на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Попытки смягчить разногласия и их неудача

Восьмого и одиннадцатого октября на Политбюро рассматривался вопрос о внутрипартийном положении. Каменев предложил компромиссную резолюцию, но она была отвергнута. Оппозиционеры вынуждены были вновь занять оборонительную позицию. 13 октября они выступили с заявлением, в котором, сделав ряд оговорок, признали, что допустили нарушения партийной дисциплины и отказываются от фракционных методов.[991]

Через несколько дней пленум ЦК исключил Троцкого из состава Политбюро. Зиновьев был снят с поста председателя ИККИ (из Политбюро он был выведен в июле), а Каменев исключен из кандидатов в члены Политбюро и снят с поста директора Института Ленина. Одновременно Троцкий был устранен с поста председателя Научно-технического комитета.

Было ясно, что речь идет только о временном отступлении оппозиционных лидеров. Оно будет использовано для собирания сил, перестройки авангардных рядов, поисков новой аргументации с целью свести к минимуму отступничество, привлечь новых сторонников из числа членов партии, которые по разного рода причинам не были удовлетворены курсом «правых», каковыми Троцкий считал Бухарина, Рыкова и Томского, и «центристов», то есть Сталина с его ближайшим окружением.

Важным средством активизации сторонников, привлечения новых приверженцев, широкого освещения своих взглядов Троцкий считал партийную дискуссию. В ходе ее он надеялся рассеять клеветнические оценки его позиции, которые распространяли бухаринцы и сталинисты (они еще были почти едины и только самые тонкие наблюдатели, в том числе Лев Давидович, замечали нюансы в их позициях), разъяснить, к чему он стремился в действительности. Дискуссия позволила бы перевести пропаганду взглядов в легальное русло, в какой-то мере восстановила бы паритет позиций.

Именно этому вопросу Троцкий посвятил ряд статей, тезисов, заявлений, написанных в октябре — декабре 1926 года, во время подготовки к XV партконференции (она состоялась 26 октября — 3 ноября 1926 года), и непосредственно после нее.

В работе «Нужна ли дискуссия?»[992] Троцкий настаивал на ее проведении немедленно, уже накануне конференции. Он предлагал обсудить вопросы о падении реальной зарплаты рабочих, товарном голоде, отставании промышленности и т. д. Тот, кто заявляет, что дискуссия вредна и опасна, по сути дела уже ведет дискуссию, утверждал Троцкий, но она носит односторонний характер, не встречая отповеди. Все эти пламенные речи, однако, никакого впечатления не производили на партийный аппарат. Дискуссия так и не была проведена.

Для Сталина и его сторонников конференция имела огромное значение, приравнивалась ими к съезду, поскольку они ставили цель закрепить на ней свою победу над объединенной оппозицией, прежде всего над Троцким. Хотя обсуждались разнообразные вопросы (о международном положении докладывал Бухарин, о хозяйственном состоянии страны и задачах партии — Рыков, о задачах профсоюзов — Томский), в центре внимания стоял главный вопрос — доклад Сталина об оппозиции и внутрипартийном положении.

Докладчик объявил, что летом 1926 года был образован троцкистско-зиновьевский антипартийный блок (именно так — «Об оппозиционном блоке в ВКП(б)» — назывались его тезисы к конференции[993]), лидеры которого пытались ревизовать учение Ленина, решения XIV съезда о построении социализма в СССР. Сталин объявил установки оппозиции социал-демократическим уклоном в партии.[994] Конференция признала вредными предложения лидеров троцкистско-зиновьевского блока о проведении индустриализации за счет высоких налогов с крестьян и повышения цен на промышленные товары. Извращая взгляды Троцкого, Сталин утверждал, что это неизбежно привело бы к подрыву сельского хозяйства, падению темпов индустриализации. Троцкому становилось ясно, что цель Сталина состоит в закреплении собственной власти путем полного оттеснения оппозиционеров от властных рычагов, утверждения курса на построение социализма в одной стране как бесспорной альтернативы «перманентной революции», что лишало лидера оппозиции ореола марксистского теоретика.

Над политическими борцами нависала все бблыиая опасность. Уже в 1926 году Каменев и Зиновьев, хорошо знавшие повадки генсека, предостерегали Троцкого. «Вы думаете, Сталин сейчас размышляет над тем, как возразить вам? — говорил, примерно, Каменев по поводу моей критики политики Сталина — Бухарина — Молотова в Китае, в Англии и др., — вспоминал Троцкий через много лет. — Вы ошибаетесь. Он думает о том, как вас уничтожить». В ответ на вопрос, что он имеет в виду, Каменев добавлял: «Морально, а если возможно, то и физически. Оклеветать, подкинуть военный заговор, а затем, когда почва будет подготовлена, подстроить террористический акт. Сталин ведет войну в другой плоскости, чем вы. Ваше оружие против него недейственно» (в тексте «недействительно»).[995] Зиновьев с Каменевым, правда, удобно для себя «забывали», что еще два года назад они побуждали Сталина к принятию максимально репрессивных мер против Троцкого, на которые тогда генсек пойти не решился.

По мере обострения ситуации все больше обнажались уязвимые черты Троцкого как члена коммунистической властной номенклатуры, вышибленного (или вышибаемого) из таковой, на фоне тех, кто одерживал над ним все более ощутимые победы. В политической борьбе на стороне Сталина было решающее преимущество по сравнению с Троцким: последний верил в искренность своих догм и фанатично боролся за их осуществление. Он, правда, готов был идти на компромиссы, допускал отступления, но только до определенного предела. Сталина же теоретическая догматика не волновала, будучи лишь инструментом в борьбе за личную власть.

Сами понятия «троцкизм», «троцкисты», возникшие в ходе кампании против Троцкого в 1924 году и превратившиеся в устах Сталина и его сторонников в обвинительную дефиницию, в ярлык, являвшийся вначале угрозой изгнания из партии, а позже «черной меткой», грозившей гибелью тем, к кому этот ярлык был бы прикреплен, вплоть до нашего времени повторяются как сторонниками, так и противниками Троцкого. Эти понятия, однако, ни тогда, ни впоследствии не были содержательными. Взгляды самого Троцкого менялись в быстро эволюционировавших условиях, но во всех случаях находились в одном русле с догматикой марксизма. Состав оппозиции был гетерогенным, мотивы поддержки лидера различными (уверенность в его правоте, отсутствие убедительной альтернативной позиции, тактические соображения, личная преданность, давняя связь, до определенной поры карьеристские надежды и пр.). Троцкий был прав, говоря на апрельском пленуме ЦК ВКП(б) 1926 года: «Призрак троцкизма нужен для поддержания аппаратного режима».[996] Все эти обстоятельства привели к тому, что попытки Троцкого хотя бы несколько смягчить накал борьбы, пойти на уступки партийной машине были обречены на неудачу. Сам Троцкий скоро это осознал и возобновил борьбу в еще более острой форме.

На объединенном пленуме ЦК и ЦКК 23–26 октября 1926 года разыгралась драматическая сцена. Активно жестикулируя, почти показывая на Сталина пальцем, Троцкий во всеуслышание заявил: «Генеральный секретарь выставляет свою кандидатуру на пост могильщика революции». Сталин побледнел, потом покраснел, поднялся и покинул зал заседания, хлопнув дверью. В этот же вечер домой к Троцкому прибежал Г. Л. Пятаков в состоянии отчаяния. Н. И. Седова вспоминала: «Он налил стакан воды, выпил ее залпом и сказал: «Вы знаете, мне приходилось нюхать порох, но я никогда не видел ничего подобного! Произошло худшее, что только могло произойти! Почему, почему Лев Давидович сказал это? Сталин никогда не простит ему [и его потомкам] до третьего и четвертого поколений!» Пятаков был настолько расстроен, что не мог ясно передать, что же произошло. Когда Лев Давидович наконец вошел в столовую, Пятаков ринулся к нему, вопрошая: «Но почему, почему вы сказали это?» Взмахом руки Лев Давидович отбросил вопрос. Он был опустошен, но спокоен».[997]

Троцкий сосредоточил внимание на самой болезненной для Сталина и его ближайших приверженцев (по крайней мере в этой области) Бухарина и Рыкова проблеме — теории социализма в одной стране, возведенной в непререкаемый курс только что состоявшейся партконференцией. Датой 12 декабря 1926 года была обозначена статья-заявление Троцкого, посвященная этой теории.[998] Над текстом ее Троцкий, обычно писавший очень быстро, работал еще с сентября.[999] Опубликовать статью не удалось, и она распространялась неофициально. В ней Троцкий сразу брал быка за рога, пытаясь обосновать причины появления названной теории, ее авторство и значение борьбы против нее на базе концепции перманентной революции. «Вопрос о возможности построения социализма в отдельной стране, — писал Троцкий, — выросший из замедления развития европейской революции, стал одним из главных критериев внутренней идейной борьбы в ВКП. Вопрос ставится Сталиным в высшей степени схоластически и разрешается не анализом мировой хозяйственной и политической обстановки и тенденций ее развития, а чисто формальными доводами и старыми цитатами…» Главным доводом против сталинской теории являлось то, что она исходила из предпосылки замкнутого развития СССР, игнорируя перспективы Европы и всего мира. Троцкий признавал теперь, что международная революция — это дело неопределенного будущего, а СССР неизбежно будет развивать связи с мировым рынком.

Рассматривались различные варианты перспектив капитализма в ближайшие десятилетия: его подъем, упадок, сохранение нынешнего состояния. Анализ каждого варианта являлся образцом абстрактного мышления, причем при каждом варианте становилась ясна бесперспективность изолированного построения в СССР социалистического общества, фиктивность этого лозунга, не выходящего за пределы демагогии.

О том, как существенно менялись представления Троцкого, можно судить по признанию им возможности первого, наиболее оптимистического для капитализма варианта его подъема. «Напор европейской индустрии на наше хозяйство в виде дешевых товаров получил бы в этих условиях непреодолимый характер. Столь же неблагоприятно сложилась бы военная и политическая обстановка. Буржуазия вернула бы себе самоуверенность вместе с материальной силой… Мы попали бы с нашим социалистическим строительством в безвыходное положение».

Прогноз не был хронологически точен. Троцкий не в состоянии был предсказать приход к власти в Германии нацистов, Вторую мировую войну. Но в предвидении отдаленной перспективы проявилась не только его способность к хладнокровному анализу, но, я бы сказал, и смелость ума, выходившего за пределы коммунистической догматики.

Троцкий и другие лидеры оппозиции пытались перейти в контрнаступление. С декабря 1926 года их выступления против сталинской верхушки стали особенно острыми и непримиримыми.


На пути к оппозиционной платформе | Лев Троцкий | Позиция по китайскому вопросу