Эта легкая музыка сфер
Писатель Леонид Гиршович – в прошлом, как, впрочем, и в настоящем – профессиональный музыкант (что не мешает ему писать такую прозу – завидки берут!), так вот, маэстро Гиршович как-то равнодушно сказал: «Никакой “легкой музыки” не бывает. Изобретение советского радио – эта легкая музыка». Далее он, естественно, пояснил, что ни для композитора, ни для дирижера, ни для исполнителя термин сей смыслом не наполнен, что это с точки зрения восприятия столь же нелепо, как «легкая литература» или «легкая поэзия». При этом можно опять-таки позубоскалить: «легкая эпика» (басня – эпический жанр – М.Г.) или буколика не тяжелая, ну, в общем, дальше дописывать преамбулу неинтересно, резвитесь сами. Под тяжелый рок.
Ну а это куда? «Это» шум зала (из тарелки радиоточки прямая трансляция, потом туп-туп-туп-туп – каблуки, «Чайковскай (именно так – скай), “Баррркаролла”!» И опять туп-туп-туп-туп-туп (это тетка утопала). И – музыка! Легкая.
Это куда? А это туда, где этому место в детстве, в карантине после коклюша (конечно, на каникулах), в сумерках через двойные рамы с выложенными по серой вате елочными игрушками подешевле, в ностальгии, если желаете.
Все это культурные стереотипы определенного времени прописки и социального опыта. Родимые пятна ментальности родимой.
К таким стереотипам воспитания принадлежит представление о молодом человеке еврейской национальности. Так сказать, кодекс.
Он должен:
Быть начитан, образован.
Опрятно, но не вызывающе одет.
Получить высшее образование, приобрести профессию, не любить участвовать в ралли.
С уважением относиться к родителям всегда.
Жениться на еврейке. Уметь отказывать себе в дорогих и необязательных удовольствиях: пиво, городки.
Ночевать дома.
Не ругаться матом.
Не вступать в конфликт с властями, не его это дело, сами разберутся.
Не афишировать источники доходов семьи, не хвастаться достатком, быть поскромнее.
Назвать своего первенца по возможности Александр, в крайнем случае Михаил или Борис.
Навещать могилы дорогих родственников и не хихикать при слове «йорцайт» и т. д.
Он не должен:
Пить, курить, хулиганничать.
Бросаться в глаза, привлекать внимание, быть стилягой.
Служить в армии, заниматься тяжелым физическим или опасным трудом верхолаза.
Ходить по девкам, заводить внебрачных детей в Токсово.
То же, но на гойке.
Быть мотом и гулякой, в сомнительной компании болтаться по танцулькам.
То же, но наоборот.
Ругаться матом. При детях.
Участвовать в сомнительных предприятиях радикальной оппозиции, лезть на рожон. Сидеть в тюрьме.
Сообщать, что папа – старший товаровед. Всем. Можно вытатуировать на груди: «Папа – товаровед». И клинок со змеей.
Сына – Менделем, дочь Басей. Дочь от любовницы – Фатимой Лазаревной.
Креститься на купола и в лоск напиваться на Троицу. Играть на трембите.
И т. п.
(А теперь скажите мне, что я антисемит…)
Что же делать, так меня воспитали. Точнее – так меня воспитывали: 43 года назад так было принято, когда папа принес пакет со мной из Снегиревки.
Что из всего этого получилось – дело десятое. Ничего хорошего, конечно, не получилось – исходный материал был с брачком, не первоклассный. Но мама с папой очень старались.
«И ничто меня не убедит, никакие аргументы критики, что провинциальную беллетристику Н.Н. или полудилетантские сочинения М.М. можно поставить в ряд с прозой А. Битова или поэзией, например, А. Кушнера, В. Сосноры (…..). Что Иегуда Амихай, Давид Авидан или Ханох Левин могут составить конкуренцию (и по культуре письма и по тематике) писателям России. Что Израиль способен воспитать фигуры масштаба Аверинцева, Эйдельмана, Белинкова. Оставьте! Право же, неловко тем, кто хоть частично испытал прикосновение к Великой Русской Культуре, и выслушивать подобные рассуждения». 1977, август, Бат-Галим.
Н.Н. и М.М. – довольно посредственные литераторы, жившие в то время и живущие по сей день в Израиле и писавшие (-шущие) по-русски. А подпись под письмом в редакцию журнала не то «Сион», не то «Время и мы» – М. Генделев. То есть моя подпись. Хорошо, что не отправил, правда… Нашел, разбирая бумажные завалы. Испытал ощущение «у-у-ффф».
Сколько мне лет понадобилось, чтобы не сглатывать комок при скандировании Символа Веры – «Beликая Русская Литература»? И труда сколько.
Жизнь? Полжизни? Сколько лет мне, сочинителю по-русски, понадобилось, чтобы врубиться, что литература вообще не Самое Главное в жизни, как учит Beликая Русская Литература! И что чем меньше этой самой литературы в жизни, тем как-то поздоровее будет. И литератору и его близким. А место литературы – в литературе. А каждой местной – в мировой.
Сколько я истрепал чужих и своих нервов, пока разучился судить Израиль по законам Руси советской. Расхотелось – да и то не до конца. А просто привык судить Израиль по законам Израиля. Потому что другим законам он почему-то не подчиняется.
Научился я чему-нибудь в свои 43 года?
Чему-нибудь. А именно: чужой израильский опыт – ни к черту не годится. А свой израильский опыт пригождается, конечно, но, как правило, тогда, когда его уже не к чему приложить. Как говорят французы: «Штаны дарят, когда уже задницы нет». А еще я выучился злому любопытству. Интересно посмотреть, как вы отреагируете на мое предложение. Попробуйте прожить с вышеприведенным кодексом молодого еврейского человека в Израиле. Вперед.
И детям тоже будет очень интересно. Детям до 16.
Я вполне вхожу в положение: обидно. Обидно, что нет никакой легкой музыки, троллейбусы ходят нерегулярно, вундеркинды не читают Эйдельмана и Астафьева, гондоны продают в автоматах, первенцев не принято называть Андрюша и Даша, писателя Ильфа и Петрова зовут Агнон и Ури-Цви Гринберг, в Беэр-Шеве нет ипподрома, балакaют на неиндоевропейском, крещенские морозы поставляют не вовремя, Росси ничего не построил в Рамат-Гане, сын вытатуировал на груди «Аба шели – старший товаровед».
И как только это все будет принято к сведению, понято и чувственному миру прощено – тогда, я обещаю вам! – ей-Богу, крест святая икона! – разверзнутся Небесные Сферы и под легкую музыку выйдет некто и по-отечески выговорит: «Хаим, хабиби, – зе ло пикник».
Вольно. Всем разойтись. Не забудьте выключить телевизор.
Вы свободны.