на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 11

Радостная весть

Садилось солнце за Перунову гору, жрецы приносили вечернюю требу, и дух от неё разносило ветром над Киевом и Ратным полем, где стояли дружины с Белохорватии и Волыни, готовившиеся идти на замену в тьмы Святославовы.

– Боги уже вечеряют, – принюхиваясь, говорили дружинники, – пора и нам!

Костровые снимали с огня медные котлы, а воины, достав деревянные ложки, усаживались всем десятком вокруг и с аппетитом поглощали кашу с мясом.

И сидел у одного огнища костровым старый дружинник. Он молча и не торопясь подкладывал поленья, так же степенно помешивал в котле.

Рядом молодой дружинник нетерпеливо поглядывал на него и наконец не выдержал:

– Дядько Гурята, скоро ли будет готово? Ясти уж сильно хочется!

– А сильно хочется, так и ешь недоваренное… – ответил старый воин.

В тоне его речи не было превосходства, только лёгкий укор молодой нетерпеливости. И юный дружинник, смиряя аппетит, попросил:

– Ну, тогда расскажи что-нибудь, про старовину, например…

– А про что хочешь знать?

– Откуда, к примеру, град Киев пошёл?

– Киев? Ха! Сказал тоже… Киев ему…

– А что?

– Эва, какой борзый! Всё тебе поскорей: и поесть сейчас, и про древнее рассказать – тоже сейчас, а как война, так сразу чтоб и победа. Поскорей ему надобно…

Решив наконец, что варево готово, костровой, продолжая ворчать, стал снимать котёл. Молодой помог ему. Кликнули остальных. Брали ложки, дули, чтобы не обжечься, ели молча и обстоятельно.

И когда вечеря была уже закончена, и всё прибрано, а молодой потерял всякую надежду услышать ответ на вопрос, старый воин, задумчиво глядя в огонь, сказал, как бы сам себе:

– Да, брат, Киев… Давно то было. В старые времена жил премудрый Ирей, и было у него три сына, три славных мужа. Один Индикий, а коротко – Кий, второй – Кущех, или – иначе – Щех, а третий – храбрый Хорив…

Услышав, что старый Гурята начал рассказывать про старину, остальные из десятка, да и прочие, кто оказался поблизости, придвинулись к костру, усевшись в коло, и вместе с рассказчиком отправились в увлекательное странствие по древним временам.

Перед каждым, как свиток, разворачивалась живая картина, такая знакомая любому из них по походам и вместе с тем окутанная таинственной дымкой стародавности. Вот по степям и перелескам рыщут передовые дозоры на крепких быстроногих конях, а через полгона за ними движется основное войско со своими начальниками – князьями, боярами, витязями храбрыми и умелыми. Потом скрипят, вздымая пыль, сотни телег, на которых сидят жёны, дети, старики, лежат овны со связанными ногами, домашний скарб и пожитки. Следом бегут, подгоняемые подлетками, быки и коровы, мычат, мотают большими головами и длинными хвостами, отгоняя надоедливых мух и слепней. А по обе стороны обоза, охраняя его, движутся всадники. Идут тем же порядком, каким прапрадеды их ходили. А когда Хорс заканчивает свой дневной путь, раскидывают стан у речки, так же вечеряют кашей с солониной и укладываются на возах спать. Только дозорные не спят, вглядываясь и вслушиваясь в ночную темень.

– Вышли наши Пращуры из земли арийской и шли тремя Родами, – продолжал старый Гурята, – и дошли до гор высоких. И там у их подножия, где были места, обильные травой, Кий поставил град. Потом там целое княжество выросло, а окрестные народы назвали град Киява, или Куяба, а горы Кийкавус, или Кавказус, Кий-град кавказийский, значит.

– Постой, дядя, какие Кавказийские горы? Наш Киев на Непре стоит! – нетерпеливо перебил молодой.

– А кто просил рассказать, откуда Киев град есть пошёл? Я ж про Киев Первый толкую. А наш на Непре был основан, когда роды славянские разделились. Щек и Хорив тогда у Карпенских гор осели, а Кий на Непре град поставил, вернее, укрепил, потому что тут и до него славянские люди жили… – недовольно отвечал Гурята, комкая конец рассказа.

На молодого зашикали, но он не унимался.

– А долго предки жили в Кавказийских горах и как называлась их держава?

– Целых пять сотен лет. В память о той жизни богатой и мирной и в честь Пращуров славных мы поныне празднуем Красную Гору. А держава могучая, предками нашими основанная, которая протянулась от Рай-реки до Карпат, звалась Русколанью, так-то! – степенно заключил рассказчик.

– Эге! – с недоверчивой улыбкой воскликнул молодой. – Это, выходит, Кий целых пятьсот лет прожил, а потом ещё и здесь, на Непре, град поставил?

На его вопрос многие рассмеялись. И уже кто-то другой сказал:

– Да ты что, не знаешь, сколько потом Киев было? Вот один из его потомков и основал наш град.

Темнело синее небо, и на нём загорались яркие звёзды. В Непре плескались Русалки и булькал Дед Водяной. В Киеве гасли огни и крепким сном засыпали люди.

Долго сидели дружинники у костра, беседуя, пока начальники не вызвали полки на вечернюю поверку. Затем выставлялась стража, а воины расходились к своим лошадям. Снимали на землю попоны и, положив рядом оружие, укладывались спать.


Тем временем три борзых гонца, пробегая версту за верстой, скакали на Русь с вестью про взятие Святославом Итиля. За ними, отстав на седмицу, шли другие с чудной вестью о взятии Беленджера и Семендера, а за ними – известие о Ейской победе, покорности яссов, про бой Притыки в Танаисе и победе над койсогами.

Спал Киев-град ничтоже сумняшеся, а на заре прискакивали первые гонцы. И радостная весть понеслась над Киевом, пробуждая людей: взят храбрым князем Итиль, сердце Хазарии!

А через седмицу новая весть – пала вся Хазарщина, что три века была над славянами!

А ещё через три дня – в великой битве на Дону у Танаиса побеждены степные койсоги, и теперь Русь становится твёрдо на Дону и Волге!

Радовались и пели кияне, а купцы снаряжали подводы, чтобы первыми идти на восход, начинать торги с армянами, персами и Хвалынью, а обратно везти в Киев шелка и товары из Асии, с великих земель Синьской и Индикийской. А больше всего надеялись прихватить побольше дешёвых рабов из покорённых Святославом народов, чтобы побыстрее отвезти их в Тьмуторокань, Фанагорию и другие приморские грады, куда уже устремились охочие до рабов купцы из византийских климатов, из самой Византии, а также арабские да персидские гости. Считали киевские купцы византийские деньги – золотых овнов и серебряных рыб – и прятали подальше, чтобы подводчики, увидев, не соблазнились и, прихватив наскоро воску, пеньки, мехов, ярой пшеницы, льна да мёду доброго, отправлялись в покорённые земли.

Дозорные, встречая такие обозы, тут же сообщали о них начальнику, упреждая, как водится, какой купец с каким товаром и куда направляется.

– Купцы киевские Самсон, Мамон и Кубышка, – доложил дозорный полковник Издебе, – направляются двое на Волгу, а Кубышка в Танаис. Везут пеньку, дёготь, меха и воск. По всему, торопятся не столько быстрее товар сбыть, сколько рабов подешевле в завоёванных землях набрать, – добавил полковник.

Увидев княжескую дружину, торговцы приветствовали её радостными криками и маханием рук, а три купца – дородный Самсон, коренастый Мамон и малорослый, лысоватый, с будто приклеенной угодливой улыбкой Кубышка, – спешившись, низко кланялись проезжавшим мимо князю и темникам.

Святослав засмеялся, повернулся к темникам:

– Видите, друзья, как торопятся наши гости? И не помнят небось, как недавно кричали про мир с хазарами, яссами и койсогами. Я так скажу вам: торговцы в час мира – благо, а в час войны – великое зло. Ибо торговцам златые овны милее родной земли. И когда они вам «славу» кричат, слушайте, а плеть наготове держите, чтобы при первом случае дерзости меж ушей стегануть как следует! А что, гости честные, – обратился князь к купцам, придержав коня, – разве отменён мой указ об уплате десятины с товара за позволение торговать?

Засуетились купцы, засмущались. Мамон с Самсоном переглянулись, нервно переминая в руках шапки.

– Дак мы же, княже наш пресветлый, того… э-э-э… мы же, как бы сказать… – замешкались они.

– Для этого к тебе и поспешили! – выпалил шустрый Кубышка, сияя наиугодливейшей улыбкой.

– Что-то десятины в руках ваших не вижу, – нахмурил бровь Святослав.

– Так мы спросить только хотели, кому из твоих темников надлежит десятину отдать и кто в хартии знак о том, что десятина уплачена, поставит, – опять протараторил Кубышка.

Князь, усмехаясь в усы, указал на старшего темника. Потом глядел, как шли торговцы с десятинами к нему, а Издеба ставил княжеский знак на их торговые хартии. И с тем княжеским дозволом спешили потом через Дон к Волге, чтобы поскорей справить дело и не упустить барыш. Многие, накупив пленников, гнали их в греческие полисы, чтобы продать там и вернуться с товарами. Голодные, измученные, – купцы кормили их скудно, – тащились они по дорогам на полдень.

– А скажи, брат Издеба, – обернувшись к старшему темнику, тихо спросил Святослав, – отчего Ворон всякий раз, как купцов встречаем, исчезает куда-то?

– А оттого, княже, – так же тихо отвечал темник, – что купцы – народ особый, для Тайной стражи весьма любопытный, потому как всюду ходят, много видят-слышат, с разным людом общаются. Только к каждому свой подход нужен. Одному достаточно доброе слово сказать да вина греческого налить, и поведает он тебе всё, что знает. Другому только пенязи могут язык развязать или угроза его жизни или товару. Есть и такие, что Руси готовы служить по долгу сердца, как и подобает славянину, только оных среди купцов, прямо скажем, немного найдётся. – Старый темник огляделся по сторонам, не слушает ли кто их разговор, и, убедившись, что остальные кто чуть впереди, кто сзади едут и слов их в конском топоте слышать не могут, продолжал: – Ворона многие из купцов знают, только каждый по-своему. Один с ним знаком как с равным себе заезжим купцом персидским, византийским или хазарским. Другой его за огнищанина принимает, который ему зерно или мёд с воском продавал, кто-то ведает как толмача доброго или охранника. Кто он таков на самом деле, никому из купцов знать не положено, потому и не должны они зреть Ворона подле тебя. Мне о купцах киевских Ворон многое поведал, и то людям нашим, что мной в Киеве оставлены, большую помощь оказывает.

Святослав снова вспомнил старого изведывателя из Итиля и его вроде бы простые слова о том, что каждый на своём месте сражается за родную землю. «Коли б все так мыслили, никакой ворог с Русью ничего бы сделать не мог, – с болью думал князь. – Ведь из трёх встреченных только что купцов один уже с христианским именем, крещёный, значит. Мало того что купец, наживе служит, так ещё и богу чужому. Разве ж будет такой человек о Руси думать? Нет, не будет», – с ещё большей горечью мыслил Святослав.

Иногда встречались на пути дружины кочевники, которые каждому русичу кланялись, давали всё необходимое и с поспешностью славили князя Киевского. «Ну вот, – снова возвращался к своим мыслям Святослав, – с этими проще, эти силу понимают и уважают. Одолел их в бою, теперь, может, и ненавидят, но подчиняются. Да и будут подчиняться, пока Русь сильна, а коли вздумают напасть, то тогда только, когда силы соберут достаточно, но это незаметно сделать не получится. Вот и выходит, что свои самсоны да кубышки опаснее кочевников будут, потому как с подобострастной улыбкой, за обещанные пенязи ударить могут в спину, исподтишка… – Князь опять вспомнил казнённых тысяцких. – Да, без Тайной стражи и впрямь чем дальше, тем труднее. Выходит, и после похода на Хазарию сгодится Ворон, прав Верховный Кудесник. Да на то он и Могун, что грядущее зрит, чему тут дивиться».


Широкобокий корабль купца Димитроса Каладжи, вырвавшись из хитросплетений рукавов волжской дельты, закачался на покатой волне Хвалынского моря.

– Скоро Семендер, – сообщил стратигосу Димитрос, – будем причаливать?

– Причалить, конечно, можно, но ненадолго, думаю, со дня на день здесь появятся воины Киевского князя, – ответил стратигос, внимательно вглядываясь в пустынные берега. – Лучше переждать эти тревожные дни где-то на островах.

Осторожный купец послушался земляка и укрыл корабль на одном из удалённых островов. А через три дня к нему причалило несколько лодий с беженцами из Семендера. Они рассказали, что урусы ворвались в град сразу с моря и с суши и почему-то принялись в первую очередь уничтожать все винные запасы, безжалостно круша амфоры и бочки, а потом растоптали и сожгли виноградники.

– Они прошли как ураган – вырывали, ломали, жгли виноградники под корень, такого мы ещё никогда не видели, даже листа виноградного не осталось! – в ужасе шептали до смерти напуганные беглецы. – Одна радость, что русы не задержались в городе и даже не оставили своих полков. Разграбили дворцы и храмы и убрались.

Когда урусы ушли и беженцы вернулись в Семендер, корабль купца Каладжи тоже причалил к пристани. Это было нелегко, потому что вся городская пристань была забита лодьями и кораблями, что ещё недавно теснились у Итильской пристани. Именно на этих лодьях и кораблях пришла в Семендер часть русов, а другая на конях вошла в город с суши.

Рука у стратигоса благодаря неустанной заботе лекаря хорошо поджила, хотя он ещё носил повязку. Потому, распростившись со старым лекарем и расплатившись с купцом, Каридис отправился со своим слугой дальше по сухопутью, для чего купил коней и воз, на который уложил свои узлы, корзины и свёртки. Нанял надёжного проводника, которого порекомендовали ему местные греческие торговцы, и десяток вооружённых охранников. Торговцам он сказал, что будет пробиваться к Фанагории или в Таматарху, откуда направится в Константинополь.

«Главное, чтобы всякому действию было дано простое и понятное объяснение, – сказал сам себе Каридис. – Настоящей цели его путешествия не знает даже верный слуга. Я пойду по пятам Русского Пардуса и постараюсь, даже не имея воинских легионов, испортить ему удачную охоту», – решил старший стратигос.


* * * | Хазария | Глава 12 Битва волхвов