на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



Глава 12

Гарри гулял по лесным тропинкам, стараясь следовать совету Гидеона и не слишком погружаться в воспоминания, которые в нём пробудил сеанс, а просто быть открытым и спокойным.

«Представьте, что ваши воспоминания – гной; как только они появляются на поверхности, вы сразу же их выдавливаете. Или лучше представьте, что они – грязь; на свежем воздухе, на солнышке, они высыхают и обращаются в пыль».

Было хорошо вновь оказаться на улице, чувствовать, как лучи солнца ласкают кожу, слышать пение птиц. Лесные птицы пели совсем не так, как птицы прерий. Начать с того, что их было гораздо больше и пение слышалось отовсюду, как в церкви. Он наблюдал, как бурундуки гоняются друг за другом вокруг поваленного дерева. Вид долины из-за деревьев там, где они расступались и давали ему возможность обзора, был простым, словно рисунок маленькой девочки; те же чистые, ясные детали: луг, река, лес, гора, небо. Гарри решил, что сейчас начало июня, хотя не знал точно; у него не было календаря, и некого было спросить. На каждом шагу он видел венерины башмачки в цвету, несколько раз попались очаровательные заросли клематиса, напомнившие те, что цвели в саду миссис Уэллс на вилле Ма Турейн. Тут и там среди сосен росли маленькие кустарники с серебристыми листьями, которые он где-то видел. Ещё до больницы. На кустарнике были жёлтые цветки с сильным сладким запахом, совсем не под стать такому крошечному растению. Гарри забыл, как оно называется. Названия растений никогда не удерживались в его памяти.

Вид был завораживающий, настоящий рай, как подумал Гарри, проснувшись; но вместе с тем угнетал узостью горизонта. Лишь когда Гарри сквозь лес прошёл к голому скалистому горному хребту, откуда открывался вид куда угодно, его привыкший к необозримым прериям разум ощутил облегчение.

– Лох серебристый, – пробормотал Гарри, внезапно вспомнив название, и тут же перед глазами промелькнул вид из окна хижины в прерии, где он лежал, приходя в себя после лихорадки. Женщины-кри[21] сидели бок о бок за столом на веранде хижины, чистили горькие ягоды и вынимали семена, чтобы сделать бусины.

Второй раз за этот день он услышал проезжающий паровоз и смотрел на дым, пока длинное тело поезда пересекало другой конец долины, от запада к востоку. Услышав свист, Гарри ощутил то же чувство тоски, что при виде поезда утром.

Он ещё был в лесу, когда гонг прозвонил к обеду, и пришлось бежать. Красный и запыхавшийся, ворвавшись в обеденный зал, он обнаружил, что все остальные уже сидят и смотрят на него.

– А! Вот он где! – воскликнула Мейбл.

– Мы уж думали, ты сбежал, – добавила Бруно.

Смутившись при мысли, что стал предметом обсуждения всей компании, и поняв, что слишком много внимания уделяет раздумьям и страху общения, он огляделся в поисках пустого стула и, повинуясь минутному порыву, повернулся от главного стола туда, где сидела в стороне от всех красивая женщина-кри на том же месте, что и за завтраком, у окна.

– Можно к вам? – спросил он.

– Ой. Извините.

Она только что набила рот едой, поэтому не смогла ответить сразу, но быстро взглянула на остальных, ожидая их осуждения. Затем чуть взмахнула салфеткой и жестом указала на пустой стул, так что Гарри взял тарелку и сел. Он наполнил оба стакана водой из кувшина, зная, как легко подавиться, когда внезапно приходится с кем-то заговорить во время еды.

– Всё в порядке, – сказал он тихо. – Вы можете не говорить со мной. В моей голове столько мыслей после первого утреннего сеанса, что я не знаю, смогу ли как следует выстроить фразы.

Она кивнула в знак благодарности, отхлебнула воды и вытерла губы салфеткой. На вид ей было никак не больше двадцати пяти лет. У неё были густые брови и выдающиеся скулы, как у большинства её соплеменниц; лицо из музея. К удивлению Гарри, несмотря на то что её наряд – тёмно-синее платье с кружевным воротничком и манжетами – был типичным скорее для белой женщины, следующей моде, бусины на шее были не из камней, а из семян, нанизанных на толстую проволоку. Заметив, что он смотрит на бусины, женщина инстинктивно дотронулась до них тонкими смуглыми пальцами.

– Лох серебристый, – сказал Гарри. – Только что на холме я наслаждался его чудесным ароматом, – он удивился ещё больше, когда она вынула бусы из-за кружевного жабо и он увидел висевший на них маленький крестик из эбенового дерева. – Я Гарри, – сказал он. – Простите. Я обещал не мешать вам, а сам, кажется, не в силах замолчать!

Она протянула руку так медленно, что он понял: она сидит одна, не потому что белые обитатели больницы против её общества, а потому что компания пугает её.

– Урсула, – представилась она, и, хотя говорила очень тихо, её голос дрогнул.

Кто-то из мужчин за главным столом хохотнул, и Гарри внезапно понял, что все следят за ним с той самой минуты, как он поразил их, усевшись за стол с краснокожей. Должно быть, он нахмурился, глядя на них, потому что они вновь принялись есть и болтать. Вновь переведя взгляд на Урсулу, он увидел, что это совсем не женщина, а мужчина в женской одежде.

Его ладонь была большой, но он протянул руку Гарри так, что тот пожал её как можно деликатнее. Он злился на того, кто хохотал, и чувствовал, что его сейчас изучают, составляя мнение о нём. Попытки Урсулы казаться женщиной были так старательны, так очевидны, что он по-прежнему воспринимал этого человека как женщину. Гарри почувствовал желание заботиться об Урсуле и защищать.

– И как всё прошло? – спросила Урсула тихо. – Первый сеанс?

Урсула говорила не с английским, но и не с индейским акцентом. Это произношение было как у человека, получившего систематическое образование.

– Было… странно. Я не знал, чего ожидать. Так не похоже на лечение, которому я подвергался ранее.

– Все мы были в каких-то ужасных местах, прежде чем попасть сюда, – сказала Урсула. – Теперь, когда расслабитесь, поймёте, что вам нужно много спать. Так и делайте. Сновидениям нужно выйти. Вам уже сообщили о ваших обязанностях?

– Нет.

Урсула посмотрела в окно и сухо улыбнулась.

– Сообщат. У всех нас есть свои обязанности. Думаю, именно это и есть настоящее лечение, а не то, что происходит во время сеансов. Кто-то работает в саду. Кто-то готовит. Билли и его друг Кеннет ухаживают за овцами. Бруно расписывает стены в спальне, она – талантливая художница. Сэмюель, – Урсула едва заметно указала на чернокожего мужчину за другим уединённым столиком, – держит в порядке газон и изгороди. Мейбл ведёт каталог книг.

Урсула по-прежнему говорила очень тихо, почти шёпотом, будто боялась, что, если заговорит громче, мужской голос вырвется на свободу, как мускулы из корсажа.

– У вас тоже есть обязанности? – спросил Гарри. На этот раз улыбка Урсулы была горькой.

– Я – бесплатная домработница. У кого-то из нас обязанностей больше, чем у других.

Обед был едва ли серьёзным: открытый пирог с сыром и пастернаком, бобы и варёный картофель. Они молча ели, слушая смешную историю мужчины за главным столиком. Очевидно, развязка была не вполне пристойной, потому что он понизил голос до почти неслышного, а Мейбл, подавшись вперёд, чтобы лучше разобрать последние предложения, рассмеялась и запустила в него салфеткой, в то время как Бруно от неловкости не знала, куда спрятать глаза.

В тот день Гарри не давали никаких поручений. Возможно, как новичку ему предоставили возможность сначала привыкнуть и обжиться. Но, чувствуя вину оттого, что ничем не занят, он подошёл к Сэмюелю, подравнивавшему живую изгородь.

– Можно вам помочь? – спросил он. – Я работал на ферме. Я способный.

Но Сэмюель только улыбнулся, словно сама идея показалась ему абсурдной и Гарри никакой практической ценности представлять не мог. После этого мягкого отказа Гарри вернулся в плетёное кресло перед домиком, но, посидев там совсем немного, решил перебраться на кровать. Как и обещала Урсула, он провалился в глубокий сон, по счастью, без сновидений. Птичье пение, порой блеяние овец и щёлканье ножниц Сэмюеля доносились сквозь сон, но не будили.


Когда он вновь открыл глаза, свет уже не бил в открытую дверь, а в ногах кровати стоял Гидеон Ормшо в ослепительно белой рубашке и смотрел на Гарри печальными тюленьими глазами.

– Простите, – сказал Гарри, сев в кровати.

– Почему ты просишь прощения? Конечно, ты устал. Сомневаюсь, что ты хоть раз как следует выспался за прошедшие месяцы в Эссондейле.

– Как ни смешно звучит, но я не помню, – признался Гарри. – Во всяком случае, предпочитаю не вспоминать. Хотите, постараюсь это сделать?

– Только если возникнет необходимость.

Гарри потёр глаза и поднялся. Когда их было двое, домик казался очень маленьким. Он вышел на улицу, чтобы Гидеон мог проследовать за ним, и вновь почувствовал двусмысленность ситуации. Это дом доктора, но они – не совсем его гости; он – хозяин, имеющий право войти к ним без стука. Возможно, это приют, где можно найти исцеление, и в то же время не такой уж и милосердный: кого-то не принимают в общество, за кем-то надзирают и наказывают.

– Ты, видимо, не в своей тарелке, – предположил Гидеон.

– Я всегда не в своей тарелке, когда ничем не занят. Забавно. Я вырос бездельником, но теперь, когда руки свободны, меня это беспокоит.

– Что ещё тебя беспокоит? – Гидеон мягко коснулся руки Гарри. – Здесь можно говорить обо всём.

Гарри перевёл взгляд на бурую реку.

– У меня такое чувство, будто вы проводите эксперимент над нами или с нами, – сказал он.

– Это так. Конечно, это так. Меня учили согласно этим системам, но одно из многих правил психиатрической медицины, с которым я не согласен – уверенность в том, будто она знает, что делает.

– Разве нет?

– Нет, – Гидеон сел на скамейку, Гарри – рядом с ним. – Такие места, как Эссондейл, всё ещё существуют, потому что мы не знаем, как быть с людьми, угрожающими самим себе, пугающими нас тем, что слышат голоса, разговаривающими с теми, кого здесь нет. Мы составили каталог всех болезней разума, дали им симпатичные латинские названия и подразделения – dementia praecox[22] и гебефреническая шизофрения – будто причудливым цветам, растущим в тёмных уголках сада, но на деле пользы от этого не больше, чем от мудрёных названий созвездий. Что же касается лечения, мы делаем вид, будто знаем, что делаем, призывая в помощники темноту, или долгие ванны, или холодные обёртывания, или успокоительные, однако, по большому счёту, всё это лишь эксперименты, и несчастный обитатель мест наподобие Эссондейла, по существу, нечто среднее между заключённым без суда и морской свинкой, – он вздохнул, повернулся, улыбнулся, потрепал Гарри по коленке. – Прости, Гарри. Ты навёл меня на целую проповедь.

– Вы пришли рассказать о моих обязанностях?

Лицо Гидеона чуть скривилось, когда он услышал эти слова.

– Не совсем. Во всяком случае, я надеюсь, что ты не станешь воспринимать их как обязанности. Мне хотелось бы, чтобы ты продолжил то, что уже начал.

– Спать?

– Общаться с Урсулой! – воскликнул Гидеон, совершенно невосприимчивый к иронии. – И, что гораздо важнее, позволять ей общаться с тобой. Пока ты не ошарашил всех, подсев к ней за обедом, она не говорила ни с кем.

Гарри представил, как Урсула сидит в одиночестве за маленьким столиком, ковыряясь в еде, и снова услышал болезненный надлом её застенчивого голоса.

– Вы называете её «она», – заметил он.

– Да. Но я сужу по её внешнему облику.

– Урсула тоже была в… другом месте?

– Совсем недолго. Пациентов-индейцев увидишь нечасто, потому что они находятся в другом отделении. Мне повезло встретить её раньше, чем эпидемия инфлюэнцы скосила это отделение. До этого она училась в школе-интернате для индейцев. Где, конечно, ей приходилось вести себя как мальчик. Я попросил её завтра сходить за провизией. Мне кажется, ты мог бы составить ей компанию, помочь нести сумки.

– Да, конечно.

– Уверен?

– Абсолютно.

– Хорошо. Спасибо, Гарри. И… не старайся запомнить всё, что она говорит, чтобы потом передать мне. Важнее всего то, что она наконец открывает душу.

Гарри кивнул, и Гидеон улыбнулся, прежде чем оставить его сидеть на скамейке. Перед тем как вернуться в дом, Гарри наблюдал, как врач разговаривает с Сэмюелем. Позже к ним присоединился мужчина, хохотавший за завтраком, запомнить имя которого было слишком трудно.

Гарри попытался представить Гидеона без свисающих усов. Губы, спрятанные за ними, были, наверное, полными, почти как у девушки. Было нетрудно вообразить доброго доктора обожаемым ребёнком, которого хвалили и потворствовали всем его желаниям, чтобы он мог вдохнуть, как чистый воздух, власть. Никого из них не просили приехать сюда, подумал Гарри, благодарный, что ему позволили это сделать. Они были его живыми игрушками, по прихоти вытащенными из грязной коробки, и он так же легко мог выбросить их обратно в темноту, утратив к ним интерес и перестав получать от них удовольствие.

Вечером Урсула появилась за своим отдельным столиком чуть позже обычного – у неё были какие-то дела с прислугой, – как раз когда Хохотун и его друзья с напрягающей настойчивостью принялись убеждать Гарри, что ему не стоит держаться от них в стороне. К счастью, на помощь пришла Мейбл, предпочитавшая никого не слушать, когда ей представлялась возможность говорить, и он незаметно для самого себя втянулся в приятно безличный разговор с Бруно о лошадях и о печальных судьбах тех, кто отправился на войну. Когда Урсула вошла, она поймала его взгляд и чуть наклонила голову в знак приветствия.

После ужина они отправились в библиотеку, где Гидеон читал им вслух – обычная, но не обязательная практика. Сэмюель и оба приятеля Хохотуна с ними не пошли.

– Я хочу прочитать всем вам небольшую недавнюю статью Эдварда Карпентера. Социалистические взгляды мистер Карпентера могут не всем прийтись по вкусу, но я надеюсь, вы проникнетесь к нему симпатией. Может быть, вы помните, как я читал вам кусочек из его работы о неравноправии в браке.

Гидеон чуть поклонился, откашлялся, разгладил листы лежавшей перед ним брошюры и окинул маленькую аудиторию таким взглядом, будто собирался прочесть им историю «Эльфы и башмачник» или «Три сердитых козлёнка».

«Любопытный и интересный предмет, – начал он, – представляет собой связь третьего пола с пророчествами и предсказаниями».

Это была увлекательная статья о традициях, общих для многих древних и современных культур, включая племена инуитов и североамериканских индейцев, в которых мальчиков и девочек воспитывали в духе среднего пола и впоследствии выбирали на роль шаманов или прорицателей. Она перескакивала из одного временного отрезка в другой, от сиуксов[23] к ассирийцам, касалась неправильно переведённых отсылок к храмовым проституткам и жрицам Астарота и Астарты в Ветхом Завете и у Геродота. Как ни странно, в статье ничего не говорилось о традиции христианских священников скрывать свой пол и ноги за рясами, чтобы придать своему образу таинственности.

На протяжении чтения Гарри часто бросал взгляды на Урсулу. Что характерно, она заняла жёсткий стул с прямой спинкой, вместо того чтобы усесться рядом с остальными в кресло или на диван. Она внимательно слушала, но ближе к концу торопливо вышла, и Гарри заметил разочарованный взгляд, которым её проводил Гидеон. Гарри тоже решил не задерживаться: на него снова нашла сонливость, а Хохотун, вдохновившись услышанным, вытащил откуда-то карты таро и пообещал предсказать всем их будущее, отчего Гарри занервничал.

Мужчина стоял перед ним в ярком свете луны. Они были у маленького домика в Вефиле, поэтому Гарри сразу понял, что это сон, но образ был таким же ярким, как в реальности, и таким же пугающим, как настоящая угроза. Это был высокий мужчина, почти великан, заслонявший собой луну. Гарри сразу узнал его по особенному запаху мяса, по дразнящему тону. Он придвинулся ближе и произнёс мерзкие слова. Гарри ударил его в челюсть с такой силой, что мужчина отлетел в сторону.

Он тяжело упал, ударившись обо что-то. Вид его, распростёртого, почти беззащитного в лунном свете, вызывал желание столь же сильное, как и страх, отчего страх ещё больше усиливался.

Гарри знал, что единственный выход – сбросить его в реку раньше, чем он придёт в сознание. Он потащил его за сапоги по траве, но, конечно, ботинки в итоге остались у него в руках. Тогда он взял мужчину за ноги, лихорадочно стянув с него носки, чтобы получше ухватиться, и поволок к реке, уже понимая, что это безнадёжно. Большие, костистые, горячие ноги, сжатые в его руках, пугали своей невозможной близостью, а тело становилось всё тяжелее и тяжелее.

Секунду спустя он увидел, что мужчина пришёл в себя и теперь наблюдает за ним, ухмыляясь его жалким усилиям, готовясь напасть. Внезапно он взбрыкнул ногами, жёсткими, как кулаки, и Гарри оказался на спине, оглушённый; великан стоял над ним, зажав в одной руке его запястья, а другой обхватив шею. Он наклонился, коснувшись носом щеки и шеи Гарри.

– Когда я убью тебя, – сказал он почти нежно, – я тебя отымею, жёстко, как в старые добрые времена. А после того как отымею и убью твою жену, клянусь тебе, я отымею твою маленькую дочь.

Гарри проснулся от собственного крика, в поту; простыня, перекрутившись, обвила его тело. Вокруг горевшего ночника кружили мотыльки. Он перестелил постель, снова лёг, уверенный, что сон не повторится, и погасил ночник, но больше не смог уснуть, потому что из ниоткуда ворвался чудовищный ветер, и хлипкая низкая дверца домика захлопала убийственно не в такт. Выбравшись из кровати, он распахнул дверь так широко, что она прислонилась к наружной стене домика.

Ветер сделал эту ночь волшебной. Сияли звёзды, воздух был полон шуршания листьев. Лунный свет озарял бесшумное движение реки. Он немного постоял, глядя в ночь, напомнил себе, что утром обязательно нужно вымыться. За рекой находились очаровательные купальни для леди и джентльменов, и он слышал, как Хохотун рассказывал кому-то, что печь топится на рассвете, поэтому часов в девять вода изумительно горячая.

Потом он увидел открытую дверь домика Сэмюеля, самого дальнего из домиков, расположенных полукругом на холме, сбегавшем к реке. Стоя в проёме двери, Гарри наблюдал, как появился Гидеон, в полутьме обнял чернокожего мужчину и побрёл по траве в дом. Сэмюель вышел в пятно лунного света. На нём были только пижамные штаны, на голые плечи он накинул одеяло. Гарри смотрел, как он зажёг сигарету и наслаждался дымом, прислонившись к стене домика.

Мус-Джо

О предметах, подобных этому, говорить не принято, поскольку такие разговоры пятнают и того, кто говорит, и тех, кто слушает.

Джордж Дрисдейл, «Основы социальной науки и натуральной религии».


Глава 11 | Место, названное зимой | Глава 13