Бентли.Из этого ничего не выйдет, моя дорогая. Норма.Почему? Бентли.Во-первых, потому, что Белин, очевидно, успел уже продать эти вещи. А во-вторых... Петерсон официально запретил мне заниматься делом Макарова. (Отодвигает конверт от себя.) Норма.И ты принял это к сведению? Бентли.Я только офицер, Норма. Норма.А я до сих пор думала, что ты не только офицер. (Прячет конверт и бумаги в сумку.) Бентли.И ты была права. Но что ж мы сможем сделать, дорогая, если против нас выступила грозная бюрократическая машина, которая беспощадно раздавит каждого, кто осмелится стать ей на пути? Эта машина только в одном случае выходит из строя, когда она наталкивается на Россию. Теперь тебе понятно раздражение Петерсона? Норма.Понятно. Бентли.Ты знаешь, что происходит сегодня в лагере перемещенцев? Достаточно было невинной демонстрации в защиту Макарова, чтобы власти запретили этим людям в течение недели оставлять бараки. Можешь пойти полюбоваться. Зрелище, достойное богов; вся военная мощь Соединенных Штатов свалилась на головы двух тысяч безоружных белых рабов. Сверхмощные танки патрулируют на улицах города, вокруг лагеря снуют бронемашины. Но самое удивительное в этой комедии то, что она каждую минуту может превратиться в трагедию. Наши мыловары умеют стрелять в безоружных! И в грудь и в спину — в зависимости от объекта; но своим соотечественникам они предпочитают — в спину. Норма. Зачем ты мне говоришь все это? Бентли.Подумай, стоит ли из-за одного-единственного человека идти так напролом, так отчаянно в такое время, когда, может быть, завтра твоя помощь будет нужна десяткам тысяч? Мы, Норма, входим в полосу мрака еще более страшного, чем тот, который покрывал Европу на протяжении последних лет. Норма(со слезами в голосе).Нет, нет! Никогда в это не поверю!.. Я не поверю, чтобы петерсоны могли когда-нибудь диктовать миру историю. Я не была на войне, я не видела и не знаю, как взрываются бомбы, но я видела слезы матерей, я видела огромное кладбище наших убитых в Люксембурге, я осматривала концлагерь в Дахау, и я не могу, не могу поверить, чтоб все это не оставило следов в человеческих умах и сердцах... Бентли.Норма, милая моя! И ты хочешь стучать в сердце Петерсона? Норма.Да! Может, достучусь и до сердца твоего Петерсона! А если это не удастся мне, то буду стучаться в другие сердца — человечество не состоит из одних петерсонов! Ты считаешь, что не стоит лезть на рожон из-за одного-единственного человека. Стоит! Макаров — не только севастопольский моряк, солдат, он — символ, и если бы я сегодня махнула рукой на его судьбу, моя совесть сказала бы мне: ты махнула рукой на судьбу всего человечества. И если мы позволим этим твоим охотникам за скальпами убить Макарова, так же как позволили несколько дней назад убить Анну Робчук, то завтра они протянут лапу за скальпами наших братьев и сестер. Неужели ты этого не понимаешь, Эдвин? Неужели ты в лучшем случае только Гамлет? Бентли(помрачнев).Гамлет? Тот был принцем, и у него было больше возможностей влиять на ход событий, чем у меня. А впрочем, сегодня это единственная роль, которая дает человеку возможность быть свидетелем не только начала конца, но, пожалуй, и самого конца. Норма.Свидетелем!.. И это все, что я могу ждать от тебя, да? Бентли(развел руками).Я не создан для роли Дон Кихота. Наконец, может, и я согласился бы на эту роль, если бы имел дело с баранами Сервантеса.Пауза.