11

Викентий Павлович как раз успел вернуться в пансионат к завтраку. О страшном происшествии с Гретой все уже знали от Лютцев, а ему пришлось рассказывать последние новости и подробности – о найденном мертвом теле Лапидарова и исчезновении Ганса. Смерть Лапидарова поразила всех. Его не жалели, а тем более сейчас, после гнусного нападения на Грету! Просто никто этого не ожидал: искали ведь убитого Замятина, и постояльцы пансионата были внутренне готовы к тому, что вот-вот обнаружится тело несчастного молодого человека. И вдруг – мертвый Лапидаров! Но здесь хотя бы все было ясно.

– Нет, я этого парня не осуждаю! Нисколько! – убежденно говорил Ермошин. – Вот только скрываться ему не нужно. Уверен, любой суд его оправдает!

– Я думаю, – подхватила Эльза, – он просто испугался. Знаете, первый необдуманный порыв: скрыться, бежать! А вот он немного придет в себя, все обдумает и сам явится в полицию.

– Ганс отличный парень! – воскликнул Эрих. – Я его хорошо знаю, просто так он на человека руку не поднимет! И вообще он очень сдержанный… Но когда твою девушку душит негодяй!.. Тут любой не выдержит!

– Может быть, он даже и не хотел убивать, – рассудительно сказала норвежка, Инга Эверланн. – Мог просто не рассчитать силу удара. Ты помнишь, – она повернулась к мужу, – этого молодого человека? Он приходил к служанке, мы видели… У него широкие плечи, мощные руки.

Гертруда фон Кассель коротко, с ноткою презрения, хмыкнула:

– Бешенство – болезнь неизлечимая. Бешеных животных безжалостно отстреливают, даже если животное было ручным и его любили… А этот человек, он был совершенно отвратителен, хуже бешеного!

Она бросила взгляд на Эриха, и он взял ее за руку, чуть заметно кивнув. Викентий Павлович тоже переглянулся с женой, чуть улыбнувшись ей и покачав головой. Они хорошо поняли друг друга: все вокруг сразу и безоговорочно приняли на веру то, что именно Ганс Лешке убил Лапидарова. Между тем это пока что была лишь версия. Да, в ее пользу говорили некоторые факты, но доказана она не была. А для Петрусенко оставалось еще много неясных моментов.

– Дорогой господин Петрусенко, – обратился к нему фон Кассель. – Простите, но ваше инкогнито раскрыто! Мы уже знаем, что вы служите в России по полицейской части, расследуете самые сложные дела…

– И я без труда угадываю, что в такие подробности вас посвятил мой друг и бесстрашный пилот!

Ермошин засмеялся:

– Когда вы сами свой секрет раскрыли, мне ничего не оставалось, как поднять ваш профессиональный авторитет на высоту!

– Поднимать на высоту ты, дорогой, умеешь! Но я не возражаю… Да, я невольно подключился к разгадке происходящего, хотя собирался здесь отдыхать от всех дел, лечиться. Но, видно, преступления ходят за мной по пятам! Но я им не сдамся! Немецкая полиция дальше всем займется сама, комиссар Эккель свое дело знает.

– Значит, вы устранитесь? – с нотками сожаления в голосе спросила Анастасия Алексеевна.

– Не то чтобы совсем устранюсь, но постараюсь как можно меньше вмешиваться. Но если будут какие-то мысли, догадки – конечно же, подскажу.

Легко решить: «Пусть этим занимается немецкая полиция, а я продолжу отдыхать». Но от себя никуда не уйдешь: так уж устроен мозг сыщика – в любую минуту, от самого маленького толчка мысль возвращается к неразгаданным загадкам… Во второй половине дня Петрусенко всей семьей собрались в город – на всенощную. Ведь это был день накануне великого христианского праздника – Усекновения главы святого Иоанна Крестителя.

В какой-то момент вдруг зазвонили одновременно колокола. Викентий Павлович, Люся и Катюша невольно остановились, заслушавшись и крестясь, – красивый и торжественный перезвон лился, казалось, прямо из безоблачной синевы! И не только они – многие вокруг остановились и осеняли себя крестами. Черногорский князь в своем шикарном плаще, сняв с головы шапочку с пером, неистово крестился. Крестились господин и дама в остановившемся открытом экипаже, знакомый адвокат, вскинув глаза вверх, размашисто осенял себя, перекрестилась беременная англичанка в неизменном кресле… Катюша потеребила отца за рукав и, когда он наклонился, тихонько шепнула:

– Папа, я уже эту тетю не боюсь. Она, наверное, хорошая!

Именно во время всенощной Викентию Павловичу пришла в голову одна интересная мысль: да, даже в храме он не мог отрешиться от происшествия. Потому, когда они вновь вышли на улицу, он сказал жене:

– Завернем-ка, Люсенька, на эту улицу – к полицейскому управлению. Хочу кое-что подсказать комиссару Эккелю.

– Что-то связанное с Лапидаровым? Знаешь, какой он был неприятный человек, а все же… Хотя, честно говоря, я очень рада за Лютцев. Они теперь вздохнут свободно и будут жить, как жили. Это же надо было так мерзко шантажировать людей!

– Да, ты тоже обратила внимание? – подхватил Викентий. – Несмотря на все перипетии вокруг пансионата, сегодня у Людвига Августовича впервые за все время распрямились плечи. А то он все горбился… И хозяйка наша словно помолодела…

Людмила, конечно, имела в виду трагическую историю жизни и преступления сестры Людвига Августовича – Эльзы. Викентий рассказал ей, как всегда все рассказывал. Он знал, что его жена умеет хранить тайны.

Они подошли к полицейскому управлению и как раз наткнулись на выходящего оттуда комиссара. Петрусенко отвел Эккеля в сторону просто для того, чтоб комиссара не смущало обсуждение дел в присутствии женщины.

– Господин Эккель, я вот что подумал: нужно связаться с родителями Викто^ра Замятина в России. Через ваш полицейский департамент обратиться в российский департамент – там их разыщут.

– Мне казалось, это пока преждевременно, – засомневался Эккель. – Он еще не найден – ни живым, ни мертвым. Что мы им сообщим?

– Сообщите, что он пропал, его разыскивают. Родители могут что-нибудь сообщить… интересное, полезное. Что-то такое, что даст новый толчок и нам. Никогда не знаешь, откуда ждать помощи.

– Хорошо, – согласился Эккель. – Мы пошлем депешу в Россию, вашим коллегам, телеграфом. Так будет быстрее.

До конца этого дня и весь следующий баденская полиция и бригада жандармерии продолжали поиски Замятина – вернее, его тела, поскольку почти никто не чаял увидеть его живым. Искать в самом городе было бесполезно: парки и скверы здесь ежедневно и тщательно убирались, заброшенных построек практически не было. Внимательно осматривались пригородные предгорья, овраги, рощи. Хотя эта часть ландшафта была тоже довольно цивилизованной, но все-таки безлюдной.

Эрих и Труди упросили комиссара Эккеля разрешить им присоединиться к поисковым группам. Комиссар, недолго думая, позволил: парень и девушка были молоды, спортивны, а главное, знали в лицо пропавшего Замятина и могли, в случае обнаружения, сразу его опознать. Для Эриха и Труди это было, с одной стороны, таинственно-романтическим развлечением. Но не только – Эрих все-таки дружил с Викто^ром, и Гертруда жалела молодого русского аристократа, который был ей симпатичен. Они с удовольствием и без устали лазили по лесистым горным отрогам, забираясь даже выше жандармов, заглядывали в расщелины, в ямы от вывороченных с корнями деревьев, в большие дупла… Жаль только, что все оказывалось бесполезным!

Вечером второго дня в пансионат вновь пожаловал комиссар Эккель. Викентий Павлович как раз принял порцию вечерних получасовых термальных вод, чувствовал себя весело и бодро. Он, всего лишь слегка прихрамывая, вместе с Катюшей гонял по травяному газону около своего коттеджа большой разноцветный мяч.

– Мы с папой играем в английскую игру «футбол», – объяснила раскрасневшаяся девочка.

Викентий Павлович подбросил дочку в воздух, поймал и, зажав ее, визжащую от восторга, под мышкой, сделал галантный жест в сторону веранды:

– Прошу!

Они поднялись на веранду, где сидели, разговаривая, Людмила, Ермошин и Лиза. Катя тут же забралась Сергею на руки, а Петрусенко предложил комиссару:

– Мы можем уединиться в комнате…

Эккель покачал головой:

– Это не обязательно, у меня нет никаких секретных сведений. Просто я получил ответ из России от родителей господина Замятина.

– А-а! Интересно!

– Он короткий и несколько странный. Но, несомненно, мы можем узнать гораздо больше… Сейчас, прочту вам…

Эккель достал из кармана сложенный лист телеграфного бланка:

– Вот!.. «Очень рады, что наш сын обнаружился! Надеемся, он найдется и на этот раз. Подробности может рассказать его дядя, князь Томин, который сейчас находится в Карлсруэ, проживает в отеле «Европа»…» Что это означает?

Викентий Павлович перечитал телеграфное сообщение.

– Возможно, Викто^р Замятин уже однажды исчезал, – предположил он. – Впрочем, зачем гадать! Нужно ехать в Карлсруэ, к князю Томину, – это просто удача, что он здесь, так рядом… Похоже, Замятин об этом не знал!

– Вы составите мне компанию? – спросил комиссар. – Я очень надеюсь! Говорить с русским князем не всегда просто.

– Обязательно поеду, – согласился Петрусенко, а Ермошин радостно хлопнул себя по колену:

– Вот так удача! Мы с Лизой именно завтра тоже собрались в Карлсруэ – проведать мой «Ершик»!

Викентий Павлович понял, что Сергей так называет свой аэроплан «ЕР». Авиатор уже два дня ходил не хромая, говорил, что совсем не чувствует боли и что надо съездить, посмотреть – как там поживает его летательный аппарат. Для машины Ермошина на том летном поле соорудили легкий временный ангар, поставили охрану, но Сергей все же переживал. Да и, догадывался Викентий Павлович, уже рвался в небо…

– Мы с комиссаром отправимся завтра с утра пораньше, – сказал Петрусенко. – Если вас это устраивает, составите нам компанию.

Сергей весело поднял руки:

– Я птица ранняя, встану первый и вас всех разбужу!

…На вокзале Карлсруэ Ермошин и Эльза взяли экипаж и поехали на окраину, к летному полю. Петрусенко и комиссар Эккель отправились пешком – отель «Европа» располагался рядом, в центре города.

В вестибюле респектабельного и дорогого отеля было уже довольно людно. Наступало время завтрака, постояльцы спускались в ресторанный зал, но кое-кто выходил на большую, залитую солнцем веранду – там тоже были накрыты столики. Комиссар Эккель показал портье свой полицейский знак и поинтересовался русским князем. Потом он и Петрусенко сели в мягкие кресла и стали ждать. Через некоторое время портье подал им знак. Но минутой раньше Викентий Павлович и сам догадался, что статный седоусый мужчина с массивной тростью, неторопливо спускающийся по широкой лестнице, – князь Томин.

То, что подошедшие господа представляют полицию, князя совершенно не шокировало. Он радушно пригласил их за свой столик, заказал, не слушая никаких возражений, завтрак на троих.

– Если я правильно понял, вы ехали специально ко мне из Баден-Бадена? – воскликнул он, вскинув руки. – Значит, вы мои гости, и никаких разговоров!

Когда же он услышал, что речь идет о его племяннике, оживился еще сильнее. И рассказал много интересного о Викторе Замятине. Тот был единственным сыном старинной аристократической московской фамилии.

– Моя сестрица страшно его избаловала, впрочем, я тоже приложил к этому руку, каюсь! Но мальчик был веселым, добрым, открытым!

Дальше он рассказал то, о чем Викентий Павлович знал, да и комиссар Эккель тоже слыхал. Неограниченный доступ ко всякого рода удовольствиям, азартным играм, отсутствие характера да и желания сопротивляться… И вот – печальные последствия: подорванное здоровье, и физическое, и душевное. Витенька Замятин несколько раз впадал в тяжелую депрессию, развивалось слабоумие. Родители делали все, чтобы излечить сына, помочь ему. Виктор лежал в нескольких отечественных и зарубежных дорогих клиниках и даже стал как будто поправляться. И вот, год назад, родители отвезли его в Варшаву – там открыл клинику с санаторием профессор психиатрии Збигнев Круль. Его считали одним из лучших учеников австрийской знаменитости – психолога и психиатра Зигмунда Фрейда. Лечение у Круля было дорогим, но Замятиных это не смущало. Виктор остался в клинике, писал родителям хорошие письма, доктор тоже писал им, что лечение проходит неплохо, хотя есть и трудности. Но профессор надеялся с ними справиться и обещал поставить пациента на ноги, вернуть к нормальной жизни. Как вдруг, этой весной, Виктор исчез из клиники. Сбежал! Сначала они не особенно беспокоились, потому что получили от него два письма. Потом он замолчал. Сколько сил приложили родители, разыскивая его! Но все было бесполезно…

Викентий Павлович и комиссар переглянулись. Оказывается, догадка Петрусенко была верна: теперь слова из телеграммы родителей Замятина казались понятны. Конечно же, они радовались, что их сын наконец обнаружился в Баден-Бадене, жил там какое-то время. Они думают, что его исчезновение – такое же, как и первое, по его собственной прихоти! Что ж, им неизвестны все обстоятельства дела…

Князю Томину они тоже не стали рассказывать, как и при каких обстоятельствах пропал Виктор Замятин. Князь ведь тоже очень обрадовался известию о племяннике. Его новое исчезновение теперь воспринимал почти шутливо.

– А что, может, Витенька и прав! – восклицал он. – Мы все его все еще мальчиком считаем, а ему уже двадцать восемь лет! И если, как вы говорите, с рассудком у него почти что все в порядке, то его можно понять! Опека, опека, постоянные наблюдения – ведь это так надоедает, так раздражает! Вот он и исчез. А потом вновь где-нибудь объявится! Пусть, пусть поживет самостоятельно, у него, видимо, это получается. Нехорошо только, что родителям не дает знать. Но тут ничего не поделаешь, они его так воспитали. Он хороший мальчик, добрый, но эгоистичный, это есть, признаю… Такой миляга! У меня, кстати, есть здесь его фотография, одна из последних.

– Где она у вас? – тут же спросил Петрусенко.

– На втором этаже, в номере. А что, хотите взглянуть?

– Мы бы не отказались… Нет-нет, князь, не торопитесь! Давайте спокойно закончим наш приятный завтрак, это ведь не к спеху…

Когда они кончали пить кофе, князь Томин поднялся:

– Подождите меня, господа, я быстро вернусь.

Он вернулся минут через семь. Протянул им небольшой литографический снимок очень хорошего качества – четкий, контрастный. Делали его, видимо, в специальной фотомастерской. В кресле с высокой резной спинкой сидела пожилая женщина с изысканной прической. Рядом, положив руку на спинку кресла и слегка наклонившись к женщине, стоял молодой человек, по виду – почти юноша. Невысокий, светловолосый, с легкой улыбкой на губах, опушенных негустыми усиками. Очень симпатичный…

Комиссар Эккель с интересом разглядывал фотографию. А Викентий Павлович с трудом сдержал возглас изумления. Он медленно поднял на князя вопросительные глаза, и тот сразу же ответил:

– Это моя сестра. Ну а это – как вы сами видите, Витенька. Что вы скажете – он сильно изменился?

Викентий Павлович пожал плечами.

– Да, немного есть, – ответил спокойно. Он уже взял себя в руки. – Вы позволите, князь, взять нам эту фотографию с собой? Я и комиссар обещаем, что вернем ее в целости и сохранности.

Он еще раз посмотрел на обаятельное лицо Виктора Замятина. Настоящего Виктора Замятина, а не того, которого знал он, с которым провел рядом не один день в пансионате «Целебные воды». Это был совсем другой человек!