький красный «Додж-Чарджер». Неплохая машина, гоняет что «Мустанг» или «Камаро». Отплыв их Штатов, я не спеша направился на яхте в Бразилию (уж больно там девчата хороши) и отлично провёл там два месяца. А ближе к Новому году двинул к Европе. Меня интересовали Англия и Италия.

В Англии я увёл «Астон-Мартин-ДБС» и дорогой, ручной сборки «Роллс-Ройс» кремового цвета. В Италии – «Альфа-Ромео» двух моделей, а именно 33 и «Спайдер», обе красного цвета. он им особенно шёл. Потом «Феррари-Америка» красного цвета, «Ламборджини-Миура» жёлтого и красный «Мазерати». Между прочим, «Мазерати» мне как раз больше всех понравился, он по комфорту был куда лучше остальных имевшихся у меня спортивных машин. Тут подумали и о водителе, и о пассажирах.

Ну и конечно, как побывать в Европе и не купить «Мерседес»? Так что ночной автопробег до Германии мне вполне удался. Задержался я только на одной французской ферме в районе Леона, где мне очень понравилась жена фермера. Ей восемнадцать, а ему почти пятьдесят, она у него третья жена. Внимания ей не хватало, вот она и бесилась, а со мной перебесилась.

Муж на неё стал с подозрением поглядывать: спокойной стала и меланхоличной, скандалы прекратились. Он хоть и тугодум, но всё же догадался. Искал меня по всей ферме, интересно было играть с ним в кошки-мышки. Если бы нашёл, точно убил бы.

Девушка на лицо ничего, фигурка стройная, даже худощавая, но на сеновале – фурия. После неё у меня не было сил даже руку поднять, но я был очень доволен. Даже бразильские девушки, о которых у меня остались самые лучшие воспоминания, до подобного меня не доводили.

А я ведь мухлевал, пси-силой себя поддерживал, но даже она заканчивалась раньше, чем у неё силы. Я даже заподозрил, что девушка тоже попаданец, как и я. Оказалось, нет, просто столько личной энергии. Редкость, аномалия, но бывает.

Она мной была более чем довольна, а когда я натешился и собрался отправиться дальше, взяла и заперла меня в подвале. Так-то я в гостевом домике жил, но так, чтобы хозяин не заметил. Она любила ролевые игры, заманила меня в подвал, что для неё не составило труда, оставила меня обессиленного и заперла. А я сбежал.

Добравшись до Берлина, я увёл с площадки продаж новых машин «Мерседес-Бенц-В-108». Мне очень понравился его красивый, кремовый цвет, да и максимальная комплектация. А вот немки оказались так, средне. Может, это мне так не повезло, всё же после фермерши все женщины пресными кажутся. Да и за неделю, проведённую в Берлине, всего троих смог сговорить – чёртов возраст.

Хранилище было полное, поэтому я решил вернуться к средиземноморскому побережью, ближе к Сен-Тропе. Мне давно хотелось там побывать, тем более в этих местах снимают продолжение «Жандарма». Или нет? Не помню.

По пути я свернул к знакомой ферме. Хозяйка встретила меня с довольной улыбкой: знала, что вернусь. Буря страстей длилась долго, мужа не было, так что мы ни в чём себе не отказывали. Через две недели я снова сбежал. Она это восприняла спокойно, уверена была, что вернусь.

Вообще, я представился ей беглым сыном американского бизнесмена: мол, отдыхаю так. Предлагал ей со мной отправиться, описывал моря, белоснежные яхты, курорты, красоты тропиков. Отказалась. Она, мол, не может отказаться от фермы, это её мечта. Нет, не так, это сложно объяснить.

Ферме этой лет триста. Раньше она принадлежала предкам семьи девушки, но путём каких-то махинаций дед нынешнего владельца после Первой мировой отобрал у них ферму. Девушка мечтала вернуть свою бывшую собственность. Дети и первая жена её нынешнего мужа погибли, сгорели в доме лет двадцать назад, вторая жена бесплодной оказалась, а тут она, Луиза.

Луиза теперь единственная наследница и не отступит. Она даже подумывала прибить муженька и мне насчёт этого намекала, но я в отказ пошёл. Обиделась. У мужа её дружок в полиции, как Луиза сказала, постоянно жрать ходит на халяву. Уж он будет копать, как никто другой.

Да и сомневаюсь я, что её муж не знает, кто она такая, дружок наверняка раскопал всю подноготную. И завещания она не видела, только со слов мужа знала, что он всё на неё записал, а сказать ведь что хочешь можно. Мне кажется, он просто стебался над ней. Может, он не из самых умных, но хитрости у него было с лихвой.

Во Франции я как-то прижился. Мотался по Лазурному берегу, видел, как снимали фильм «Большая прогулка». Ницца, Марсель, но больше дикие пляжи. Купил новенький «Фольксваген-Жук», сначала с железной крышей, а потом такой же кабриолет. Обе машины были этого, шестьдесят седьмого года выпуска. Кабриолет красный, а с крышей – зелёный. На этих «жуках» я словно невидимкой стал: их много на дороге, никто на меня внимания не обращает, даже днём.

Часто мотался к Луизе, хотя бы раз в месяц. А когда у неё живот попёр – всё, руки в ноги и бежать. Тем более что она к тому времени совсем невыносимой стала. Впрочем, Луиза была довольна: на ребёнка муж точно завещание оформит, всё же наследник или наследница. А так как он её за изменой не застукал, то поди докажи, что ребёнок чужой. Сама она никогда не признается, упорная особа со стальным характером.

Наступил май шестьдесят восьмого, и я решил провести это лето в Союзе, начав с черноморского побережья. Давно на русском не говорил, нужно попрактиковаться. В следующем году планирую в Союз вернуться, так что пригодится. А я вернусь, это точно. За границей хорошо, но чуждо, душе спокойно, когда у своих, мне на родине комфортно и хорошо.

Кстати, дед муженька Луизы был из Российской империи, бежал от революции. Ушлый мужик был, из купцов, вот и ферму себе отбил. Я потому и не представлялся русским: Луиза русских терпеть не могла.

До Крыма я добрался на самолёте. «Сессну» не трогал, летел на поплавковом немецком Ар-95. Посадку совершил недалеко от Феодосии. Мне повезло, море было спокойным, а два дня назад здесь шторм бушевал, я по советскому радио слышал. К берегу я подошёл на ялике, под парусом, а потом и вплавь. Едва ушёл от наряда, похоже, все заставы подняли по тревоге.

На велосипеде я катил по дороге, когда на перекрёстке увидел милиционеров и военных, не пограничников.

– Стой, – приказали мне.

Мягко притормозив, я остановился и спрыгнул на асфальт.

– Откуда такой? – спросил сотрудник милиции, сержант.

– К тётке еду, с гостинцами.

– Чего так рано?

– Где рано? Светает уже.

На багажнике у меня действительно была корзина, прикрытая платком. Они сунулись – так и есть, гостинцы. Банки с вареньем, крынки с чем-то, связка сушёной рыбы, немного колбасы и конфеты. Отпустили, даже не спросили, куда еду, хотя ответ у меня был заготовлен. А что, обычный мальчишка, каких много. Одежда сельская, шляпа соломенная, широкополая, что тут не редкость.

Я высчитал свой возраст, семнадцатого сентября мне исполнится четырнадцать лет. Так что летом следующего года я окончательно обоснуюсь в Союзе. Но это не значит, что за границей бывать не буду. Хочется, знаете ли, разнообразия. Да и фермерша эта из головы не выходит, ну точно приворожила.

На велосипеде я добрался до Судака и решил остановиться в нём на пару дней. В Крыму только начался сезон отдыха, уже потянулись первые отпускники, и в санатории, и на дикий отдых, который стал особенно популярен после выхода фильма «Три плюс два». Автовладельцы, которых было немного, устраивались автотабором, отдыхали вместе, неплохо так у них получалось.

За месяц такого мобильного отдыха я добрался до Севастополя. Транспорт у меня был один – велосипед, и он меня вполне устраивал. В Севастополе я свистнул со склада магазина красную «Яву-350» с коляской. А потом совершенно неожиданно для себя взял и купил мопед – синюю «Ригу-3».

Я как раз выходил севастопольского с рынка, где купил два мешка малосолёной корюшки, с икрой. Пополнял запасы, потому как эта рыбка, купленная мною ранее, за последние годы подошла к концу. Купил всё, что было сегодня у торговца, потом ещё пару набегов сделаю. Выбирал тщательно: некачественное не брал, каждую рыбку перебрал, два мешка и набралось. А полмешка неликвида осталось, пусть торговец что хочет с ним делает.

Там же, на рынке, я купил свежего вкусного питьевого кваса (не для окрошки, сахара много). Торговка налила мне из бочки в мой стакан, а больше не отпускала: мол, другие тоже хотят.

И вот когда я, попивая квас, выходил с рынка, то увидел парнишку моих лет, сидевшего на мопеде, и неожиданно для себя спросил:

– Почём мопед?

Парнишка осмотрел меня с ног до головы и буркнул:

– За сотку отдам.

– Нормально. Только расписку напиши, что продал. А то мало ли родители прибегут, скажут, что украл.

Он легко согласился. Я дал ему тетрадь и самопишущую ручку, и он написал расписку с указанием полученной суммы и своих данных. Надеюсь, данные настоящие, мог ведь и левые дать. Вот так техника сменила хозяина, и я заполучил это чудо. Бак был почти полный, и я покатил к выезду из города, туда, где устроился на окраине.

Мопед оказался с подвохом, то-то прошлый владелец так легко от него избавился. С ним постоянно возникали какие-то проблемы, и он регулярно ломался. Ну да ладно, вся техника в Хранилище в порядке, хоть тут руки приложу. Так что за пару недель, не спеша, я довёл его до идеала, и больше проблем не возникало.

Мопед оказался отличным средством, чтобы колесить по серпантину дорог Крыма. На нём я добрался до Одессы, это уже в июле было. Пока жил в Одессе, регулярно посещал известный Привоз, где действительно можно купить всё. Да и я продал там пару сотен пластинок западных хитов и пяток музыкальных проигрывателей, которые у меня с руками отрывали. Главное – не попасться сотрудникам милиции.

Из Одессы я отлучился дня на четыре и смотался в Киев. Там увёл с железнодорожной станции новенькую красно-белую «Волгу» – ГАЗ-21. Ну и армейский ГАЗ-66, бортовой, с крытым кузовом. Больше ничего не попалось, какие-то безмашинные были дни, только эти два эшелона, и всё. Задерживаться в Киеве не стал, вернулся в Одессу.

А в августе по побережью, не заезжая в Крым, я отправился в Геленджик. Хотел узнать, что там с семьёй. Признаю, тянул время, как-то не по себе было, но вот собрался с духом. Первым делом в Геленджик, а потом и в станицу. Пора.

Добравшись до этого приморского городка, теперь уже курортного, который разместился по берегам бухты в виде подковы, я уже на следующий день выяснил, что дома, где я проживал с семьёй и откуда ушёл на последнюю рыбалку, на которой меня и похитили, уже не существовало. Там шла немалая стройка, ставили кирпичные пятиэтажки, так что целый квартал частных домов просто исчез.

Походив по соседнему частному району, где стройки ещё не было, я у одной старушки выяснил всё что хотел. Она дружила с моей матерью и хорошо знала семью. Когда я пропал, меня, конечно, поискали, погоревали, а летом сорок пятого окончательно перебрались в станицу.

В доме остались Раиса с детьми и Айболит, который умер осенью сорок пятого. В сорок седьмом Раиса снова вышла замуж и родила ребёнка, но муж её вскоре бросил. Раиса по-прежнему живёт здесь, работает продавщицей в магазине. Дом и участок у неё забрали, а взамен выдали двухкомнатную квартиру с балконом на третьем этаже в новой пятиэтажке. Так что с ней всё в порядке.

Я всё же подкараулил её и глянул со стороны. С трудом узнал: теперь это была сорокапятилетняя, изрядно расплывшаяся бабища с крикливым голосом. Хм, замечал, что продавщицы в советских магазинах на одно лицо: засаленные халаты, расплывшиеся фигуры и крикливые голоса. Их по этим признакам подбирают? Раиса явно им соответствовала.

Пока она была на работе, я посетил её квартиру. Не особо и бедно, вполне достойная обстановка для этих времён. Она явно левачила или химичила. А жила одна, детей не было. Старшая Даша замужем, проживает в станице, там с мужем и познакомилась, когда бабушку с дедом навещала, уже два ребёнка есть. Сын служит, сверхсрочник, пограничник. Младшая дочка учится в Ростове в каком-то вузе, точно не знаю. Я нашёл её письма, на химика учится, первый курс.

В Геленджике я пробыл всего два дня, а покинув его, покатил к станице. На мопеде долго, долетел на «ирокезе». Остаток ночи проспал в автодоме, в южной комплектации. Будильник поднял меня до рассвета: не хотелось, чтобы местные увидели автодом. Доспал уже в кустарнике, завернувшись в спальник.

В станицу я вошёл в девять утра. А она разрослась. Здесь теперь находился известный конезавод. Пройдя мимо участка, где я когда-то жил, пригляделся. На участке стоял большой дом с железной крышей. Сохранился сарай, который ещё я отстроил. Справное было хозяйство. А вот танка не было.

Танк я нашёл на территории школы, он стоял на высоком постаменте, гордо подняв ствол пушки. Подойдя ближе, я всмотрелся между катками: днище вварили обратно, там была дыра в полтора квадратных метра, подрыв боекомплекта просто так не проходит. Потому сборщики и не заинтересовались танком.

Слева от дверей висела табличка, сообщавшая о том, что здесь расположена школа имени пионера Терентия Красницкого, а рядом был мой портрет на мраморной доске. М-да, а похож.

Школа готовилась к началу учебного года. Детишек хватало: бегали с вёдрами, копали клумбы, прибирались. В основном девчата, парней было мало.

Перехватив женщину, явно учительницу, которая выходила из здания, я обратился к ней:

– Здравствуйте. Извините. Я изучаю жизнь Терентия Красницкого и не понимаю некоторых вещей. Можно у вас узнать?

– Здравствуйте, молодой человек, – отозвалась женщина.

Она попыталась привычным движением поправить очки, но их на носу не оказалось: ранее она подняла их на лоб. Ничуть не смутившись, женщина вопросительно посмотрела на меня.

– Терентий везде утверждал, что он принципиальный октябрёнок, а не пионер, как написано на табличке. Я в недоумении.

– После трагической гибели Терентия общим голосованием пионерской дружины нашей школы его приняли в почётные пионеры. Посмертно.

– А так можно? – вздохнув, уточнил я. Вот ведь, не мытьём, так катаньем.

– Да, нам разрешили. В школе есть уголок Терентия, там много его вещей, пожертвованных родителями, и обе награды. Хотите посмотреть?

– Я был бы не против.

Женщина подозвала одну из девчат лет пятнадцати и представила её мне:

– Вот. Алёна Краснова, наша староста, она вам всё покажет.

Дивчина действительно всё мне показала. Многое я узнал, но некоторые вещи мне точно не принадлежали, я видел их впервые. Видимо, что-то передавали под видом моих вещей, добирая объём для небольшого музея.

– Всё-всё о нём знаете? – уточнил я. – Расскажите о его семье.

Ну, о Раисе она знала мало: фронтовик, орденоносец, награждена орденом Отечественной войны II степени в пятьдесят третьем, сейчас живёт на черноморском побережье, трое детей. Это всё я и сам знал, даже больше. Настя в Краснодаре живёт, врачом стала, как и хотела. Исполнила мечту Раисы.

Мать и отец живы, старенькие уже, на пенсии. Занимаются в основном хозяйством. Отец вернулся домой осенью сорок пятого в звании старшины. Сейчас на мотоцикле (у него «Иж») часто ездит на рыбалку. Внуков и внучек нянчат: садика-то в станице как не было, так и нет.

Георгий дослужился до полковника, войну заканчивал в казачьей дивизии командиром линейной роты. Недавно вышел в отставку. Живёт в Сочи с супругой, детей у них нет. Службу закончил начальником штаба стрелковой дивизии. Оказалось, он зимой был в станице и выступал перед дружиной пионеров имени пионера Красницкого. Рассказывал обо мне, ну и свою биографию поведал. Как я спасал его из плена, выкупив у немцев за портсигар, за что получил первый орден.

Что касается танка, его ещё в сорок пятом хотели забрать на переплавку, но вся станица выступила против. Хотели даже писать Сталину, но вопрос решился силами властей области. Танк официально оформили как памятник. С тех пор он здесь и стоит.

Для семьи никаких притеснений от властей не последовало. Видимо, зачистили все следы и объявили меня погибшим на море. Трагическая случайность. Ну, я так и думал.

Поблагодарив Алёну, я вместе с ней покинул прохладные коридоры школы, где пахло хлоркой и свежей краской: видимо, красили парты, все окна были открыты. Попрощавшись, покинул территорию школы. М-да, вроде времени не так и много прошло, а вспоминать тяжело. Для других несколько десятилетий прошло, а для меня – два с половиной года. В станице я стал частью истории. А вот могилы у меня нет: тело-то так и не нашли. Только памятник стоит на кладбище в Геленджике.

Я немного пошатался по станице, но всё вокруг, несмотря на прекрасный и цветущий вид, наводило меня на тягостные мысли. Поэтому я ушёл на берег Кубани, покупался в тёплой воде и лежал, загорая. Именно здесь и нашла меня Алёна.

Присев рядом и поправив юбку, она спросила:

– Как тебе у нас?

– Грустно.

– Терентий был светлым мальчиком, всем помогал. Видел на фото, как он из горящего танка выбирается?

– Видел. Насчёт того, что всем помогал, чушь, помогал он только своим, тем, кого таковыми считал, и семье. Станицу и людей спасал, да, но они тоже свои. Думаешь, если бы к другой станице немцы подходили, к соседней например, он бы помог?

– Да! – с вызовом ответила девушка.

– Красницкий никогда и ничего просто так не делал и не давал. Знаешь о пропаже председателя и участкового в сорок четвёртом? Они зашли на подворье Красницких, поговорили с ним, ушли и исчезли. С тех пор их никто не видел.

– Слышала.

– Они шантажировали его. Мол, не будет помогать – кто-нибудь из семьи пострадает: уголовное дело состряпают, на Север сошлют. А Красницкий – парень жёсткий, на угрозы сразу реагирует. У него был трофейный пистолет, вальтер, а глушитель для него он сам сделал, выстрелов в селе никто не слышал. Так что трупы этих двоих глубоко прикопаны.

– Ты не можешь этого знать. Терентий умер.

– А кто тебе сказал, что он умер? Терентий Николаевич – мой отец. Поверь, я ВСЁ знаю о его жизни, он ничего и не скрывал. Собственно, я и приехал посмотреть, как ему жилось у вас в Советском Союзе. Сравнить его детские воспоминания и действительность. Я домой вернусь, расскажу, как вы его пионером сделали, он сам к вам приедет, разнесёт всю школу. Батя такой. Его в сорок первом в пионеры не приняли, и он слово дал, что пионером не будет. А слово своё он всегда держит.

– Ты врёшь, ты на него даже не похож.

– Это да, я в маму пошёл. У меня только глаза отцовские. Вот Валерик, младший сын, он копия отца в детстве.

– А почему он… ушёл?

– Его арестовала госбезопасность, а за что, он так и не понял. На рыбалке был, а тут катер военный подошёл, его на палубу пригласили, там связали и в Новороссийск. Дальше в самолёт погрузили и полетели. Батя развязался, оружие добыл и начал стрелять. Всех перебил: и двух офицеров, что его сторожили, и экипаж. Ну и двигателю досталось. Самолёт, дымя, рухнул в Азовское море.

Отец чудом спасся, успел с парашютом выпрыгнуть у самой воды. Потом три часа на воде держался, прятался, так как у места крушения бронекатер крутился. Ты, думаю, понимаешь, что возвращаться ему было нельзя? Погиб – значит, погиб. Так всем лучше будет. А иначе перешли бы к жёстким мерам, и семье бы досталось. Так что он ушёл за границу. Год в Испании жил, язык освоил. Батя, вообще, полиглот, больше тридцати языков знает, как родными владеет.

– А ты? – с вызовом поддела меня девушка.

– Три всего.

Она перешла на немецкий, сильно коверкая его. Я вслед за ней также заговорил на немецком и указал на все её ошибки. Продолжили общаться на немецком: мне не трудно, а ей практика с носителем языка.

Я рассказал, что отец ещё два года во Франции прожил, потом перебрался в Южную Америку, где занимался поиском и подъёмом сокровищ с затонувших испанских галеонов. И находил, став одним из богатейших людей в Южной Америке.

– Сейчас он в Китае с жёнами и детьми, а я угнал яхту и перебрался через Атлантику. В одиночку. Яхту оставил в Афинах, это в Греции, заплатил кому надо, чтобы её охраняли, а то отец убьёт, если с ней что случится, любимица его. Потом я нанял пилота, и он довёз меня до Крыма на гидросамолёте. Дальше вплавь. Едва ушёл от советских пограничников.

Через месяц он должен вернуться и забрать меня: до дому пора. Школу я, как и отец, рано закончил, так что меня ждёт первый курс университета. Я здесь уже несколько месяцев путешествую, изучаю местный быт да как живёте.

– У твоего отца много жён и детей?

– Детей восемнадцать, если со мной считать, а жён четыре. Он же хитрый: в Перу официально стал мормоном (а у них многожёнство разрешено), хотя сам ничего об этой конфессии не знает. Ему достаточно многожёнства. Я первый сын второй жены.

– Удивительно, – пробормотала Алёна. Потом взглянула на меня и спросила: – Почему ты к своей бабушке не зашёл?

– Честно?

– Честно.

– Боюсь. У вас тут сложно, опасно, подставить их не хочу. Ещё бросят их в застенки НКВД.

– Ты глупости говоришь! Просто нельзя никому говорить, а твои родственники никому не скажут. – Она даже вскочила, перейдя на русский, всё же немецкий давался ей тяжело.

– Нет, не нужно ворошить прошлое. Знаешь, я расскажу отцу всё, что видел, и он, если захочет, сам приедет, это несложно.

– Это подло, – сказала Алёна, снова садясь и поправляя юбку.

Она с тоской взглянула на речку. Явно искупаться хотела, но при мне стеснялась: видимо, купальника не было. А фигурка у неё ничего.

– Как хочешь, так и думай. У меня в планах посетить пару мест, где отец бывал, у него там тайники остались. Он в сороковом и в сорок первом в Краснодаре занимался поисками тайников и схронов с Гражданской. Находил, и немало, нюх у него на это, вот кое-что и осталось припрятанным. У меня старшая сестра замуж выходит, батя им на свадьбу целое ранчо дарит, с хорошим доходом. А в одном из схронов находится шкатулка с комплектом женских драгоценностей, хочу его сестре подарить.

– А отец не будет возражать?

– Нет, он намекал, что кто заберёт припрятанное, тому оно и достанется. Видимо, хотел, чтобы мы тут побывали. Остальные не заинтересовались, а я вот решился. Кстати, у меня фото есть, вот посмотри.

Я сунул руку якобы в сумку и достал из Хранилища пару фотографий, на которых был я сам, ещё до заморозки. В то время я убирал ожоги со спины и до лица ещё не дошёл, оно было прежним. На одной из фотографий я стоял на фоне статуи Свободы, на другой – рядом с водопадом.

– Это в Нью-Йорке, а это Ниагарский водопад. Валерик, братишка.

Почему я это всё говорил? Причина заключалась в том, что Алёна, не зная меня, заочно была влюблена. Не в реального Терентия, а в того геройского пацана, выбиравшегося из башни горевшего танка. Столько себе надумала, так его идеализировала. Я понял это, когда мы общались в музейном уголке школы. И знаете, неприятно было. Вот я и попытался спустить её на землю. Может, несколько грубо показал ей реальную жизнь, но лучше так, пусть быстрее взрослеет.

А утечки я не боялся. Даже если и разболтает (мало ли что) – ну, будут искать в Южной Америке многочисленную богатую семью. А я в очередной раз сменю внешность и буду, посмеиваясь, наблюдать за их метаниями. Опасности для себя лично я не видел.

Общаться с Алёной дальше я желания не имел. Да и она, погрузившись в себя, молчала, явно обдумывая услышанное. Поэтому я встал, отряхнул плавки, быстро собрался и сказал:

– Прощай.

Фотографии я забрал (нечего такими уликами разбрасываться), закинул за спину небольшую сумку, поправив на плече перехлестнувшийся ремень, и энергичным шагом направился прочь. Отойдя подальше от станицы и убедившись, что рядом никого, достал мопед и покатил прочь.

Теперь в Андреевское, хочу узнать, что там и как у Марфы Андреевны и у остальных. Да и насчёт Терентия Левашова хочу узнать. Я считал подлостью не предупредить его отца, капитана Левашова. Письмо ушло за две недели до начала войны, номер части я вспомнил, старые письма Левашова читал, довоенные. Надеюсь, он получил письмо и не стал сажать супругу на тот обречённый поезд, идущий на Киев. Пешком уйти шансов было больше.

Теперь я хотел узнать, выжили ли они и как это письмо повлияло на историю. День Победы в этой истории пришёлся на седьмое мая. Ну не я же тут причастен? Ну уничтожил я пять сотен немцев и румын в селе у лагеря военнопленных (остальных бывшие пленные добили) и сотни четыре немцев у станицы. Ну и плюс полусотню, пока трофеи по немецким тылам добывал. Но это капля в море.

Вот так размышляя, я и катил на мопеде. С ним я не привлекал внимания, хотя «Рига» мне уже поднадоела, хотелось бы что-нибудь поудобнее, вроде моего фиолетового джипа. Колёса у него большие, внедорожные, самое то.

Впрочем, не дожидаясь темноты (я как раз в низине был, вокруг никого), я всё же сменил мопед на внедорожник. Достал не новенький жёлтый джип, а обычный «виллис» сорок четвёртого года выпуска. Он выглядит как новый, каковым и является, всего полторы тысячи пробега, я ездил на нём по горным серпантинам Китая. Дальше погнал на нём.

Да уж, двигаться по ровному асфальтированному шоссе или по полевой дороге – это две большие разницы. Машина – тот ещё попрыгунчик, но все помехи проходила с достоинством. Гнал я на приличной скорости, позади стоял столб пыли, поэтому рассмотреть, кто находится в кабине, было сложно.

Добравшись до шоссе, ведущего из Ростова в Краснодар, которое явно недавно было асфальтировано, я погнал уже по нему. Тут как раз стемнело, что позволило мне сменить «виллис» на «форд-мустанг». У меня их две: с железной крышей и кабриолет. Поверьте, ездить на кабриолете ночью, или даже вечером – на любителя. Холодно. Уж лучше с крышей.

Я шёл под сотню, обгоняя попутные машины и аккуратно обходя встречные: прут, скоты, по центру трассы, как будто купленная. Впрочем, разметки нет, и ездить ночью – ещё тот квест.

После посещения станицы мне нужно было развеяться, а скорость всегда помогала. Помогла и на этот раз. Отпустило. Даже Ростов ещё не показался, а у меня уже как камень с души свалился. Притормаживая, я съехал на обочину, покинул машину и, потягиваясь, убрал её в Хранилище.

Отойдя чуть в сторону, я достал уже «Ирокез», он мне нравился своим брутальным видом, дальностью и скоростью. В воздух я поднялся уже в самом хорошем расположении духа и полетел дальше.

Так и добрался до Андреевского. Сел неподалёку, обслужил все три единицы техники, а подумав, и «Ригу» тоже. После чего завернулся в спальник и завалился спать. Спальник был летней комплектации, с москитной сеткой, я купил его в Австралии. В комплект входил ещё гамак, но здесь я его не использовал.

Проснулся я часов в восемь утра, сельские уже давно встали. Привёл себя в порядок, взбодрился в речке, позавтракал и прогулялся до села. Даже странно, как всё здесь знакомо и незнакомо. Что-то новое появилось, но и старого хватало. Пропустил трёх мальчишек-велосипедистов, кативших по уклону к речке, и подошёл к дому Марфы Андреевны.

Дом был построен явно по-другому, и жила тут другая семья. Меня угостили чаем, мы разговорились. Марфа Андреевна вышла замуж и уехала с детьми в райцентр, к мужу. Был у неё мальчик, Терентием звали, фамилия Левша, инвалид войны, нога не сгибалась. Помер в сорок шестом от лихоманки. Рассказали и о том, что с девчатами стало: Марфа Андреевна хоть и переехала, но сельчане руку на пульсе держали, родственников в райцентре много, вести доходят.

Задерживаться в селе я не стал, покинул его, когда время ещё даже к обеденному не подошло. Смысла не видел задерживаться. Да, немало знакомых лиц наблюдал, повзрослевших, постаревших, но всё это осталось в прошлом, и общаться я желания не имел.

Я думал о капитане (тогда капитане) Левашове. Или письмо не дошло, или он его проигнорировал. Почему-то я был уверен в последнем: он тот ещё упёртый баран, и это ещё мягко сказано. Впрочем, свои генеральские погоны он получил заслуженно, в верхах таких любят. Стоит ли его найти и спросить: зачем? Думаю, нет. Если жив, это давно на его совести. Странно, что история ни на миг не поменялась и Терентий умер именно здесь.

Я шёл по обочине гравийной полевой дороги не торопясь, заложив руки за спину и особо не глядя по сторонам, хотя ближний круг контролировал. Поэтому когда со спины подкатила машина с выключенным мотором и притормозила возле меня, я, даже не вздрогнув, лениво обернулся.

Это была бежевая «Победа», далеко не новая, лет десять. Снизу у порога – длинная и вдавленная царапина: видимо, притёрся к чему-то. В месте царапины проступали пятна ржавчины, но в целом машина была ухожена. Она явно была частной, не служебной.

Из машины, надевая фуражку, выбрался милиционер, старший лейтенант, причём я его сразу узнал. Это был соседский мальчишка, ровесник Терентия. Я помнил его, он очень любил мою сушёную рыбку, всё время клянчил. Значит, стал участковым? Думаю, именно эту должность он занимает в селе.

Впрочем, показывать, что мы знакомы, я не стал. А он поинтересовался: кто я такой да что тут делаю? Не сразу, но я понял причину его интереса ко мне. В соседней деревне, находившейся в зоне его ответственности (той, где в прошлой жизни я покупал немецкое охотничье ружьё), увели бычка, похитители были на машине. Теперь проверяют всех чужаков, а меня здесь никто не знал, вот и заинтересовались: мало ли доглядчик или наводчик.

К счастью, удалось отболтаться, упомянув людей, которых он знал, и участковый уехал. Вот удивится, спросив у знакомых о родственнике и выяснив, что они меня не знают.

Когда стемнело, я на «Сессне» полетел в сторону Турции. У неё дальность тысяча семьсот километров, так что хватит. Настроение у меня упало, и далее находиться на территории Союза я не хотел. Планы я пока не изменил, вернусь через неполный год, а там видно будет.

* * *

Очнулся я всего час назад, лёжа в постели. Снаружи светало. Я находился в больничной палате. Бетонный, крашенный водоэмульсионной краской потолок, лампочка, проводов нет, простенький кондовый плафон, бормочущее радио. Очевидно, я снова в Союзе, но уже не время ВОВ. Что я могу сказать? Але-ап. Снова перерождение.

Я не знаю, это намёк, что ли? Мол, живи в Союзе, иначе бульк. Моя красавица яхта, которая двадцать лет служила мне верой и правдой – и вдруг такое. Я погиб в её отсеках, когда она шла ко дну.

И виноват не шторм. Я почувствовал удар, столкновение с кем-то. Посередине Атлантики с кем-то столкнуться – это как? С кем – без понятия. Была ночь, я спал. Яхта шла на автопилоте, на среднем ходу, со всеми сигнальными ходовыми огнями, светилась, как ёлочная игрушка. Так какого чёрта?!

Пробоина была такой, что моя яхта (кстати, своего названия у неё никогда не было, а надписи на корме я часто менял) камнем пошла ко дну.

После того моего посещения Союза, когда я узнавал о семье Красницких и Терентия Левашова, больше я туда никогда не возвращался: как-то желание пропало. Восемнадцать лет я просто колесил по разным странам, лишь в Англии задержавшись больше чем на два года. Однако не пребывал в праздности. Находил мастеров по разным специальностям, оплачивал обучение и учился. По кладам работал. Языки осваивал. Всё это мне действительно было очень интересно.

Кроме того, я не прекращал свои исследования и работу с Хранилищем. Даже не представляете, как я потом корил себя за это. В общем, хоть и работал я с осторожностью, но устанавливая новую структуру, которая должна была помочь при новом перерождении сохранить всё добытое, я что-то сделал не так (даже не подозреваю что), и моё Хранилище схлопнулось. Ну вот взяло и схлопнулось, и доступ к нему я так и не смог получить.

Попытка открыть новое увенчалась успехом – пять тонн, пустое. Ох, как я выл. У меня осталось только то, что было при мне ВНЕ Хранилища, а именно – яхта, на борту которой я и проводил эту работу. Это произошло за три года до моей такой вот бесславной гибели.

И теперь, когда я переродился, вся надежда у меня была именно на повторную инициацию и открытие Хранилища, причём не нового, а того, прежнего, с двумя тысячами тонн объёма, да не пустого. Хотя надежда была слабая. Если бы я тогда на психе не открыл новое Хранилище, то возможно, при перерождении при мне осталось бы прежнее, на две тысячи тонн, а так я всё сбил. Но надежда жила. Проверим.

Ох, надеюсь, схема, схлопнувшая Хранилище, сработала, и я всё верну. Вроде и заново набрать можно, восстановить запасы, но чёрт, это же всё моё, родное. Как говорил товарищ Шпак, это же всё, всё же что нажито непосильным трудом, всё погибло! Ох, как я выл, когда осознал это. И главное, кроме себя, винить было некого.

Ладно уж, хватит себя терзать. Пропало и пропало, новое наберу, благо знаю где, искать уже не потребуется. Если прежнее Хранилище не откроется, выть уже не буду. Но, чёрт возьми, чтобы я ещё раз такие эксперименты проводил…

А теперь пора выяснить, куда я попал, и побыстрее добраться до воды. Я уже проверил – попал снова в мальца, скорее всего семилетнего. Руками и ногами подвигал, тело вроде в порядке, но на голове – шапка бинтов. Там тупо ныло, видать, гематома. Видимо, эта травма и выбила прежнего владельца из тела, а я заселился в уже пустой сосуд.

Самое важное – выяснить время. Судя по обстановке, точно не предвоенное и не время ВОВ, а более позднее. Вскоре диктор по радио под кряхтение соседа, прибавившего громкость, сообщил, что московское время – семь утра, шестое февраля, и выдал сводку новостей. Февраль какого года, гад?! Что, сложно год сообщить?! Хотя месяц тоже не радовал: было ясно, что зима за окном, слышно было, как вьюжило, и холод от окна шёл.

Да, раз зима, в речку не нырнёшь, чтобы инициацию пройти, да и бочку с водой поди поищи. Интересно, где я, в какой местности или городе? Здесь есть бассейн? Или придётся полную ванну набирать и там нырять? Вот сиди и думай. Что ж, пора в себя приходить.

Уже рассвело, в комнате стало вполне светло, да и свет включили. Откинув шерстяное, с бело-синими квадратами одеяло в белом пододеяльнике, я аккуратно сел.

– О, парнишка очнулся, которого вчера привезли, – бодро сказал мой сосед, который баловался радио.

Я думал, радио его, но нет, просто радиоточка рядом с ним. Ишь ты, что это за больница и палата такая, что здесь радиоточки есть?

В палате были четыре койки. Две у окна заняты, третья, ближе к двери, свободна, полосатый матрас на ней скатан, и четвёртая моя, тоже у двери. Небольшая палата, надо сказать. Сосед мой, которому было лет за сорок, пузатый такой, тучный, краснолицый, сидел на своей койке. Видимых повреждений у него я не видел, Напротив него сидел парнишка лет четырнадцати с гипсом на руке по самое плечо. Похоже, локоть повредил.

Парнишку сосед послал за медсестрой, а сам поинтересовался у меня:

– Ну, как ты, малец?

– Непонятно.

– Как зовут-то? А то вчера вечером принесли, и спросить не у кого. Санитары не знали.

– Не помню, – после некоторого раздумья ответил я. – А где я?

– Что, совсем имени не помнишь? А кто ты и откуда?

– Тоже не помню, – также после небольшой паузы ответил я и повторил: – Где я?

– Ай-яй-яй, как плохо-то. Да, травма головы – это та ещё проблема. И не такое бывает.

«Вот тупой толстяк, на простой вопрос ответить не может!» – вспышкой разозлился я, но быстро успокоился. Всё равно узнаю.

Пришла медсестра, и ей тут же сообщили о моей потере памяти. Она сначала меня уложила, потом опросила, сунула мне градусник и ушла, сказав, что скоро придёт врач.

Минут через пять действительно вошёл врач, молодой и сонный, похоже, с ночного дежурства: остальные-то на работу ещё только подтягивались. Первым делом он забрал у меня градусник и глянул на него, после чего осмотрел меня, опросил и вышел, сказав, что чуть позже меня осмотрят ещё раз.

Единственным плюсом его прихода для меня стало то, что я наконец узнал, что сейчас тысяча девятьсот шестьдесят первый год. Ну, в принципе, обстановка соответствует. То, что я опять попал в семилетнего, было видно по рукам, ногам и телу – не ошибёшься. И что у меня за имя, я тоже догадывался, а врач подтвердил мои догадки, назвав меня Терентием. Видимо, в больничном листе посмотрел. Вот такой круговорот.

А вот где я нахожусь, в каком городе, в чьего ребёнка попал – это всё неизвестно. Настораживало отсутствие матери. Любая мать, если ребёнок пострадал, будет караулить у кровати, спать на стуле, но не покинет его. Какие-то нехорошие симптомы. Не в сироту ли я попал?. Не детдомовский ли у нас Терентий?

Впрочем, если сирота, то для меня даже хорошо. Ведь если есть семья, то ребёнок там – бесправное существо, несмотря на все его взбрыкни. Всё за него решают родители. А вот в детдоме есть варианты. Там часть времени дети предоставлены сами себе, и взрослеют они куда быстрее.

Тут принесли завтрак, только мне одному, оба соседа ушли завтракать в столовую. Санитарка настояла на том, чтобы покормить меня с ложечки, хотя я сказал, что и сам могу: мол, ей так велели. Ну а через час после завтрака мной занялись сразу несколько врачей, и уже к обеду я узнал, в кого попал.

Пришла женщина, строгая такая, лет сорока, с пучком волос на голове. Видно было, что она любит порядок и дисциплину. Вместе с врачом они в процедурной пообщались со мной. Женщина сообщала факты моей новой биографии, в надежде что я что-то вспомню, а врач, Леонид Семёнович, который был моим лечащим врачом, внимательно отслеживал. Женщина выложила всё, что мне необходимо было знать. И понятно, что я ничего не вспомнил: откуда мне было вспоминать?

Однако рассказ заставил меня задуматься, и сейчас, лёжа на койке в палате, я размышлял. Хотел в Союзе пожить, в московском детдоме устроиться – получи и распишись. В прежней жизни до этого не дошло, в Союз я так и не вернулся, а сейчас мне подкинули исполнение этого несбывшегося в прошлом желания.

Теперь я Терентий Мальцев (фамилию дали в честь какого-то там известного полевода), подкидыш в младенчестве. На бумажке, что была с ребёнком, стояло только имя, написанное красивым округлым женским почерком. Рос в детдоме Москвы. Семь лет, родился предположительно в апреле тысяча девятьсот пятьдесят третьего, в этом месяце его и подкинули. Значит, в апреле мне будет восемь.

Вчера Терентия нашли у гаражей на территории детдома. Он лежал в грязи с пробитой головой, рядом валялся обломок кирпича. Понятно, что кто-то из своих ударил, но кому нужны проблемы? Всё списали на то, что сам упал и ударился. Мне этого, понятно, не сказали, я и так понял. Была в рассказе женщины ещё какая-то мелочовка, о дружках и знакомых Терентия из его возрастной группы. Вот вроде и всё. Не вспомнил.

Да, в этом году у меня начнётся первый школьный год. (Убиться веником! Опять!) Поэтому Терентий со своей группой посещал подготовительный класс, где учился рисовать чёрточки и изучал азбуку. Терентий в этом от сверстников ничем не отличался: писать и читать не умел, учился как все. В общем, обычный малыш.

Знаете, наверное, в этой жизни я не стану выделяться быстрым окончанием школы. Пусть жизнь идёт так, как идёт. И ещё. Я, конечно, море и яхты очень люблю, они, можно сказать, составляют смысл моей жизни (ну не могу я без них!), но хватит: это уже беспредел, четвёртый раз подряд. Максимум теперь, что я себе позволю, – жить на берегу и любоваться морем. Но больше никаких лодок, яхт и тому подобного. Эту жизнь я проживу на суше, и только на суше.

Вот так и ужин пролетел, а там и ночь наступила. Меня осмотрели и сменили повязки на пластырь. Я был очень коротко стрижен, но волосы вокруг раны всё равно выбрили, благо она была небольшой. Меня сводили на рентген, сам шёл. Трусы, майку и брюки мне выдали, а тапки принесла женщина-воспитатель из детдома, Ариадна Ивановна.

Подслушав врача, которому ближе к вечеру принесли снимок, я узнал, что у меня в черепе обнаружили трещину, так что в больнице придётся задержаться. Меня мучили головные боли, ноющие такие, чуть пульсирующие, поэтому я желал побыстрее пройти инициацию и залечить рану. Ну и проверить, что за Хранилище мне досталось.

Поэтому, когда соседи уснули, я подкрался к двери палаты и, чуть приоткрыв её, выглянул. В коридоре за столом сидела дежурная медсестра и что-то читала. Поэтому пришлось вернуться к койке: покидать палату мне запретили, утка стояла под койкой. Кстати, уже появилось желание ей воспользоваться: за ужином я выпил два стакана компота.

Ещё трижды за ближайший час я проверял – сидит. Пришлось стоять у двери, караулить. Наконец, медсестру позвали в одну из палат, и я, воспользовавшись этим, выскользнул из палаты и рванул в сторону процедурной.

Там, рядом с туалетом, была комната с ванной: для каких-то процедур или чтобы мыть больных, часто неходячих. О комнате я узнал от пузана: он находился здесь уже месяц, восстанавливался после операции. Эту комнату посещал уже дважды и жаловался, что тёплой воды нет, а мыться холодной – то ещё удовольствие.

Дверь, как и ожидалось, была закрыта, но для этого у меня был ключ, который я взял со стола дежурной медсестры. Открыв дверь, я вернул ключ на место и скрылся за дверью комнаты.

Утром, чихнув, я подумал, что, похоже, всё же простудился. Семь раз я нырял в холодную воду, и всё пшиком закончилось: инициация так и не прошла. Чую, и не пройдёт. Видимо, наказали меня так за эксперименты с Хранилищем, ну или я сам себя так наказал. На самом деле это не вызвало у меня сильного беспокойства: не сработало сейчас – сработает при следующем перерождении. А в том, что оно будет, я почему-то был уверен.

Что я потерял? О, многое, долго описывать. Даже долгожительство имелось, три века мог прожить. Правда, притом, что я уже несколько раз пожил в мире Земли, ни одна моя жизнь дольше тридцати лет не продлилась, так что это тот ещё бонус: что есть, что нет.

Конечно, жаль лишиться телекинеза, пси-лечения, Взора, Ковки, Иллюзий. Кстати, иллюзии я активно использовал. А вы думаете, никто не обратит внимания на мальчика, который один ходит по палубе яхты, а взрослых не видать? Так что я создавал иллюзии матросов и хозяев яхты, которые частенько прогуливались по палубе.

А Хранилище! Это ж такой бонус! Я, конечно, буду время от времени предпринимать попытки инициации, мало ли проскочит, но и пожить вот так, без псионики, я, пожалуй, тоже не прочь. Это будет интересный опыт. Хотя сейчас у меня такое чувство, словно я лишился одной руки, стал инвалидом: привык за столько лет к такому чуду, как магия и псионика. Ну что ж, сам виноват, и уже спокойно это воспринимаю, даже с некоторой иронией.

Посудите сами: эти две жизни, прожитые мной в телах двух Терентиев – это же какой опыт жизни в Союзе я получил! Я столько освоил и столько узнал, что бедствовать не буду. Помню местонахождение кладов и схронов, хотя, конечно, без псионики многое скоро позабудется. Но и того, что помню, хватит не только мне, но и правнукам.

А какие умения и специальности освоил! Ум-м-м, сказка. Да нигде не пропаду. По сути, предыдущие две жизни дали мне огромный опыт социализации, который я смогу использовать в этой жизни. Конечно, многие знания оказываются за бортом: сколько языков знаю, а применить не смогу, сколько знаний и специальностей освоил, в которых нет необходимости в Союзе, например, профессию сборщика кокосов или ныряльщика за жемчугом – а мне интересно было попробовать.

Но многое из того, что знаю и умею, я могу применить и тут, а это о-го-го какой бонус. Например, я учился в Англии у сапожника, который обшивал элиту, и теперь из подручных материалов я могу сшить отличную обувь. Правда, когда силы в руках будут, этими слабыми детскими ручонками я не справлюсь. Повзрослее буду – тогда да.

И я буду пытаться раз за разом пробуждать свой Источник. Зимой, понятно, меньше, а летом хотя бы раз в неделю. В положительных результатах сомневаюсь. Пусть я пока только один раз попробовал, но почему-то крепла уверенность в том, что эта жизнь у меня пройдёт под девизом «Без псионики!»

Не знаю, как эта жизнь повернётся, но даже если придётся за границу уходить, я и там не пропаду: я ведь и там занимался поиском сокровищ, тайников и схронов, любил я это дело. Выходит, две мои прежние жизни – это подготовка к жизни этой. Люблю везде логику искать, характер такой. Мне живётся спокойнее, когда всё по полочкам разложено, в том числе и в мыслях.

Проблемой может стать знание иностранных языков. Я так к ним привык, что если ко мне обратятся на одном из них, я машинально, на автомате, отвечу. Поэтому знание языков придётся легализовать. Травма головы как раз в тему, спишу на последствия, стану полиглотом, буду осваивать языки один за другим. Уф, нашёл решение проблемы. Вот и об остальных подумаем позже. Главное, не спалиться на чём-нибудь, а то учитывая моё везение…

Чёрт, слабость пошла… Ладно, лечащий врач уже пришёл, идём сдаваться. Ему теперь не только травму головы лечить, но и простуду. Эх, надо было раза три-четыре нырнуть, в этом случае это была бы обычная закалка, а я переборщил, и вот результат.

В больнице я провёл почти два месяца, меня немного передержали из-за двух простуд. Ну да, я ещё трижды посещал ванную, меня так и не поймали за этим делом. Ну а что, если есть возможность ходить ночами, то почему бы и нет? По три раза нырял, пытаясь провести инициацию, – и никакого результата. Ладно, нет и нет, я давно смирился, больше из любопытства проверяю: сработает или нет?

На четвёртый день с того момента как я очнулся, к нам в палату заселили новичка, неходячего, после автоаварии: его зажало в металле, грудная клетка помята и обе ноги сломаны, в гипсе. Мы ведь в хирургическом отделении лежали.

Новенький оказался испанским коммунистом, как по заказу. Так что эти два месяца я активно «учил» испанский язык, и когда за мной пришёл воспитатель, я уже вполне уверенно говорил. Как сказал сеньор Педро, или дядя Пётр, акцент был, но слабый.

Между прочим, он оказался родственником Долорес Ибаррури, сын которой, погибший в ВОВ в Сталинграде, воевал на нашей стороне, будучи командиром пулемётной роты. Стыдно признаться, но я не знал, кто это. Соседу было скучно, вот мы с ним и разговаривали. Заодно я изучил историю этого мира. Война закончилась девятого мая, Сталин умер в пятьдесят третьем, как и должно быть, а не в шестьдесят втором, как в прежнем мире. Правит Хрущёв, который в прошлом мире где-то на Колыме сгинул.

Через месяц, когда я уже начал лопотать на испанском, он стал учить меня письменной речи. У него была пара книг, одна из них, про Дон Кихота, на испанском, по ней он меня и учил. Вторая книга была на русском, и по ней он «научил» меня читать и писать. К концу лечения я прочитал обе книжки, и уже не по слогам, уверенно.

Другие соседи, которые уже не раз поменялись, тоже решили поучаствовать. Один татарин пытался научить меня своему языку. Ну знаете, испанский я уже знал, имитировать его быстрое освоение мне было несложно, а татарский мне незнаком, как его учить? Разница будет заметна: испанский с лёту изучил, а татарский – кое-как. Поэтому я дал понять, что татарский язык мне неинтересен.

Впрочем, сотню слов я легко запомнил и вскоре уже мог поддерживать разговор с соседом-татарином. А врачам сказал, что такая светлость в голове, думается легко, запоминается. Они заинтересовались, консилиум собрали, на латыни заговорили: видимо, как я и хотел, на травму грешили. Велели не перенапрягаться.

Из больницы меня забирала та же воспитательница с интересным и красивым именем Ариадна. Кроме неё я пока видел только заведующего детдомом, мужчину, который однажды приходил меня проведать, и всё. Меня собрали: штанишки синие, рубашка жёлтая, сандалии в цвет рубашки (думаю, просто совпало).

Было двадцать второе июня, на улице жарко. Мы пешком направились к детдому. Я думал, рядом, а шли почти сорок минут, три квартала пересекли. Шли не сказать чтобы медленно, но и не торопились, я вполне поспевал за воспитательницей, не забывая крутить головой по сторонам.

Бульвары, цветущие сады парков… Интересно, где снимали фильм про Шурика из новеллы «Напарник»? Ту, где драка в автобусе и к нему все бегут. Снимали же вроде в Москве? Нам эта улица, к сожалению, не повстречалась, я бы её опознал.

Вообще, историю я, как мог, изучил, в основном путём вопросов и ответов. Вроде без изменений. Гайдай фильмы снимает, Гагарин скоро полетит. Вон ещё замена денег на новые идёт. Всё привычно.

По улицам катаются трамваи, автобусы, грузовики; на многие из них я смотрел с ностальгией: у меня такие были. Встречались и легковые авто, в основном служебные. Хотя в Москве автовладельцев больше, в сравнении с другими городами, на втором месте Горький: ещё бы, и там и тут автозаводы. Люди одеты как-то серо и шаблонно, и мне, долго прожившему за границей, это сразу бросалось в глаза.

После двух месяцев, когда я видел только стены палаты и процедурной, вид улочек города вызывал у меня если не эйфорию, то близко. Но вот мы и на месте. Через калитку прошли на территорию, где в глубине, за садом виднелись выкрашенные в белый цвет здания. Никак бывшее дворянское гнездо? А похоже. Несмотря на попытки новых хозяев переделать здания, было видно, какими красивыми они были раньше. А какие окна! У-у-у…

Вот детей было мало, в основном мальцы и старшие, будущие выпускники. Остальные, видимо, разъехались по пионерским лагерям, или куда они там ещё ездят? Меня ввели в спальню моей группы. Там было пусто, матрасы на кроватях скатаны.

Пока мы шли по городу, воспитательница, ведущая меня за руку, сообщила, что дети находятся в летнем лагере. Это не пионерский, но вроде того. Лагерь числился за колхозом, и дети помогали колхозникам. Такое вот сотрудничество: детдом даёт рабочую силу, а колхоз ему за это – овощи и фрукты. Рабочая схема.

Однако ладно старшие, их много где можно использовать, но таких малышей, как я, на какую работу бросают? Уточнил. Оказалось, малышня как раз больше отдыхает, играет и купается. Работают редко, больше для дисциплины и приучения к труду. Максимум что делают – сидя на корточках, выщипывают траву на грядках да специальными маленькими детскими вёдрами носят воду для полива.

На следующий день Ариадна сводила меня в ближайшую начальную школу. Сначала она сама меня протестировала и, очень удивившись, пробормотала что-то насчёт испанских уникумов, умеющих вот так учить.

Потом мы оказались в школе. Там две женщины, как я понял, завуч и учитель начальных классов, почти два часа гоняли меня по знаниям предметов. Я отговаривался тем, что всему меня научил сосед по палате, испанец: мол, скучно ему было. Показал, как пишу на испанском. В общем, меня определили во второй класс. А ведь я не хотел, оно само.

Потом я набрался наглости и сказал, что хотел бы продолжить изучение языков: мол, мне понравилось. Завуч заинтересовалась. Она отлично знала английский, был ещё учитель французского, причём настоящий француз, коммунист, и учитель немецкого, который, правда, перевёлся в другую школу.

Немного переговорив между собой, пока я ожидал в коридоре, они решили, что в летний колхозный лагерь я не поеду, а останусь здесь, в городе, столовая в детдоме всё равно работает, малых и старшаков кормит. А по утрам буду ходить в школу, пока до обеда, а дальше видно будет.

Ох, это благословенное лето! Время до конца августа пролетело как одно мгновенье. Вернулась из лагеря моя группа, и я заново знакомился со всеми.

Узнал, как Терентий получил травму. Я думал, может, он крысятничал или стучал, что его так жёстко наказали, или свидетелем чего-нибудь стал, но нет. Оказалось, несколько обалдуев хотели сбить ворона с ветки, вот пара обломков кирпичей и улетела к гаражу, где Терентия нашли. Откуда обломки? Так на территории детдома овощехранилище отстроили, а мусор до конца не убрали. Старшаки этим занялись и летом всё прибрали.

Каждый день, кроме воскресенья, я бегал в школу, до которой было полквартала. Как же хорошо в Союзе: никто тебя не сопровождает, в безопасности ребёнка уверены. Убедились, что я дорогу запомнил, и дальше сам.

Кроме того, эти два месяца я занимался ещё и зарядкой на спортгородке детдома, где был небольшой стадион, а то уж очень был хилым и слабым.

Завуч поговорила с директором школы, они ещё раз меня проверили и решили (вот ведь подставился!), что я вполне тяну на третий класс, только немного знания подтянуть надо. Дали месяц на подготовку и в августе провели экзамены в присутствии трёх экзаменаторов. Сдал, куда деваться?

Подслушав разговор завуча и директора, я узнал, что одарённых обычно забирают в спецшколы, их открыли недавно и сейчас как раз формируют классы. А школа хочет взрастить своего гения. Золотые медалисты у них были, а четыре года назад один из учеников, тоже полиглот (благо в спецшколу с языковым направлением его не забрали), окончил школу на два года раньше, и за это школа получила какие-то бонусы.

Вот и на меня был подобный расчёт. Они хотели попридержать меня, определив в третий класс. А причина такой эйфории заключалась в том, что я за два месяца изучил английский. Завуч занималась со мной индивидуально, давала задания, которые я выполнял в её кабинете, проверяла, ставила речь. А в конце июля вернулся из отпуска учитель французского и также начал заниматься со мной.

В результате к концу августа я очень хорошо говорил на английском, писал и читал пока плохо, практика нужна, но завуч была в восхищении и очень гордилась своими педагогическими способностями. Кроме того, я говорил на французском, хоть и сильно коверкая произношение (понятно, что специально). Француз обещал за учебный год убрать акцент. Похоже, что он и англичанка вступили в соперничество.

Учитель французского знал и испанский, хотя и не так хорошо, как я, поэтому мы оба с удовольствием время от времени общались на нём. Имея такие способности, я вполне был способен прославить школу, а потому меня уже готовили к школьным олимпиадам. Да я и не отказывался.

Планы директора и завуча мне были, конечно, близки, но они вполне могли остаться в стороне от этого праздника жизни. У директора спецшколы приоритет, он просто придёт к директору детдома и договорится, чтобы меня к ним перевели, и что они сделают?

Из школы всё же пришли к заведующему детдомом (которого все по привычке звали директором) и договорились, что я останусь в их школе, кто бы чего ни просил. Моё мнение никого не интересовало, они за свои блага боролись. На том пока и порешили.

А что касается спецшколы, я и сам не особо желал туда переходить. И причина была. Там пасутся спецслужбы, берут на заметку перспективные кадры и к выпуску делают такие предложения, от которых невозможно отказаться. Уверен, директор нашей школы, куда входит и начальная, тоже кому надо стучит, да и завуч, но я надеялся избежать такого внимания.

Никакого желания работать на спецслужбы, или вообще на государство, я не имел. Никаких секретных отделов, только обычная работа, от киномеханика до простого сапожника или шофёра – вот это по мне. Учусь я не для государства, а для себя, так что какие бы предложения в будущем мне ни делали, откажусь. Понятно, будут уговаривать, но я не материал для вербовки, не восторженный подросток, которого можно зацепить, предлагая какие-либо блага или особые условия. Одно слово – нет.

Ладно, хватит об этом. Засветился, сам того не желая, ну да ладно уже. Сегодня тридцатое августа, суббота, через два дня начнётся учебный год. Я как раз прибежал из школы. Сегодня у меня был диктант на английском от завуча и два урока у француза. Вот уж кто были фанатами преподавания, обучали меня в свободное от подготовки к началу нового учебного года время. А поскольку я показывал заметные успехи, им было чем гордиться и появлялось желание продолжать.

Пообедав, я встал у выхода из центрального здания, ожидая нужного мне парня. Когда я заканчивал обед, он только пришёл. Мы обменялись кивками, я успел собраться и даже зубы почистить и вот теперь ждал его.

Этот старшак мне нравился, серьёзный такой. Если малые его о чём-то просили, не отказывал. Ему было семнадцать, он закончил десять классов школы, собирался год поработать на заводе, потом пойти в армию, а после армии поступить в университет. Хорошие планы, видно, что к будущему серьёзно относится. Такой, если договоримся, не кинет и молчать будет. Характер как у меня.

Он уже два месяца работал на заводе, однако свободного места в общежитии не было, и заведующий разрешил ему проживать в детдоме. И идти недалеко: двадцать минут – и проходная. С удивлением я узнал, что детям-сиротам жилплощадь от государства не выдают. Они идут работать на предприятия, заводы или в колхозы и уже там получают жилплощадь. Алексей (так звали того парня) пошёл на ближайший завод слесарем.

Месяц назад я к нему подошёл и предложил отойти пообщаться. И вот какой разговор у нас вышел.

– Мне нужно что-то своё: сарай, кладовка в подвале или что-то, где я смогу хранить свои вещи под замком. В детдоме всё общее, и это бесит. Три раза уже искал зубную щётку и порошок. Всё новое пришлось покупать.

– А я чем тебе помогу? Сам к этому долго привыкал. Это ты тут вырос, другой жизни не знаешь, а я-то десятилетним попал.

– Мы поможем друг другу. Изучая квартал и прогуливаясь по чердакам и подвалам (интересно, как в царское время строили), я нашёл целый чемодан денег, советских рублей. Старых, но их ещё меняют на новые, не закончили принимать, я узнавал. Половина чемодана – тебе, половина – мне, обменивать будешь ты. С моей доли купишь мне сарай. Хотя, знаешь, на окраине Москвы есть целые кварталы с частными домами. Купи там дом, а один сарай, получше, выделишь мне. Я им попользуюсь, пока из детдома не уйду, а потом можешь забирать себе.

Я отвёл его к чемодану, он его забрал, и вот вчера сообщил, что выполнил то, о чём мы договаривались. Вообще, я думал, Алексей мне покажет, что будет покупать или арендовать на долгий срок. Но оказалось, он сам всё сделал, совета моего не спросил. Так что жду, хочется глянуть на его приобретение.

А вот и Алексей. Он был один. В простых коричневых брюках, клетчатой рубашке, чёрных ботинках. Что было, то и носил, хотя вроде зарплату первую уже получил.

Он попросил у воспитателя разрешение забрать меня на прогулку (до этого я бегал по городу не отпрашиваясь, на свой страх и риск), и мы, покинув территорию детдома, пешком прошли в соседний квартал.

– Это что? – спросил я, осматривая барак, к которому привёл меня Алексей.

Это было длинное здание, в котором со всех четырёх сторон в стенах были двери. Сарай-барак. Стоял он в окружении старых двухэтажных кирпичных зданий, общежитий и таких же бараков.

– Я так понял, что тебе нужно своё убежище, и поблизости. Не думаю, что тебе понравится кататься на трамваях или автобусах далеко, на окраины, а тут пару минут бегом – и ты на месте. Я его уже оформил на себя, потом покажу, как платить каждый месяц. Смотри, Решала, чтобы долгов не было.

Да, здесь я снова получил ту же кличку, причем без всяких моих на то усилий, и снова из-за словечекпаразитов.

– Да тут же всё снесут скоро! – возмутился я.

– Не, в ближайшие пять лет не тронут, это точно, я узнавал. Строительство микрорайона на этом месте запланировано в шестьдесят шестом, наш детдом будет стоять на его границе. Спасибо тебе, ты здорово мне помог. Я почти на все деньги, которые удалось обменять, две недели бегая по разным сберкассам, купил дом на окраине Москвы. Там через шесть лет новый микрорайон будет, квартиру получу.

Так вот, дом купил, баня новая, гараж деревянный. Даже мотоцикл с коляской взял, Иж-56, зелёный, годовалый. Я через год в армию ухожу, ключ тебе отдам, пользуйся домом и всем, что там есть, заодно проследишь, чтобы порядок был. На остаток вот ещё сарай купил. Неофициально, эти сараи ни по каким документам не существуют, снесут – возмещать не будут. Незаконная постройка. Идём, глянешь.

– А за что платить, если он нигде не числится?

– Так свет проведён. За электричество.

– Понятно. Директору когда скажешь, что съезжаешь?

– Сегодня. Завтра в доме прописываться буду. В Москве хочу закрепиться после армии. Сам знаешь, наши в колхоз уезжают работать, там устраиваются, прописываются, а это пятьдесят километров от Москвы. Я же – коренной москвич. Здесь родился, здесь и умру. Я рассчитывал после университета здесь работу получить и таким образом зацепиться в городе, а теперь уже не надо об этом беспокоиться. После армии подумаю, чем заняться. Признаюсь тебе, Решала, как на духу: надоело учиться. Может, на завод вернусь, я там работаю у станка, пока стажёром. Интересно.

– Как я тебя понимаю. А вопросов не будет, на какие шиши купил дом и мотоцикл? Хотя да, ты же в последние дни изрядно долгов набрал, у всех подряд занимал. Хитро.

– Уже возвращаю потихоньку, не люблю долгов, к Новому году последние отдам. Но по покупке вопросов не должно быть. Да и про мотоцикл пока не знают, я на нём на завод буду ездить. Новоселье для своих, конечно, придётся устроить, друзей и приятелей хватает, но большинство сейчас в колхоз уехали, в городе мало кто остался. Кто сможет, приедет.

Вот так не спеша мы, разговаривая, обошли барак и дошли до нужного сарая, который был за углом. Алексей отпер ключом навесной замок (м-да, я даже сейчас такой ногтем открою, надо будет сменить) и открыл одну створку ворот. Ворота были неширокие: горбатый «Запорожец» въедет, «Победа» уже нет, насчёт «Москвича» сомневаюсь – может, и заедет, но бока обдерёт. А вот для мотоцикла самое то.

Алексей закрыл створку и включил свет, тумблер находился у входа. Цивилизация, блин. Сарай был пустой: всё, что там находилось, вынесли, ненужное отправили на свалку. На стенах вбиты гвозди: явно что-то висело. Держалка для керосиновой лампы, но самой лампы нет. Дощатые стены, подгнившие снизу. Этому бараку лет тридцать, а скорее всего, и больше. Возможно, в прошлом это был купеческий лабаз. Внизу виднелись крысиные норы, там была свежая земля.

Покосившись на норы, я взглянул на Алексея, но он разглядывал потолок. Вообще, кроме стен и электричества (одна лампочка и одна розетка), у стены, как раз напротив ворот, стоял самодельный стеллаж шириной в полметра, сколоченный из двух досок, который был на ладонь выше моей макушки.

Ничего, неизвестно ещё, что там Алексей купил, какие у него в доме мыши и крысы. На самом деле, избавиться от крыс будет несложно. Тут для них еды нет, во всяком случае пока. Если и будет, то держать её придётся в железных бидонах.

А вообще, стоит рассыпать по полу древесную золу, и особенно возле нор, можно и внутрь – верный народный метод, сам так делал. В золе присутствует щёлочь, которая разъедает мягкие лапки крыс, в результате чего они будут чувствовать себя здесь, скажем так, некомфортно, и станут избегать моего сарая. Есть ещё крысоловки и коты-крысоловы, но с золой проще. Ну, и норы нужно будет закопать. Потом, когда отважу.

– А мне нравится, – закончив осматриваться, кивнул я.

Алексей, видимо, ожидавший другой реакции, удивлённо глянул на меня, кивнул и достал из кармана аккуратно свёрнутую пачку денег.

– Вот, осталось с покупки. Тут сто одиннадцать рублей.

– Сарай рублей триста, небось?

– За двести пятьдесят сторговались.

– Ну, это нормально ещё. Ладно, деньги оставь и купи для меня то, что я не смогу. Сам видишь, кто продаст мальцу? Запомнишь или запишешь?

– Запомню.

– Ага. Значит так, два жестяных бидона, литров на пятьдесят. Потом ведро, табуретку. Ещё бы велосипед, но чую, не хватит.

– Хватит. Добавлю если что.

– Тогда «Орлёнок» или «Школьник» в хорошем состоянии, с ремонтными инструментами, в том числе и чтобы камеру паять. Этого хватит. Как сделаешь, отдашь ключ.

– Хорошо. Ну что, идём мою покупку смотреть? Дом мечты.

– Ну, идём.

Выключив свет и закрыв сарай, мы направились к ближайшей остановке. С двумя пересадками добрались до места. От ближайшей остановки шли минут пятнадцать. Надо было на автобусе ехать, тогда получилось бы без пересадок, но попутный трамвай подошёл раньше, чем автобус, вот мы к нему и рванули. Это Алексей так сказал.

Дом мне понравился. Обычная изба на три окна, выходивших на палисад и улицу. Сбоку пристройкой прилипли сени. Дом был обшит рейкой, покрашенной в синий цвет, а немного облупившиеся наличники окон были белыми. Крыша крыта свежим шифером. Неплохой сарай, выходивший одной стороной на улицу, и действительно новая банька. Есть водопровод и сливная яма на участке.

Был и небольшой огород, сотки четыре. Хм, картошка посажена, грядки с овощами. Но Алексей сказал, что урожай снимут и заберут прежние хозяева, дом продавали без него. Десяток яблоневых и грушевых деревьев, вишня видна, смородина.

Внутри дом был разделён на две части. В доме была кухня-столовая с печкой: дом отапливался дровами, газ пока не провели, обещают только. Была также передняя, тоже с печкой, которая служила стеной для комнат. И две комнаты в передней, отгороженные дощатыми перегородками. Дом был с мебелью, заходи и живи.

Со двора ворота вели в сарай, где стоял мотоцикл. Вид у него был неплохой, свежий. У Алексея было водительское удостоверение с нужной категорией, и он покатал меня по улочкам. Мне-то было всё равно, но ему хотелось поделиться со мной радостью, так почему не сделать приятное? Я даже восторженный вид принял.

Напоследок Алексей сказал: «Мой дом – твой дом. Благодаря тебе его купил. Так что как в армию уйду, будешь три года тут хозяйничать. Или четыре, если на флот отправят».

После этого Алексей всё закрыл, и мы направились обратно. Дождались своего автобуса и действительно вышли на остановке недалеко от детдома.

Вот так началась для меня новая жизнь. Постепенно я осваивался. Вообще, выскочек никто не любит, а детдомовские тем более. Они видели хорошее отношение ко мне директора и учителей. Хорошо, что травля не началась, мне удалось гасить конфликты в зародыше.

Олимпиады пока проводились только на уровне района, о всесоюзных и речи не шло. Да и маловат я был пока для них, вот дорасту до пятого класса, там видно будет. Что касается учёбы, я был чуть лучше других учеников своего класса, которые были на два года старше меня, но именно что чуть.

Однако языки я схватывал на лету. За учебный год я полностью освоил французский и английский. К тому же продолжал встречаться с учившим меня испанцем, который не так далеко и жил, да и с учителем французского общался на испанском, чтобы практика разговорная была. Писать на этих языках я тоже научился. Оба учителя были мной довольны.

Алексей купил мне всё то, что я ему заказал. Но вот когда он осенью шестьдесят второго ушёл в армию и попал на Северный флот, в дом я попасть не смог: там уже жила его беременная жена. Она тоже с завода, из бухгалтерии, домашняя девочка. Нашей дружбы она не понимала и не хотела видеть в своём доме левых пареньков. Я особо и не обиделся: помог хорошему человеку, который и сам до призыва весь год здорово мне помогал, так что я не в претензии.

Год пролетел незаметно. Экзамены я сдал на одни пятёрки и перешёл в четвёртый класс. Никаких двойных экзаменов с перепрыгиванием через учебный год, олимпиад и чего-то подобного у меня не было. Мне кажется, меня прятали от тех, кто по школам выискивал уникумов, чтобы перетянуть их к себе. Они как раз и посещали олимпиады, присматривались.

Я проучился год, и теперь учителя могут с уверенностью сказать, что меня взрастила и воспитала именно их школа, а не какая-то левая со специальным уклоном. Вообще, мной должны были заинтересоваться лингвисты, раз я проявляю талант в этом направлении. Спецшколы были самые разные: хореографические, спортивные, математические.

Ладно, на меня пока не вышли, а сам я школу покидать не желал: она рядом, в двух шагах от детдома, да и уровень знаний учителей достаточно высок. Жаль тратить время на школу. Кстати, в учебниках за двадцать лет многое изменилось, я с интересом изучал и сравнивал. На этом меня поймал математик и объявил, что я ещё и в математике неплох.

Начался следующий учебный год. В детдоме проводилось довольно много разных мероприятий. Зимой я охотно участвовал в лыжных забегах, да и вообще катался по трассе для души. И не я один был такой фанат в нашем детдоме, хватало.

В спортивных состязаниях класса я не участвовал: они на два года старше меня и тупо сильнее и выносливее. Я в этом смысле всегда в хвосте плетусь, лучше умом брать. Хотя тренировки и зарядку я не прекращал, заметил уже, что выносливости больше и устаю не так быстро.

Летом я купался в озере у пионерского лагеря, куда попал во вторую смену. А вообще, весь год нырял, пытаясь провести инициацию. Даже зимой находил пустые квартиры, хозяева которых были на работе, вскрывал замки, наполнял ванну и пробовал. Глухо.

Я вскрыл несколько тайников, они были свежие, с деньгами, введёнными недавно. И пусть сумма была небольшая, тысячи две, но для детдомовца – шикарная. Нашёл также несколько схронов с оружием. Не то чтобы я планировал кого-то подстрелить, но иметь подобное оружие в запасе хотелось. Поэтому в сарае были хорошо спрятаны два ТТ, вальтер, два нагана и один карабин Мосина. Имелся и запас патронов, на долгий бой не хватит, а на короткую перестрелку – вполне.

Вообще, в сарае на виду ничего особо не было. Тайники я умел делать отлично. Крыс отвадил, норы прикопал, утрамбовал, засыпал землёй с золой. Пищу в сарае пока не хранил, да и не требовалось. Держал там разную мелочовку, запасную одежду, в которой летом гонял на речку на велике. Потом переодевался в сухое – и в детдом. Там проверяли, мокрые трусы или нет, резинки щупали. Наши давно просекли эту фишку и купались голышом.

Перед тем как Алексей отправился служить, он по моей просьбе купил для меня на мои деньги зелёный мотороллер «Вятка», новый, шестьдесят второго года выпуска. Ну а что, мне уже девять, вполне справлялся с ним. Запас бензина и масла Алексей тоже обеспечил: привёз на своём мотоцикле три канистры бензина и бачок с маслом.

Стоит ещё упомянуть Левашова. В Москве его нет, уже перевели с повышением в звании, но дивизией ПВО он командовал здесь. Значит, и сына сгубил с женой. Я так думаю, не проверял. Здесь максимум на полсуток с глаз пропасть можно, а если больше, тревогу поднимут. Сначала своими силами искать будут, а потом властям сообщат. Это не со мной было, с тремя пацанами тринадцати лет, которые на море поехали. Их поймали в пути, через два дня вернули.

В доме пионеров хватало разных кружков и спортивных секций. Я записался на лёгкую атлетику и бег на дальние дистанции, а зимой на лыжи: умение бегать всегда пригодится. Там же записался в радиотехнический кружок, делая вид, что осваиваю всё с нуля.

Можно было записаться в кружок художественной самодеятельности, для первой ступени карьерной лестницы певца может пригодиться. А я неплохо пою. Бардовские умения потеряны с псионикой, но выдавать нужные тональности умею, вон перепел несколько песен в музыкальном кабинете. Одноклассникам понравилось, учительница тоже была довольна, но больше озадачена.

В октябре шестьдесят второго, когда шёл второй учебный год, я на уроке спел «Крылатые качели». Учительница, быстро подстроившись, аккомпанировала мне на пианино. Сказал ей, что это моя песня. Неплохо стать знаменитым, однако я не люблю толпу и большое внимание к себе, терпеть этого не могу.

Нужно остаться в Москве, может быть, стать известным, хорошо зарабатывать, но так, чтобы мои высокие доходы не вызывали ненужных вопросов. Тогда и спецслужбы отступят: с публичными людьми они работали неохотно, разве что вербовали их в качестве сексотов.

Кто могут быть такими тайными богачами? Ну, понятно, литераторы и поэты: сейчас это направление сильно и хорошо оплачивается. Можно стать композитором, писать песни – вот это направление меня интересует. Я могу на-гора выдать немало, но до совершеннолетия нет смысла лезть в это. Хотя написать и оформить на себя пару песен стоит уже сейчас: так сказать, задел на будущее. Поэтому и выдал «Крылатые качели».

Пролетел второй учебный год, наступило лето шестьдесят третьего. Песня моя выстрелила и уже звучала по радио. Записали на меня, оформили как положено, заведующий нашим детдомом занимался этим, пробивной мужик. Потом с профессиональным музыкальным коллективом доводили исполнение до идеала. А пел, кстати, я. Голос чистый и звонкий, с идеально подобранными интонациями. Пробирало до печёнок. Правда, отчисления шли на детдом, но я не возражал, уверен был, что так и будет.

А второго февраля я выдал вторую песню, только уже не в школе, а в музыкальном классе детдома. Присутствовали директор и воспитатель, а аккомпанировала мне девочка из старшей группы. Песня была «Вместе весело шагать», весёлая и бодрая, понравилась всем. Её оформили и исполнили под запись по той же схеме. Пел снова я, с группой детишек из нашего детдома, а через два дня песня уже звучала по радио.

Через три дня мы уезжали в пионерский лагерь, меня почему-то дважды за лето отправляли, в первую и третью смену. И сейчас я торопился к сараю. У моей «Вятки» были проблемы со светом, фара не работала, питание пропало, вот я и хотел найти причину.

Приближаясь к баракам, я обнаружил возле них если не столпотворение, то близко. Народ глядел куда-то в сторону сараев. Я быстро взлетел на забор (а что, мне уже десять лет, два с половиной года в новом теле, натренировал ловкость) и присмотрелся. Чёрт, фуражки милицейские, стоят у ворот открытого сарая. Уф-ф, не моего, мой как раз за углом будет.

Вообще, я тут нечасто бываю: зимой от силы раз в месяц, а летом пару раз в неделю. Иногда, уезжая и приезжая, тарахтел мотором «Вятки», местные могли и запомнить. Вчера приехал поздно вечером, фонарь как раз не горел.

А ездил я за находками. Вот ведь чёрт, даже в тайники не убрал: большая часть в земле была, хотел почистить. На стеллаже лежали советский ППС-43 в отличном сохране, патроны и переносная немецкая рация: батареи дохлые, а сама коробка вроде ничего. Я в кружке радистов полтора года занимаюсь, разобрался уже. Контакты почищу, свежее питание – и заработает.

Как вы уже поняли, я нашёл схрон немецкого радиста. А нашёл на чердаке старой бани на развалинах хутора, который находился в десяти километрах от окраины города. Рядом были правительственные дачи, среди них и дача генерала Левашова. Я ещё тогда этот схрон нашёл и сейчас со скуки этот хутор изучил. Вообще, думал, его раньше найдут, а скатался, проверил – и гляди, лежит под ветхими тряпками. Чудом сохранился. Рюкзак погрызен, а так в порядке.

Вот только непонятно, что ментам здесь нужно. Быстро взлетев на чердак ближайшего дома, я через слуховое окно стал изучать, что за следствие там ведётся. Вещи какие-то достают, досматривают, описывают. О, мотоцикл-одиночку выкатили. Понятно, воровской отстойник, вещи тут прятали. Ну да, самое место.

Главное, чтобы по остальным сараям не пошли, взламывая замки. Если старший прикажет, вызовут владельцев, а те сараи, владельцев которых не найдут, взломают, а потом опечатают. Вполне могут, я так думаю. А если найдут прежнего хозяина, он скажет, кто купил. Счёт по электричеству я плачу по Лёхиным данным. Он сейчас служит, я пару раз письма ему писал, как бы под него копать не начали.

Ну точно, начали искать владельцев остальных сараев. Участковый забегал. Он у нас в детдоме бывал пару раз, я его запомнил, это его район. Нашли парочку владельцев, которые среди зевак были, и пока досматривали их помещения, я метнулся наружу. В стеклянную бутылку, подобранную тут же, слил бензин из милицейского мотоцикла, просто выдернув шланг из карбюратора. Бензин был мутный, явно смешанный.

Вернувшись на чердак, я заткнул горлышко бутылки ветхой тряпицей, найденной там же, дал ей пропитаться, потом поджёг спичками, которые всегда ношу с собой (вещь нужная), и, размахнувшись, кинул так сильно, как только мог. От дома, где я находился, до сараев было метров двадцать, и я был выше.

Добросил. Бутылка не разбилась, но горевшая тряпка выпала, и пока бутылка катилась, расплёскивая содержимое, от тряпицы всё и загорелось. Менты и зеваки сначала с недоумением поглядывали: что такое на крыше грохотало? Когда пошёл дым, они забеспокоились, а как пламя взметнулось, забегали.

Меня не взяли, хотя кто-то и рванул к подъезду: я ушёл через соседний и со стороны наблюдал, как ярко полыхал сарайный барак. Его уже не потушить. Пожарные подъехали, но они больше спасали соседние.

О, вот и патроны начали рваться. Менты сразу погнали людей прочь. Конечно, они-то сразу поняли, что шло уничтожение улик. Зато Алексея я спас. Ну, почти спас, ведь искалеченное оружие найдут в углях, и именно в сарае Алексея. Ну ничего, отбрехаемся: мало ли, может, от прошлых хозяев осталось. Мотороллер и велик наши, признаюсь, очень их жаль, а остальное – чужое.

Я больше часа купался в речке, чтобы смыть запах бензина. Нырял с одеждой, потому что на неё тоже попало. Потом вернулся в детдом. Там мне здорово попало от дежурного воспитателя, и мне запретили покидать детдом. Ладно, до отъезда недолго ждать.

Как ни странно, милиционеры появились, только когда я был на третьей смене в пионерском лагере. Их было двое, сами приехали, хотя лагерь находился у Ярославля. Но возможно, милиционеры были местные, просто им сообщили, где находится нужный фигурант, и отправили его опросить.

Документы они показали начальнику лагеря, а тот вызвал меня. Я уже знал, что вызовут: когда эту парочку в форме увидел, сразу всё понял. Мы в это время в волейбол играли, так просто перебрасывались, отрабатывали удары, развеивая скуку. Поэтому я уступил своё место другому и добежал до здания, где располагалось начальство.

Директора, который серьёзно закручивал гайки по дисциплине, я быстро прозвал начальником лагеря, по аналогии с исправительным. Это прозвище быстро было подхвачено и по-другому директора уже не называли. Понятно, что он об этом знал, так что мы с ним не особенно ладили.

– Звали, Анатолий Николаевич? – Шутить про «гражданина начальника» я не стал: ситуация не та.

Оба мента, старшина и лейтенант, сидевшие за столом, глянули на меня.

– А, Мальцев. Заходи, – повелительно махнул рукой директор лагеря. – Вот, товарищи из милиции тобой интересуются. Что успел натворить?

– Я не ломал турник, там сварка плохая.

– Да я уже вызвал сварщика, – скривившись, отмахнулся директор. – Ты уже третий раз про это говоришь.

– Мы сами поговорим с юношей, – сказал лейтенант.

Он предложил мне присесть. Вообще, это редкость, видимо, расположить к себе хотели. Точно из Ярославля. Потом оба показали удостоверения и, не медля более, стали задавать конкретные вопросы, отслеживая при этом мою реакцию.

– У тебя был сарай?.. – начал было он.

Я экспрессивно всплеснул руками и с нотками возмущения в голосе сообщил:

– Так сгорел он! Приехал с первой смены, а там угли. Ни велика, ни мотороллера.

– Хорошо, что не отрицаешь. Твой друг Алексей сказал, что купил сарай для тебя.

– Ага, так и есть.

– Зачем?

– Я всегда о мопеде мечтал, вот и исполнил свою мечту. Хотя в итоге «Вятку» взял, но он, по-моему, даже лучше. А где его держать? Спасибо Лёхе, помог. Жаль, всё сгорело. Там и деньги были, почти триста рублей. Ничего, я ещё заработаю.

– Откуда деньги?

– Так заработал. Я же не идиот, всё законно. Например, сбор бутылок в тех местах, где сидят любители выпить, за день три-четыре рубля. И это только одна схема, а я пять использую. Если не лениться, летом сотку в месяц легко сделать. Зимой, понятно, меньше. Сладкого хочется, мороженого, фруктов, рыбки сушёной на рынке купить…

– На мопеде покататься, – понимающе улыбаясь, кивнул лейтенант.

– Ну, вот видите, вы всё понимаете. Вон на мотоцикл копил, триста рублей уже было. Хотел взять Иж‐56.

– Это хорошо, что ты не отрицаешь, что владел, пусть и через третьи руки, этим сараем.

– Не отрицаю. А можно вопрос?

– Да, задавай.

– А что за третьи руки?

– Твой друг Алексей.

– А где вторые?

– Не понял?

– Ну, если есть третьи руки, значит и вторые есть. Кто вторые руки?

Лейтенант несколько секунд смотрел в мои честные любопытные глаза, после чего, тряхнув головой, сказал:

– Не отвлекай. Скажи, оружие на твоём складе было?

– Не видел.

– Дело в том, что сараи сгорели, а на месте именно того сарая, где ты своё имущество держал, рядом с остовами твоей техники нашли и оружие. Несколько единиц. Да и патроны рвались в огне довольно шумно.

– Да? – удивился я и задумался, нахмурившись. – О. О?!

– О? – сразу заинтересовался лейтенант.

Что рассказывать, я уже придумал, дело-то пахнет керосином, резонансное. Придётся брать вину на себя, но так, косвенную.

– Да как сказать… – Я потёр шею сзади и начал объяснять: – Я уже говорил, что для заработка использую несколько схем. В моём возрасте это сложно, поэтому и придумывал разные возможности заработать. Есть такие дома, которые готовятся к сносу, люди из них уже выселены, вот я всё там и изучаю. Плинтусы отдираю, стены простукиваю на пустоты. Знаете, что для многих барахло (бросили и забыли), для коллекционеров – редкие и дорогие раритеты.

Я находил такие вещи и сдавал одному помощнику антиквара. Он их осматривал, оценивал на глаз, выплачивал мне деньги и уже сам официально сдавал директору антикварного магазина. Я-то не могу этого сделать. Так что по бумагам всё в порядке. Понятно, я не полную сумму получал, но мне хватало.

Помнится, за один канделябр в патине мне заплатили сто пятьдесят рублей. Но такие дорогие находки попадались редко, в основном получал пять рублей, червонец. Понятно, что если бы все силы на это бросил, я бы тысячу рублей в месяц зарабатывал легко. А так времени мало, ну часов пять-шесть в неделю, поэтому и доход невелик. Но мне хватало. «Вятка», мой мотороллер, здорово меня выручал.

И вот после окончания учебного года я забрался в один дом, приготовленный к сносу. И там нашёл в подвале маленькую дверь, даже ниже меня, которая оказалась аж гвоздями забита. У меня монтировка была, и я больше двух часов убил, все силы потратил, кожу на пальцах содрал, но дверь открыл.

А внутри ящики какие-то. Я с ближайшего мешковину содрал, а там немецкая переносная рация. Я в радиокружок хожу, разбираюсь. Решил, что уж её-то я себе оставлю, починю. Ну и прихватил ещё верхний ящик, на котором рация стояла, там крышка тоже была досками забита. Я к тому времени устал, в детдом хотел. Думал, в сарае вскрою, да и ящик пригодится.

Довёз до сараев, а у меня фара отказала: всё работает, а она не светит. Вымотался я сильно, поэтому оставил всё в сарае, решил потом глянуть, заодно мотороллер починить. А потом закрутился и поехал в пионерский лагерь, в первую смену. Я на две поездки записан был. А оружия в моём сарае не было, это точно, я пока на крыс охотился, всё там перерыл. А вот что в ящике было, не знаю. Железки какие-то звенели, когда я его пару раз ронял, да и тяжёлый он был.

– Ясно, – протянул лейтенант, мелком глянув, как старшина быстро всё записывает. Начальник лагеря сидел молча и не мешал. – Какого размера был ящик?

– Вот такой длины, ширины и высоты, – показал я, разводя ладони.

– Пиши, – велел лейтенант старшине. – Длина метр двадцать. Высота тридцать сантиметров. Ширина сорок.

– Как ты его довёз-то на мотороллере? – быстро записывая, спросил старшина.

– На бок и под ноги, вполне устойчиво стоял, хотя и торчал по бокам. Правда, вес не рассчитал, и меня всё вправо заваливало при езде, приходилось влево наклоняться. А рюкзак с рацией закинул за спину. Тяжело, но доехал. Поэтому и хочу мотоцикл с коляской или мотороллер типа «Муравей», трёхколёсный с грузовым кузовом. Ночами бы ездил, вывозил добычу, и никто слова не сказал бы.

– Ещё скажут, – пообещал лейтенант. – Погоди, ты сказал, верхний ящик. Там ещё были? Сколько?

– А я считал? С десяток точно было.

– Где?! Адрес?!

– А я знаю? На Болотной улице, недалеко от набережной. Да он там один к сносу подготовлен, не ошибёшься.

Эти двое, конечно, заволновались (оружие бесхозное в центре Москвы!), но опрос продолжили. Начальник лагеря присутствовал здесь в качестве моего официального представителя, так что всё по закону.

Они попытались выяснить данные помощника антиквара, но я ни в какую его не сдавал: мол, с кем я работать буду? Тут и начальник лагеря начал давить: мол, помогай нашим родным органам. Однако я стоял на своём: нет, и всё, я не стукач. На другие вопросы также не всегда отвечал.

В конце концов старшина не выдержал и сказал, что это именно я привёз оружие в сарай, а во время пожара чудом никто не пострадал, но уничтожено и повреждено много чужого имущества.

– И что? Я читал Уголовный кодекс, ничего вы мне не сделаете. Ищите лучше того, кто сараи поджёг.

– А ты откуда знаешь, что поджёг? – сразу уцепился лейтенант.

– Да я как из лагеря приехал, сразу узнал, в детдоме все про это говорили. Ну и рванул, предчувствия были нехорошие. Так и оказалось, мой сарай сгорел. Чёртовы поджигатели. Хоть бы намекнули, что жечь собираются, я бы велик, «Вятку» и деньги забрал. А какой там инструмент был… О-о-о, вам не понять.

– Своё спасай, а чужое пусть горит? – неприятно улыбаясь, сказал старшина.

– Чужие пусть сами договариваются, – отмахнулся я.

– Собственник, – тихо, с укоризной, произнёс начальник лагеря.

– Да, собственник, – повернулся я к нему. – Ну вот характер такой, чужды мне правила детдома. Для меня те, кто берёт мои вещи без спросу, – воры и крысы. Вот так. Именно мои вещи. Всё, что даёт мне детдом, даже вот эта одежда, мне не принадлежит. Это всё общее, с этим я полностью согласен. Но когда я купил на свои кровно заработанные, и это пропало – вот это уже воровство.

Зубная щётка у меня трижды пропадала. Один гад срочно контакты и платы почистить захотел, вот и взял мою щётку. Второй просто поиграть, третий вообще таракана ей гонял: тараканьи бои они устроили. Я считаю, это воровство и порча чужого имущества – моего. Один раз наручные часы пропали, теперь только в кармане их ношу.

Я понимаю, что воспитателям так проще, но они подумали, что будет, когда воспитанники покинут детдом? У меня лично проблем не будет. А у других характеры уже не изменишь. Сколько детдомовцев отправились на зону из-за таких воспитателей-идиотов, которые вбили им в голову, что всё общее: мол, бери что хочешь. И вот бывшим детдомовцам оформляют воровство, иногда мелкое, а они не понимают: за что, это же общее? Вон взять фильм «Девчата», где героиня шарилась по чужим тумбочкам. С ней ещё гуманно поступили, это же фильм.

– Ну ты наговорил, – покачал головой лейтенант. А вот начальник лагеря задумался.

Вскоре милиционеры закончили, и мы попрощались. К слову, я не расписывался на опросных листах, это сделал начальник лагеря. Я побежал в душевую, а то что-то взопрел, хотя окна были открыты, а потом, переодевшись в чистую одежду, отправился на ужин, уже звонили в колокол. Ментов тоже пригласили отужинать, но они не остались – торопились. Ещё бы, необходимо было срочно сообщить в Москву, что у них там склад неучтённого оружия в центре столицы.

После ужина меня вызвал к себе начальник лагеря. Интерес его касался поиска находок в заброшенных домах. А интерес его мне вскоре стал понятен: у него были денежные проблемы и, видимо, он надеялся вот так их решить.

Я объяснил, что и как, поделился парой обычных секретов искателей и рассказал, кому лучше сбывать, чем явно продемонстрировал немалый опыт в этом деле. Внимательно выслушав, дтректор с задумчивым видом отпустил меня.

Кстати, ментам я сдал реальный схрон, из которого забрал карабин Мосина, а ментов успокоил тем, что дверь в подвал снова забил монтажкой, когда уходил. Если кто-то захочет туда попасть, конечно, попадёт, два месяца всё же прошло, но пусть проверят.

Вскоре смена в пионерском лагере закончилась, и я на поезде вернулся обратно. Нас, детдомовских, было трое в этом лагере, все состояли в спортивных секциях.

В детдоме, понятно, до директора уже дошла информация. Пришёл наш участковый, и целый час мне компостировали мозг, объясняя, что такое хорошо и что такое плохо. Потом спросили, всё ли я понял, и, получив подтверждение, отпустили. Понятно, что я теперь был под присмотром.

Но вскоре начался новый учебный год, я пошёл в пятый класс, и, к моей радости, директриса смогла найти мне нового учителя, который стал заниматься со мной индивидуально, по прямому распоряжению директора школы. Это был учитель немецкого языка.

Ладно, изучу немецкий, а что дальше? В советских школах обычно изучают три иностранных языка: английский, немецкий и французский. И всё. Как бы действительно в языковую школу не спровадили. А там чем помогут? Все те же три языка. Ладно, будем думать.

Очередной учебный год не сказать что прям уж пролетел. Для начала меня включили в состав участников нескольких школьных олимпиад (наконец время пришло), и я взял все победы. Постарался не показать, как легко мне это далось, продемонстрировал напряжённую работу мысли. Но мои учителя, похоже, разгадали мою игру: за три года уже знали меня как облупленного.

Учитывая, что против меня были пятиклассники другой школы, а я младше их всех по возрасту, мной сразу заинтересовались, как и опасался директор. «Покупатели» языковедов сначала вели себя как-то пассивно, впрочем, и олимпиады были не по языкам. Однако и до них наконец дошло, что я полиглот. Приезжали два преподавателя из спецшколы, тестировали меня и были приятно удивлены.

Я уже активно осваивал немецкий язык, начал говорить на нём, хоть и с акцентом, и мы с учителем этот акцент убирали. Это всё происходило до Нового года. Новый тысяча девятьсот шестьдесят четвертый я встречал с интересом: что он мне принесёт?

И вот когда он наступил, пошли ходоки. Сначала к директору школы, но она держалась до конца. Меня вызывала, спрашивала, хочу ли я в другую школу, и когда я отвечал отрицательно, разводила руками: мол, сами видите.

Потом принялись ходить к директору детдома, и он, видимо, начал сдавать позиции. А может, сверху на него надавили, я не знаю. Но, в отличие от школы, меня не вызывали и ни о чём не спрашивали. А в апреле, когда мне исполнилось одиннадцать, директор объявил, что следующий учебный год я начну в новой школе.

Дело было в его кабинете, куда меня привёл дежурный. Я молча выслушал заявление директора и ответил:

– Нет.

– Что значит «нет»?

– Просто нет.

Директор снял очки и с недоумением посмотрел на меня. Обычно во всём, что касалось учёбы, я не возражал, к чему все привыкли. Вот по личной жизни как раз наоборот, все уже усвоили, что ко мне своими грязными ручонками лезть не стоит. Впрочем, это не мешало им повторять раз за разом одни и те же ошибки.

А вообще, я торопился, опаздывал на репетицию. Мне давно уже намекали, что пора выдать что-то новое музыкальное. Я прикинул и вспомнил детскую музыкальную сказку «Волк и семеро козлят на новый лад». Причём помнил я её хорошо: столько раз ставил сыновьям на проигрывателе эту пластинку. Напел – понравилось. Набрали взрослых исполнителей, и они работали над ней. Это последнее по творчеству, на этом хватит, и так неплохо кормлю детдом, отчисления ему шли хорошие.

Впрочем, директор знал, что у меня имеется и другой репертуар: старшакам по их просьбе «что повзрослее» я сбацал первые музыкальные исполнения сказки про Кощея от «Сектора Газа». Я ведь говорил, что пока двести лет жил в магическом мире, слушал музыкальную шкатулку, а будучи фанатом этой группы, за двести лет я вызубрил сказку от и до.

Директор тогда немного послушал за дверью и разогнал старшаков. На меня он после этого взглянул как-то по-новому. А среди старших воспитанников мой авторитет поднялся на огромную высоту. Теперь, чтобы дослушать сказку до конца, мы активно искали укромные места, а нас не менее активно ловили.

А ещё эту музыкальную сказку про козлят закончить нужно. Сейчас коллектив дорабатывал исполнение до идеала, после этого запишут уже на пластинку. Впрочем, там уже и без меня обойдутся, исполнительный режиссёр был вполне неплохой, суть уловил верно, а я так, на шероховатости указывал.

Причём до студии звукозаписи я сам доезжал на троллейбусе, без сопровождения. Вот и сегодня после уроков, вернувшись в детдом, я оставил школьные принадлежности и хотел было двинуть к выходу, как меня перехватил дежурный и доставил к директору.

– Даже так? Впрочем, решение уже принято, тебя оформляют в спецшколу. Получишь проездной, здесь прямая линия, без пересадок.

Я лишь молча пожал плечами. Директор с подозрением глянул на меня, но отпустил, вернул очки на нос и продолжил работать с документами.

Эх, ко мне надо было подходить, ко мне. Директор моей школы это поняла. Мы поговорили, и я прямо сказал, что их школа устраивает меня по всем параметрам и менять шило на мыло я не желаю.

Очень странно, что в детдоме не поинтересовались моим мнением. Ведь если меня переведут куда-то без моего на то желания, я просто скачусь на двойки, и спецшкола сама вернёт меня обратно: ей двоечники не нужны. Я учусь не для галочки, а для себя, и какие оценки будут в аттестате, мне глубоко начхать.

Директор школы взяла с меня слово, что я буду учиться в их школе, и я выполню своё обещание. Я знал, почему она так яростно боролась за меня: в этом заключалась возможность получить серьёзные бонусы для школы. Школа, отличившаяся по каким-либо параметрам, получала всё новое.

Например, у нашей школы до сих пор была старая убитая полуторка, на которой старшаки учились ездить, эту же машину гоняли по школьным делам. А тут открывалась возможность получить новую технику, и это был только один из плюсов, и не самый большой. Наша директриса метила сесть повыше, а я мог стать неплохим толчком для её карьеры. Она могла бы сесть в замы министра образования. В общем, было за что побороться.

Пролетели школьные экзамены, я перешёл в шестой класс. Мне предлагали экстерном перескочить дальше, в седьмой, знали, что смогу, но я вежливо отказался. А что делать, когда закончу школу? То-то и оно. В вуз я не пойду, не хочу забивать голову ненужными знаниями. А школу, десятый класс закончу как раз, когда паспорт получу, а это уже кое-что.

На замечание классного руководителя (а он у нас мужчиной был) о зарывании таланта в землю я лишь махнул рукой: становиться учёным или кем-то подобным я тоже не хотел. Правда, учителя особо и не настаивали: мол, до окончания школы ещё много времени, планы ещё сто раз поменяются, особенно если исподволь подталкивать и менять мировоззрение школьника в нужную сторону. Ну, увидим.

Когда закончился учебный год, я записался в два пионерских лагеря: для детдомовцев это обычное дело, бывало и на три смены записывают. Уже давно прогремели майские праздники, наступили тёплые денёчки, поэтому я, в лёгкой рубашке и брюках, с уверенным видом покинул территорию детдома (у меня давно уже был свободный выход, директор дал) и направился к остановке.

Потеря сарая в прошлом году серьёзно ударила по мне: деньги потерял, технику. Многие планы пришлось поменять. Так что стал искать другие варианты. Причём поисками начал заниматься уже после Нового года, в этом, шестьдесят четвёртом: до этого меня плотно опекали. Сейчас участковый заходил изредка, проверял, видел, что к прежним заработкам я не возвращаюсь, и, наконец, меня отпустили с поводка. Я это именно так видел.

Так что вскоре я взял дело в свои руки. Не стал искать посредника, который бы купил или арендовал мне такой сарай, поступил проще. Недалеко от нас был район со старыми многоквартирными домами из красного кирпича, которые тоже через пару лет должны были снести. Меня интересовали старушки, что сидели на лавочках и общались. Вообще, такие старушки – отличный источник неиссякаемых сведений для участкового. Конечно, опасно с такой старушкой связываться, но я рискнул.

Приглядев одну, я поймал момент, когда она сидела в одиночестве, ожидая подружек, подошёл и сел рядом. Разговорились. Сараем своим она не пользуется, вот и сдала мне в аренду. Пришлось покопать, замело дверь, но сарай был отличный, даже грузовой мотороллер зайдёт. Старушка на одну пенсию жила, да ещё дочке помогала, а у той больной ребёнок. Денег постоянно не хватало, так что плата за аренду сарая – хоть и небольшая, но помощь.

Уверен, что вскоре информация дойдёт до кого нужно, но ничего опасного я в этом сарае не держал. Да, сменил замки на свои, да, там лежали мои вещи и стояла новая зелёная «Вятка», но ничего незаконного. На самом деле я просто закрепился в этих покосившихся деревянных сараях. Их тут пять десятков. Из них один принадлежал лежачей старушке, которая давно не ходит. Вот у неё я и держал самое интересное. Это, кстати, был другой сарай, в соседнем дворе.

В том же доме, где жила лежачая старушка, была опечатанная однокомнатная квартира с дровяной печкой. Хозяин квартиры надолго сел, уйдя год назад по этапу. У меня было несколько комплектов отмычек, которые я нашёл в схронах, так что открыть входную дверь, не нарушив бумажку и не побеспокоив соседей, было несложно. Прибрался, подготовил жильё на всякий случай. Сделав тайник, кое-что держал там: оружие, деньги, не более.

И вот до отъезда на первую смену в пионерский лагерь остался один день. Завтра мы собираемся у школы, распределяемся по автобусам и уезжаем. А тут меня вызывают к директору. Я как раз заканчивал обедать, так что быстро запил булочку чаем и поспешил за дежурной.

В кабинете кроме директора и его зама по воспитательной работе, склочной дамочки, с которой у нас вооружённый нейтралитет, присутствовал также и участковый. С кем бы поспорить, что разговор пойдёт о сарае?

– Терентий, ну мы же договорились! – с возмущением сказал директор. – А что мне сообщают? Ты снова за старое.

– Мы не договаривались. Вы озвучили своё мнение, я его выслушал и остался при своём. А в чём дело?

То, что сарай придётся сдать, это ясно. Во втором, принадлежащем лежачей старушке, стоял «Муравей», он для поездок предпочтительнее. Я его уже трижды использовал, в тёмное время, и он здорово мне пригодился. Хотя мотороллер тоже не простаивал.

Вообще, у меня уже имелся запасной вариант. Найти из девчат-выпускниц подходящую особу, покрасивее (уже есть три на примете), и договориться. Не как с Алексеем, но похоже. Куплю ей дом с участком, может даже не работать, буду её содержать. Мотоцикл куплю, на неё оформлю и буду пользоваться всем, как своим.

А как время придёт, она станет моей любовницей, не придётся искать на стороне, уговаривать. Это очень непросто, особенно в Союзе: воспитание не даёт. Чёрт, да в каком-нибудь селе или деревне девушку уговорить куда легче, чем в городе, там нравы проще. Если удастся сговориться, буду заботиться о ней и детях.

Кстати, дежурная, которая привела меня к директору, как раз в этом списке. Она выпускается в следующем году. Пока шёл за ней, взгляда не сводил с волнующих форм под юбкой. Она явно знала, какое впечатление производит, и я уверен, что её борозду ещё никто не вспахивал, об этом сразу стало бы известно. А паспорт она уже получила, можно будет всё покупать и оформлять на неё.

Олеся (так звали девушку) не оканчивала нашу общеобразовательную школу, а после восьмого класса поступила в кулинарное училище, где и училась на данный момент. Сейчас у неё была практика, и Олеся проходила её в нашей детдомовской столовой.

Вот обо всём этом я и раздумывал, пока стоял перед столом директора. На меня смотрели три пары глаз.

– Опять что-то придумывает, – озвучила свои подозрения воспитатель. – От этого Мальцева одни только проблемы.

– Как интересно. – Я разозлился, но старался не показывать этого. – И где от меня проблемы? Объясните, мне вот самому интересно.

– Пожалуйста. Сарай, где оружие и патроны сгорели, чей? Теперь вот что-то новое.

– Да что вы? А при чём здесь вы и детдом? Вы отвечаете только за то, что происходит на территории детдома. А что вне её – это не ваша зона ответственности. Пожар не я устроил, да и не доказано до сих пор, что я виноват в том, что оружие сгорело. Это всё голословные обвинения. Вы скажите, что я натворил на территории?

– А песни твои срамные?

– Это тоже творчество, которое нашло своего поклонника.

– Весь детдом уже напевает, в том числе и в школе, мне директриса жаловалась.

Ехидство так и пёрло из уст зама по воспиталке. Я на это только пожал плечами. Сказку я спел всю, многие записывали и теперь старались перепеть в разных группах по интересам. Так что неудивительно, что кто-то да слышал.

Вообще, я старался создать образ не пай-мальчика: вербовка от органов ещё висит надо мной дамокловым мечом, поэтому стараюсь не соответствовать. Вот только не особо получается, всё это явно считали просто подростковым взбрыком.

Дальше собрались и поехали к сараю. Ради этого директор использовал наш детдомовский ГАЗ-51, мы с участковым сидели в кузове. Вскоре подошла старушка и присутствовала при опросе, отвечая, какие вещи принадлежат ей, а какие нет. Она виновато прятала глаза, понимая, что сама всё разболтала подружкам, которые и донесли кому нужно. Потеряла маленький, но стабильный доход в пять рублей в месяц. Ну, в принципе, я на это и рассчитывал.

Участковый обыскал сарай, всё перебрал, мои вещи вынесли наружу. Мотороллер втроём подняли в кузов. Всё забирали, даже замок мой, старушка свой обратно вернула.

После этого мы вернулись в детдом. Вещи мои, составив опись, отправили в гараж, по ним будут решать. Я пока свободен, насчёт меня тоже будут решать. Даже любопытно стало, какой педагогический взбрык у них произойдёт.

Слухи уже вовсю по детдому гуляли: наш шофёр ещё тот болтун, секрета ему не сообщишь – все узнают. Да и зам по воспиталке злорадствовала. Поэтому когда я после ужина подошёл к Олесе, она с иронией спросила:

– Плакаться будешь, как тебя ограбили?

– Уже знаешь?

– Половина мальчишек на твой мопед полюбоваться успела, кое-кто даже посидел: дядя Шура разрешил.

– Не мопед, а мотороллер.

– Не знаю, не разбираюсь.

Дядя Шура – это и есть наш штатный шофёр, он же завгар. Впрочем, она не первая, кто успел мне об этом сказать, так что я не удивлён.

Я пожал плечами, показывая, что мне не до этого, и сказал:

– Есть тема для разговора, но с глазу на глаз.

– В парк?

– Там малышня носится, нормально не поговоришь.

– На улицу не пойдём: я слышала, тебе запретили выход. Так куда?

Она явно заинтересовалось. Все знали, что я чепуху не предлагаю, поэтому Олеся поглядывала на меня с любопытством.

– Есть ключ от кабинета Зинаиды, зама по воспиталке. Она уже ушла домой, остался только дежурный воспитатель. Там и поговорим.

– Ну идём.

Мы зашли в административное здание. Олеся сказала дежурному, что мы идём в музыкальный класс, где ещё шёл урок. Поди проверь, куда мы на самом деле, дежурный проверять точно не будет. Сюда так просто не пускали: жилые корпуса – это правое и левое крыло, столовая и кухня как пристройка к левому крылу.

Отмычкой я вскрыл замок нужного кабинета. Олеся, с любопытством за этим наблюдавшая, вошла первой, а я следом, заперев за нами дверь.

– Ключ, значит?

– Ну, хвали меня, хвали.

Олеся прыснула. Говорили мы негромко: иногда кто-то проходил по коридору, не стоило привлекать внимание. Олеся села на край стола, а я – на стул у входа, их тут у стены целый ряд стоял.

– Так что ты хотел? – игриво покачивая ножкой, спросила девушка.

– Тебя.

– О как? – Смутить её было непросто. – А мальчик уже вырос?

– Ну, в том смысле, который ты имеешь в виду, мальчик вырастет года через два. Кстати, я как раз рассчитываю на то, о чём ты подумала. Первой у меня будешь. А вообще, предложение такое. Ты же знаешь, что это я дал Алексею деньги на его дом? Так вот, я даю тебе денег, ты вместе со мной покупаешь дом в частном секторе, прописываешься в нём и ни в какой колхоз поваром не едешь. Я знаю, это не твоя мечта. А готовить ты умеешь, да и любишь, иначе ушла бы куда-нибудь на должность руководителя, любишь покомандовать.

Я буду тебя содержать, летом будешь на море отдыхать. Можешь даже не работать, а заниматься домом и огородом, выращивать всё, что хочешь. Это ты тоже любишь, вон какие помидоры вырастила в колхозе два года назад. Дом будет оформлен на тебя, но в течение семи лет он будет общим, а после истечения этого срока станет только твоим. Я в армию уйду, сама понимаешь. Никаких мужчин, у тебя он уже есть, и это я. Изменишь – всё уничтожу, у разбитого корыта останешься.

Содержание детей, а они наверняка будут, тоже на мне. Чтобы не думала, что я обещаю, а сам мелочовкой откуплюсь, двести рублей в месяц чисто для тебя и по сотне на каждого ребёнка. Это алименты до восемнадцати лет. Двести рублей тебе, пока ты со мной живёшь. Лет через семь, если захочешь, к другому мужику уйдёшь, я буду не против, но тогда содержать тебя будет уже он, а я только за детей платить буду.

Сама понимаешь, до женитьбы у нас не дойдёт, но ты будешь в шоколаде: свой дом в столице, мотоцикл, автомобиль, всё на тебя оформлю, хотя пользоваться буду сам. Но если хочешь, учись, сдавай на права и катайся, я буду не против. Мне нужна надёжная берлога, стоянка для техники. Всё это будет оформлено на тебя, и у меня уже ничего не отберут, как сегодня.

Олеся задумалась. Она не была домашней девочкой, чтобы с возмущением отвергнуть моё предложение. Детдомовские взрослеют быстрее и раньше понимают, чего хотят от жизни. Есть, конечно, блаженные, героиня Тося из фильма «Девчата» тому пример, но такие редкость.

Вот и Олеся не стала с ходу отвергать моё предложение. Оскорблением его она явно не считала. Да и где тут оскорбление? Большинство девушек также продаются, просто подаётся это более красиво: любовь, вторая половинка, чувства. Мы, детдомовские, более циничны и умеем правильно расставлять акценты. Выходят девушки замуж, мужья их содержат, живут они в доме мужа.

Тут то же самое, разницы особо нет, но она будет полноправной хозяйкой своего личного жилища. Мужа ей особо и не надо, сама любит покомандовать, да и меня ей хватит. Детей обещал, это инстинкт, а ради такого на многое можно пойти. Олеся точно знала, что она хочет, можно было назвать её меркантильной.

Моё предложение не совсем совпадало с её планами, но и негативно к нему она не отнеслась. Сидела и думала, продолжая покачивать стройной ножкой. Олеся знала, что она красотка, знала себе цену, парни за ней табунами бегали. Взять Марину, её ровесницу. Тоже красивая, но отрицала это, считала, что её оскорбляют, называя красивой. Каждому своё.

– Сколько у меня есть времени подумать?

– Завтра я еду в пионерлагерь на первую смену, надеюсь по приезде получить ответ. Если что, мы ни о чём не говорили, и общаться постараемся на людях поменьше.

– Получишь ответ, – пообещала Олеся. – Но допустим, я дала согласие. Возникнет вопрос: а от кого дети? Что отвечать?

– Влюбилась без оглядки, одна бурная ночь на курорте в Крыму, зовут то ли Витя, то ли Валера, где живёт, не знаешь. Детям дашь свою фамилию, Воронова, в отчестве – прочерк, а то имя у меня уж больно редкое. А соседям будешь представлять меня младшим братом. На меня никто не подумает.

– У тебя на всё есть ответ, – сказала она.

Я был с ней согласен. Впрочем, Олеся была не единственной кандидаткой на эту роль. Скорее всего, ещё одну сговорю, чтобы два дома было, два убежища.

– Ну что ж, поговорили, теперь разбегаемся. А я пока вторую кандидатку приведу.

– Так, стоять!

По-моему, эхо отозвалось даже в коридоре.

– А?

– Это ещё кого? Маринку? Видела, как ты на неё поглядывал на ужине.

– Ну да, глазастая. Не сработает с тобой – сработает с кем-нибудь другим. А если обе, так даже лучше, обеих содержать буду.

– Запрещаю! – Олеся даже зашипела. – Я ревнивая. Как решу – скажу. А если откажусь, тогда и говори с остальными. И чтобы кроме меня больше никого.

– Ладно.

На этом закончили, и я запер кабинет. Мы по отдельности покинули здание. Ревнивая она, как же. Меркантильная – это да, делиться не хочет. Да она согласна уже на всё, просто время выжидает для приличия. Ладно, будем ждать ответа. А пока отдыхать, скоро отбой.

Утром новость: в наказание я никуда не еду. Пионерский лагерь, прощай. Буду всё лето помогать воспитателям здесь: приводить здания в порядок, красить и всё остальное. Буду под присмотром. Ну, это они так думают. А для меня это даже лучше.

Олеся подошла ещё утром, во время завтрака (она сегодня на кухне), и кивнула: мол, согласна. То-то.

Остальные с вещами пошли к школе, где ждали автобусы, а я вернулся и стал раскладывать вещи. Кто-то сочувствовал мне, кто-то злорадствовал – разные у нас детишки.

– Удачи. Хорошего отдыха, – желал я уезжавшим воспитанникам.

Две недели я честно делал то, что велели. В нашу школу меня не отпускали: а всё, я там уже не числюсь, уже оформлен перевод в спецшколу. Две недели я маячил на территории детдома, выход мне был разрешён только с сопровождением. Один раз я пропал на несколько часов, и после этого моё местоположение стали отслеживать ещё строже.

За эти несколько часов, когда я отсутствовал, я помогал Олесе купить дом. Она имела куда больше свободного времени, подыскивала варианты. Нашла шесть, которые она уже посмотрела и ей понравились. И в тот день мы осмотрели дома уже вместе.

Нас обоих устроил небольшой домик на три окна. Стандартная планировка, тут везде так. Сбоку прилипала веранда, вся в окнах. Дом был обшит рейкой, выкрашен зелёной краской, но стоял на кирпичном фундаменте.

В доме были водопровод и газ, причём не только варочная плита, а индивидуальное газовое отопление. Большая редкость даже по Москве, однако хозяин, бывший строитель, сделал врезку, вполне официально, рядом вели трубы к больнице.

При доме был небольшой огород, соток пять, но не засажен, трава разрослась. Дом продают с весны, потому и не сажали. А причина долгой продажи – высокая цена.

На участке были два сарая, полноценный гараж, пусть и деревянный, липовая баня. Участок отличный, ухоженный, вокруг сад. Олеся как увидела домик, так в него и влюбилась. Так что деньги я дал, добавив тысячу сверху на хозяйство, и Олеся купила дом. Оформление и прописка заняли неделю.

Кстати, вот так купить дом с участком на территории Москвы не так и просто. Одного только желания владельца недостаточно, должен присутствовать участковый. Если покупатель живёт в Москве, проблем нет, а если из другой области, то проблемы будут. В общем, сложно всё.

Паспорт Олеси хранился в сейфе у директора детдома. Ей пришлось сказать, для чего он ей нужен: мол, богатый поклонник, из литераторов, дарит недвижимость. Директор задумчиво покосился на меня (я вообще в парк шёл, мимо случайно проходил), вздохнул и выдал паспорт.

Когда Олеся купила дом и прописалась, я свалил из детдома, оставив в тумбочке записку: мол, лишили меня отдыха, так я сам себе его устрою, на море. Пусть ищут. Конечно, таким образом я усложняю свои отношения с администрацией, но они первые санкции ввели, вот и пусть получают ответку. Директор прекрасно знал, что я не выношу, когда лезут в мою личную жизнь, но полез. Опять.

Дня через три после того, как я исчез из детдома, директор приходил к Олесе, расспрашивал, как ей живётся. Она показала ему своё хозяйство. Я тем временем скрывался на чердаке. Директор насчёт меня спрашивал, на что Олеся ответила, что меня не видела. Директор ушёл.

Планы были такие: до августа готовим дом и участок к зиме, многое сделать надо. В сентябре Олеся на рынке купит что нужно, сделает запасы на зиму. Она в доме уже две недели жила, привыкала, и, судя по довольной мордашке, ей всё нравилось.

А в августе мы поедем путешествовать по стране: Чёрное море, Абхазия и всё такое. В общем, Союз посмотрим, а то Олеся дальше колхоза никогда и не ездила. Она тоже из подкидышей, как и я. Билеты на поезд уже были куплены. Я договорился с кассиршей, и она отложила нам два купейных места, верхнее и нижнее.

Вот что мы успели сделать до начала августа. Я нанял старичка, он прикатил на телеге и с помощью лошади качественно распахал весь огород. Осенью ещё раз вспашем. Тот же старичок привёз двенадцать телег конского навоза. Раскидывал я его уже сам, как раз перед вспашкой.

Потом мы снесли старый скворечник туалета и закопали яму; к тому моменту уже стоял новый туалет. Яму под него я сам копал, а туалет привезли готовый на машине, заказал у плотников, дав размеры. Они его и занесли, и установили.

Потом я вышел на прораба, работавшего там, где строили новый микрорайон с высотками. Золотая печатка с рубином привела его в благодушное настроение, и он слевачил. Правда, оформили всё как полагается, через бухгалтерию, чтобы у него проблем не было.

Прораб пригнал экскаватор, выкопали в огороде яму, краном спустили бетонные круги, выкопали траншею к дому, провели трубу для канализации, а в доме сделали душевую и поставили унитаз. За печкой получился санузел, помещение обшили пластиком изнутри и деревом снаружи, приладили дверь. Там же умывальник поставили. Вода грелась от труб отопления, в них вварили бак. Понятно, что летом вода холодная, но летом и садовый душ есть.

В принципе, по дому это всё, да и большую часть работ я делал сам. Олеся, как хозяйка, везде присутствовала, подписывала счета и платила. Она купила хороший проигрыватель, несколько десятков пластинок, телевизор: на крыше осталась антенна от прошлых хозяев. Холодильник взяла, пришлось в магазине на лапу давать.

А уж когда кухню оснастила, я только головой качал: повар есть повар, это её вотчина. И готовила изумительно, я боялся потолстеть, даже с тем активным образом жизни, который я вёл.

Ну и последней покупкой стал зелёный полугодовалый мотоцикл Иж-56. К дому его перегнал бывший владелец, сразу после оформления в нужной структуре, а загнал в гараж уже я. Я пользовался им дважды, вечерами, когда темнело.

А потом мы отправились на отдых и вернулись двадцать восьмого августа, загорелые до черноты. Целую неделю были в Крыму, потом автобусом добрались до Абхазии. Там здорово, места очень красивые. А шашлыки какие! Так и тают во рту. Мы сняли жильё, купались и загорали. Олеся была в восторге и сказала, что обязательно повторим следующим летом.

Я обещал. Только пусть она за зиму сдаст на права, тогда поедем на машине. Лучше, когда своё авто, удобнее. Олеся обещала, она уже записалась, и с сентября у неё начнутся уроки в автошколе. Также это последний учебный год в кулинарном училище.

Пару раз я попытался провести инициацию – глухо. Вообще, я бросил эти попытки, уже почти два года прошло, но вдруг решил проверить ещё раз. Нет, ничего.

Когда мы были в Крыму, я навестил местный клан Греков. Это мои родители по первой моей жизни. Я в каждой жизни обязательно здесь бываю. В первый раз узнал, что мама моя умерла в младенчестве. Во второй раз – что семья отца и он сам погибли в войну. Сейчас, в третий раз, даже боязно было узнавать, но оказалось, порядок. Они уже поженились, живут в Горьком, куда недавно переехали из Казани, имеют троих детей.

Сутки мы в доме отходили от поездки. На следующий день с утра Олеся отправилась на рынок, закупаться овощами и всем необходимым для зимы. Погреб сухой, почищенный, но пустой. А я двинул в детдом, сдаваться. По пути заглянул к тому старику, что огород нам пахал. Договорились, что снова вспашет, Олеся его завтра с утра ждать будет, она там чеснок хотела посадить.

В детдоме воспитатели встретили меня косыми взглядами, а детишки – любопытными. Все наши уже были тут, готовились к школе.

А меня сразу вызвали к директору.

– И как это понимать, Терентий?

– А что, записку не нашли? – удивился я.

– Нашли.

– Так в чём вопрос? Отдыхать меня не отпустили, поэтому я сам себе отпуск устроил. Вон как загорел.

– Оставили тебя не совсем в виде наказания. Хотели показать в детской передаче, о песнях. Её уже в программу передач внесли, а ты пропал. Как я выглядел?

– Предупреждать надо, – пожал я плечами.

Расстроенным от такой новости я не выглядел, мне это всё не нужно. Рожа была довольной, но это от прошедшего отдыха.

– Передачу перенесли на сентябрь, так что готовься.

– Зачем мне это? – прямо спросил я.

– Не хочешь?

– Нет.

– Иди и подумай. Хорошо подумай. Ругать тебя не буду, раз вернулся здоровым и отдохнувшим. Иди, а я пока сообщу участковому о твоём возвращении. Всё же власти пришлось оповестить.

Я покинул кабинет директора. Зам по воспитанию также немного меня пропесочила, после чего отпустила.

Снова потянулись будни. Участковый поругал, опросил и убыл. Первого сентября меня сопроводили в новую школу, дальше я ездил сам. Знаниями я там не блистал. Месяц меня терпели, потом к директору вызвали, а я дурачка включил.

В языках я всё же был хорош, но и в школе все те же три языка давали: английский, французский и немецкий. Интереса у меня к ним не было, а остальное я и в своей школе мог изучать. Тем более директриса соблазняла меня тем, что вскоре должен прибыть учитель итальянского, которого она нашла и выдернула из какой-то глубинки.

Однако переводить обратно меня пока не спешили. До самого нового года я тупил, меня не раз вызывали к директору, классная руководительница хотела поговорить.

Во время очередного вызова я не выдержал.

– Честно хотите поговорить? – прямо спросил я. – Что ж, я не против. Когда вы решили меня к себе перевести, вы меня спросили, хочу ли я этого? О какой учёбе может идти речь? Да я буду её саботировать, пока вы меня назад не вернёте. Я верный, и верен не вашей школе.

Наверное, давно надо было поговорить начистоту. На следующий день меня перевели в прежнюю школу. Скандал среди директоров был, но его быстро замяли.

Директриса своё обещание сдержала, так что я начал «изучать» итальянский. Кстати, её план сработал, и я стал одним из двигателей её карьеры. Через два месяца после моего возвращения она оставила должность директора школы и получила вожделенное место в министерстве.

А нам прислали нового директора. Думали, завуч им станет, но кто-то из начальства протолкнул своего протеже. Как я уже понял, ни рыба ни мясо, с таким каши не сваришь. Новый директор – мужчина, в прошлом учитель истории. Его послужной список вполне соответствовал должности директора.

Проблем он мне не доставлял, и этот учебный год я заканчивал неплохо. Учительница, которая вела химию, в частном порядке занималась со мной итальянским. В кинопередаче я всё же поучаствовал, заведующий детдомом остался доволен.

Олеся освоилась в роли хозяйки личного особняка. Полгода она проходила обучение вождению, став к тому времени восемнадцатилетней, и в итоге получила заветные корочки. После чего сосредоточилась на учёбе в училище. Я обещал ей машину на выбор, горбатый «Запорожец» или «Москвич-407». Она хотела «Волгу», но понимала, что рано нам такую машину, нужно что-нибудь неприметное, поэтому согласилась на «Москвич».

Пролетел апрель, школа готовилась к экзаменам. Мы с Олесей договорились в ближайшее воскресенье пойти на авторынок.

А второго мая в городе вдруг началась стрельба. Было раннее утро, выстрелы разбудили всех. Меня это удивило. Нет, меня это шокировало! Чёрт, да там танковые пушки бьют!

На перекрёстке появились солдаты. Никого не пропускали. А потом они застрелили сотрудника милиции. Я сам не видел, слух принесли старшаки. Ещё был бой у райотдела милиции; те, кто там был, отбивались до последнего.

Хрущёва сняли в прошлом году, осенью, тихо и мирно. Сейчас по радио играют «Лебединое озеро», по телевизору тоже, а по уличным громкоговорителям военный комендант города предупреждает, что людям запрещено покидать дома, велено пережидать в жилищах, так как выходить на улицы опасно.

Стало ясно – военный переворот. Даже интересно: это у кого такие стальные яйца оказались, что он на подобное пошёл? Список лиц, способных поднять армию, не такой уж и большой. Главное, чтобы гражданской войны не было, это самое страшное, что может произойти со страной.

Наш директор сразу согнал всех в бомбоубежище, которым у нас служило овощехранилище. Оно как раз пустое было: запасы за зиму подъели, помещение помыли, сушили. Вот там мы и укрылись. Ожидали. Некоторые идиоты ещё радовались, что уроков сегодня не будет. Жест «рука – лицо» вышел у меня восхитительно.

Вдруг овощехранилище содрогнулось. Поднялась пыль, с потолка посыпался мусор, помигав, отключился свет.

Что-то всё это меня сильно напрягает.