XIV

Получив верховое командование объединенными войсками, Александр быстрой и твердой рукой взялся за бразды правления. Но на пути в Азию еще стояло много препятствий. Прежде всего необходимо было восстановить спокойствие внутри Эллады.

Персидский царь Дарий призывал эллинов к восстанию против Македонии, обещая много золота.

Спарта приняла персидских послов и согласилась помочь персам… Пускай лучше персы, чем македонцы!..

Почувствовав поддержку других городов, готовились к восстанию против Македонии могущественные Фивы…

Неприятные и оскорбительные вести приходили и из Афин: в народном собрании оратор Демосфен назвал Александра мальчишкой и дурачком.

Неподкупный оратор также принял золото Дария, боясь, что македонцы возьмут верховную власть над Афинами. Демосфену была непереносима мысль о подчинении его прославленной родины грубым и неотесанным македонцам, которых гордые афиняне не считали чистокровными эллинами.

Множество забот обрушилось на голову двадцатилетнего царя, закрывая путь к быстрому осуществлению его дерзких стремлений – низвергнуть персидское владычество. Он знал – ни Спарта, ни Фивы, ни Афины не готовы к войне.

Противники македонского царя не могли смириться с мыслью, что полисы – замкнутые города-государства – отживали свое время, как отживала свое время и рабовладельческая демократия Афин.

Молодой царь не хотел воевать с Элладой и не понимал упорной враждебности некоторых угасающих эллинских государств. Ведь македоняне открывали эллинам путь к мировым завоеваниям. А македонцам нужны были союзники.

Тщетно посылал Александр послов, уверяющих в его добром расположении к Элладе.

Терпению македонского царя пришел конец.

Яростно негодуя на упорное сопротивление Афин и Фив, Александр стал лагерем вблизи фиванской крепости Кадмеи.

Когда в Афинах узнали, что Фивы уже практически находятся в руках Александра и что двухдневного перехода достаточно, чтобы неприятель подошел к стенам города, даже самые ярые поборники свободы пали духом.

Афинские граждане были уже не те, как во времена нашествия персов, они стали изнеженны, болтливы, невоинственны.

В Афинах, как всегда, много говорили и мало делали.

Гнев Александра надо смягчить, необходимо отвести от Афин карающую руку македонцев – это понимали все в городе.

Святилище, окруженное тенистыми рощами, где безлюдные тропы приводили то к каменным скамьям, то к зеркальным запрудам, то к увитым плющом портикам, располагало к тихим беседам.

Жрице Панае казалось, что голос здесь звучит иначе, чем обычно, наполняясь покоем, величием и торжественностью.

Жрица поджидала Таиду, сидя на скамье, нагретой за день солнцем. Слушала предвечернюю перекличку птиц, любовалась неярким золотом спокойного заката, который отражался в зеркальном пруду, и думала о предстоящем разговоре.

Паная услышала шаги Таиды еще до того, как увидела ее. После короткого приветствия она предложила ей сесть рядом с собой на широкую скамью, стоявшую под сенью огромного дерева.

– Я пригласила тебя, чтобы сообщить нечто важное для тебя и для всех нас. Тебе предстоит встретиться с царем Македонии. И ты должна будешь сделать все, что требует данный тобою обет.

– Я жду приглашения от Птолемея.

Жрица продолжала, не отвлекаясь на подробности.

– …Но к ранее решенному я хочу добавить… Эллада должна отомстить персам за все пережитое. Это остается, но это не все… И даже не главное. Главное – это сделать так, чтобы положить предел персидскому владычеству… Боги послали нам Александра. Может быть, ему под силу окажется эта задача…

– Позор Эллады, чьи честь и достоинство оскорблены персами, позор, взывающий к отмщению!.. – Таида задумалась. – Но многим ли я могу помочь царю в этом?

– Да, дорогая! Ты можешь сделать многое. Александр молод, он мечтает о славе и бессмертии. Он честолюбив. И это хороший стимул для успеха его планов. Но власть – тяжелая ноша, а успехи кружат голову, и мало кому удается не поддаться соблазнам и не сойти с избранного пути… Я хочу попросить тебя: внуши македонскому царю мысль беречь Афины. Здесь корни всего разумного и прекрасного на земле. Царь глубоко почитает Гомера, напомни ему: только юному Диомеду было позволено сражаться непосредственно с богами. На это не могли решиться ни Ахилл, ни Патрокл, ни Гектор, да и никто другой. Лишь Диомед нанес удар мечом Аресу, заставляя его рычать от боли.

– Конечно, ведь сама Афина дружила с Диомедом, – воскликнула Таида. – Она стояла рядом с ним на колеснице и, увлекая в гущу битвы, наполняла его сердце отвагой.

– Ты достойная дочь своего города, – с одобрением и нежностью посмотрев на Таиду, проговорила жрица. – Умна, образованна. Правильно оцениваешь сегодняшние события. Я думаю, в рассказе о Диомеде и богине заключена очень важная мысль: ныне для победы над варварами Александру нужно быть в союзе с Афинами, которым покровительствует всесильная богиня, дочь Зевса.

Жрица замолчала…

Молчала и Таида. В глазах ее читалась некоторая растерянность…

Паная прервала молчание первой:

– Я знаю, о чем ты думаешь сейчас: по силам ли тебе столь важная и столь трудная роль… Знай: женщина, завладевшая сердцем мужчины, способна заставить его взглянуть на многое ее глазами, проникнуться ее мыслями. Для этого ей нужны красота и ум. Боги наделили тебя тем и другим. Поэтому завоюй сердце Александра и сделай так, чтобы он достиг главной цели – покончил с империей персов. И свободная Эллада вовек будет благодарна не только ему, но и тебе.

– Я сделаю все, что окажется возможным.

– Нет, Таида! Ты должна сделать все возможное и невозможное. Помни об этом!