Глава II

СТРИПТИЗ

Я и до этого не раз видел шефа в дурном настроении, но сейчас он был мрачнее тучи. Его кабинет был погружен в темноту. На письменном столе горела одна-единственная лампа под матовым абажуром.

Когда мы вошли, шеф просматривал какие-то бумаги, ну а мы с Джимми Кливом остановились, как пара нашкодивших мальчишек, посреди комнаты, переминаясь с ноги на ногу. Шеф даже не поднял головы. Он прекрасный человек, наш старик. У него круглая добродушная физиономия, седая грива волос. Несмотря на многочисленные складки под подбородком, чувствуется, что челюсть у него твердая и волевая. Крепкий орешек наш шеф. Свет лампы отражается на генеральских звездочках на его плечах. Мне кажется, нашего шефа забавляет мысль, что он военный генерал. В свое время он занимал крупный пост в Министерстве юстиции, но война заставляет людей заниматься Бог знает чем и напяливать самые неожиданные мундиры.

Наконец, он поднимает голову.

— Ну, добрый вечер. Рад видеть у себя.

— Добрый вечер, сэр, — отвечает Клив.

Я ничего не говорю. Мне кажется, будет лучше, если некоторое время я помолчу.

— Ну, Кошен, мне думается, — говорит генерал, — я знаю вас достаточно хорошо, чтобы не пускаться с вами сразу же в разговоры. И ваш послужной список мне известен, как вы работали все эти годы. Вас всегда считали одним из лучших агентов ФБР. Если бы кто-нибудь попытался уверить меня, что вы распустили слюнки в присутствии какой-то смазливой девчонки даже под воздействием большого количества спиртного и выболтали ей служебную тайну, я бы этому не поверил. Так?

Я молчу.

— Ладно, вы знаете, в чем дело. Что вы мне на это скажете?

— Послушайте, генерал, — отвечаю я, — какая разница, что я скажу? Мне известно, что сказали вам про меня.

— Да… пожалуй, вы правы.

Шеф выдвигает ящик стола, вынимает сигару и закуривает ее.

— Самое скверное то, что мы не можем проверить данное донесение. Вы ведь знаете суть дела?

— К сожалению, имею лишь поверхностное представление.

— Ладно, сейчас я обрисую вам основные факты, чтобы мы лучше понимали друг друга. Марселина дю Кло, французская подданная, и американец по имени Варлей, во всяком случае, он считался американцем, хотя в его паспорте были какие-то неполадки, занимались бизнесом в сфере дизайна в Нью-Йорке практически с начала войны. Они попали на заметку ФБР, так как их заподозрили в том, что под видом декоративной мастерской они занимаются шпионской деятельностью не то в пользу немцев, не то японцев, а может быть, и тех, и других. Двум агентам ФБР было поручено разобраться в этом деле. Один из них был Джордж Риббэн, второй — вы, Кошен. Вы оба получили соответствующие указания и действовали независимо друг от друга.

Следующий примечательный факт заключался в том, что дю Кло и Варлей каким-то непонятным способом, который до сих пор мы не сумели разгадать, получили разрешение и паспорта на выезд из Нью-Йорка в Париж. Ладно, мы против этого не возражали. Наоборот, мы рассчитывали, что с их помощью сумеем нащупать кое-что здесь. Они приехали сюда недели через три после того, как американские и английские войска вступили в Париж, а немцы отступили. Риббэн и вы, Кошен, естественно, прибыли следом за этой парочкой. Вам следовало познакомиться поближе с этой самой Марселиной дю Кло.

Генерал откидывается в кресле, затягивается и потихоньку выпускает струю дыма из уголка рта.

— В вашем досье сказано, что вы всегда отличались умением обращаться с женщинами. Итак, вы с ней познакомились, проводили с ней много времени. Однажды вечером вы с ней куда-то ездили. Похоже, при этом было много выпито. На следующий день вас нашли в невменяемом состоянии в каком-то притоне на Рю Клиши. Куда девалась эта дю Кло, никто не знал.

К этому времени врагу стала известна некоторая информация о передвижении войск. Здешняя разведка считает, что за эту утечку ответственны как раз дю Кло и Варлей. Мы до сих пор не знаем, куда скрылся он, а вот дю Кло Риббэн обнаружил и напугал до полусмерти. По всей вероятности, она считала, что ее расстреляют.

Не исключено, что Риббэн поддерживал ее в данном мнении. Он считал, что в этом случае она скорее заговорит. Ну… и она заговорила.

Дю Кло кое-что открыла ему, но самое важное сообщение заключалось в том, что вы, Кошен, болтали много и охотно. Например, вы выложили ей, в чем состоит ваше конкретное задание, а также просветили ее, чем вообще занимается наша Секретная служба в Париже, и, наконец, каковы методы ее работы. Риббэну это не понравилось. Не понравилось потому, что как хороший федеральный агент он не мог всего этого понять. Ну и я тоже.

Ладно, вам не надо ничего говорить. Я думаю, вы тут ни при чем. Если допустить, что вы действительно разоткровенничались перед этой женщиной в состоянии опьянения, вы все равно не можете знать, что вы ей выболтали. Если бы Риббэн был здесь и мог доложить, что ему удалось выведать у нее, тогда нам было бы легче ориентироваться. Но его нет. Возможно, в какой-то мере это вас устраивает. Мне сказали, что сегодня вечером он упал с лестницы и сломал себе шею. Это было для него несчастьем, а для вас, возможно, удачей…

— Может быть, это так, генерал, а может быть, и нет, — ответил я. — Что касается меня, то я хотел бы послушать, что сказал бы Джордж Риббэн. Мне очень любопытно было бы узнать, что, по его мнению, я мог наговорить этой даме.

— По всей вероятности, это так, — согласился шеф, — и мне тоже.

— В этой истории есть еще один щекотливый момент, генерал, — продолжаю я. — Понимаете, еще интереснее мне было бы поговорить с самой Марселиной, причем в вашем присутствии и так, чтобы никто не мог обвинить меня в нетрезвом состоянии. Я много бы отдал за то, чтобы эта проклятая красотка рассказала мне, о чем я ей мог наговорить, даже если бы и вправду я выпил много спиртного.

— Ну, этого вы не услышите. Вы это знаете. Шеф выпускает очередную струю дыма и говорит:

— Вот что я вам скажу. Я просмотрел ваш послужной список, Кошен. Он безупречный, на мой взгляд, и мне трудно поверить, чтобы оперативник вашего класса мог дать осечку с такой особой, как Марселина. Я придерживаюсь того мнения, что она наговорила' небылиц, просто сболтнула Риббэну первое, что пришло ей в голову, так как ей необходимо было что-то сказать: он ее слишком напугал. Если бы Риббэн был жив, он без труда бы все это подтвердил. Но он умер. Что ж, несчастные случаи происходят ежедневно. Клив сообщил мне по телефону подробности. Очевидно, Риббэн свалился с лестницы и сломал себе шею.

Генерал умолк. Наступило молчание. Потом он вынул из стола коробку с сигарами и угостил нас с Джимми.

— Возьмите по одной и послушайте меня внимательно.

Он пристально посмотрел на меня.

— Хочу вам сообщить, Кошен, я решил не отстранять вас от работы. Может быть, кое-кто и подумывал, что мы с вами расстанемся. Возможно, они даже рассчитывали, что я отошлю вас обратно в Штаты. Но я этого не сделаю. Я не вижу причины, почему агент с вашим опытом работы должен пострадать из-за голословных обвинений.

— Огромное вам спасибо, генерал, — отвечаю я. — Но я все же не испытываю смертельного чувства благодарности за то, что с меня сняли подозрение в том, чего я никогда не совершал.

Шеф меня понял.

— Забудем об этом инциденте. Перейдем теперь к деловой части совещания. Варлей скрылся. Мы предполагаем, что у него имеются связи. Возможно, он с дю Кло начал работать в Нью-Йорке и продолжал, когда они приехали в Париж. Возможно, он уже в Англии И там его схватить будет очень трудно. В Англии масса американских войск. Если у него там имеются друзья и если у него надежные документы, он сможет долгое время водить за нос и наших людей, и английские власти.

Он перевел взгляд на Клива.

— Вы знаете его?

Клив кивнул утвердительно.

— Что вы думаете о нем?

— Два года назад меня направили в распоряжение иллинойской полиции, я занимался, тогда расследованием одного дела, частного дела, которое было поручено моему агентству в Нью-Йорке. Варлей был замешан в этом деле. Полиция Иллинойса искала его. У нас имелось предписание о его задержании, и власти предполагали, что он скрывался в тех местах. Я знаю, как он выглядит, и, мне кажется, догадываюсь, чем он занимался. Варлей работал вместе с гитлеровскими молодчиками в США еще до того, как Америка объявила войну. Он завязал какие-то связи здесь, во Франции, и наверняка собирается тем же заняться в Англии. Шеф согласился.

— Пожалуй, вы правы. Дю Кло вам что-нибудь говорила о Варлее, Кошен?

— Очень многое, но по большей части это был чистый бред, хотя кое-где и проскальзывали разумные нотки. В тот вечер, когда мы встретились с Марселиной, я повел ее выпить и надеялся, что она что-нибудь выболтает мне. Но я ее насторожил. Понимаете, ее напугал вовсе не Риббэн, а я. Возможно, он пытался сделать это позднее, но начал-то я. Пожалуй, у нее зародилась мысль, что ее песенка спета, что она дала маху и что если наши ее не схватят, то уж немцы-то непременно. По неизвестной мне причине эта крошка думала, что она у них не на особенно хорошем счету. И она, и ее партнер Варлей. Понимаете, она не говорила ничего определенного, выражалась весьма туманно, но у меня сложилось такое впечатление. О'кей. Потом я специально начал ее кое в чем просвещать. Рассказал ей истории, случившиеся с некоторыми дамочками, которые неудачно занимались шпионской деятельностью. Вы меня понимаете, шеф?

— Да. Это совершенно ясно. Старый трюк.

— Ну, вроде бы это сработало. Она пожаловалась, что Варлей ей не особенно доверяет в последние пять месяцев. Что он ее всегда подсовывает под удар, сам ловко оставаясь в тени и в то же время держа ее в полном неведении относительно их деятельности. Варлей, человек опытный, понял, что она боится и не хочет рисковать. Он опасался, как бы она не раскололась. По ее мнению, именно поэтому он и привез ее в Париж.

Шеф кивнул головой.

— Понятно. Из ее слов вы не сделали вывода, каковы были связи Варлея?

Я с минуту помолчал, тщательно стряхивая пепел с сигары в пепельницу, внимательно посмотрел на генерала и произнес:

— Одну вещь она мне сообщила. У Варлея есть сестра. Мне показалось, эта дама живет в Англии. Со слов Марселины я понял, что внешне она — настоящая Венера Милосская, но настолько порочная, что по сравнению с нею сам сатана кажется президентом библейской корпорации. По всей видимости, эта особа недолюбливала Марселину.

Шеф задумался на продолжительное время, потом обратился к Кливу:

— А вы когда-нибудь слышали что-нибудь о его сестре?

— Нет, но, собственно говоря, это естественно. Меня семья Варлея не интересовала. Наша цель была поймать его самого, хотя мы ничего и не добились. Даже не представляем, куда он девался.

Новая пауза, потом шеф спросил:

— Описывать-то описывала, но как?

— Понимаете, генерал, когда одна дамочка говорит о другой, она в ней замечает все недостатки. Возможно, как предполагают, я тогда был сильно под мухой, но все же не настолько, чтобы не запомнить слов Марселины.

Прежде всего она мне сообщила, что сестра Варлея была брюнеткой с великолепной кожей и большими фиолетовыми глазами. Кроме этого, природа наградила ее всем: фигурой, вкусом, умением одеваться, знанием двух языков, а может, и более. Потрясающая дамочка, эта варлеевская сестрица, судя по описаниям.

— Но они весьма поверхностны, не правда ли? По-моему, каждая мало-мальски смазливая женщина попадает под эту характеристику. Во всяком случае, про себя она обычно так и думает… но вот о другой женщине вряд ли выразится в таких словах…

— Пожалуй, вот что важно, — вспомнил я, — у этой крошки есть одна особая примета. На левой руке у нее кривой мизинец. Дю Кло говорила, что у нее красивые руки с длинными ногтями, всегда наманикюренные и отполированные, поэтому этот кривой палец выглядит особенно уродливым. Люди буквально не могут отвести глаз от ее рук, когда с ней разговаривают. Понимаете, она сильно жестикулирует этой самой рукой, у нее вроде бы какой-то комплекс в отношении кривого мизинца. Понятно?

— Понятно, — отвечает он. — Нужно будет записать эти приметы.

Шеф берет листок бумаги, пишет на нем «словесный портрет», прочитывает вслух и спрашивает: — Так будет о'кей?

— Да, все правильно, — отвечаю я.

Он откладывает листок, засовывает в рот сигару.

— А теперь внимательно слушайте. Вы находите Варлея и устанавливаете за ним слежку. Если будет возможно, доставите его живым ко мне. Мне бы очень хотелось с ним потолковать. Он стреляный воробей, и задача эта не из простых. Клив знает его, а если Варлей встретится со своей сестрой, при условии, что она тоже в Англии, то подобную пару рано или поздно разыскать будет можно. Английские власти вам окажут всяческое содействие. Об этом я уже договорился. Прекрасно. Когда вы выезжаете?

— Когда вам будет угодно, — отвечаю я. — Но я бы хотел задержаться в Париже еще на пару деньков. Мне нужно уладить кое-какие дела.

— Хорошо. Выезжайте через сутки. Рано утром вас будет ждать специальный самолет.

Он посмотрел на меня, и взгляд его голубых глаз на этот раз был не таким тяжелым.

— Я бы хотел, чтобы вы с этим справились, Кошен.

— Вы хотите сказать, что для меня это явилось бы искуплением?

— На нас работает множество людей, замечательных людей из ФБР. И все они мечтают о повышении. Дело Марселины дю Кло поручено не вам одному. Так или иначе, сделайте все, что в ваших силах. Разыщите Варлея, узнайте, чем он занимается, доставьте его в Париж… — Тут он вроде даже подмигнул мне. — Мне бы хотелось взглянуть , на его прелестную сестрицу.

Он сильно затянулся и продолжал:

— Я предчувствую, что эта парочка заработает либо расстрел, либо камеру-одиночку в Алькатрасе минимум лет на двадцать.

Я поднялся со словами:

— До свидания, генерал.

— До свидания.

Клив тоже распрощался, и мы вместе выходим из кабинета. В коридоре Джимми лукаво посмотрел на меня и весело подмигнул.

— Ну, все о'кей, старина. Считай, что ты остался при деле, Кошен.

— Провалиться мне на этом месте, если я не останусь. То есть останусь, если мы разыщем Варлея… Если же нет, меня выставят из разведки, тут можно не сомневаться. Пошли выпьем по этому случаю.

Мы шагаем по улице. И молчим, потому что нам есть о чем подумать. Через некоторое время Джимми спрашивает:

— Что тебя терзает, Лемми? Не слишком ли ты близко принимаешь к сердцу эту историю? Не сложилось ли у тебя о ней предвзятое мнение?

— Предвзятое мнение? Как бы не так! Ведь совершенно ясно, что шеф думает, будто я что-то действительно выболтал этой дю Кло. Но они не могут ничего узнать и доказать: Марселина мертва, Риббэна тоже прикончили. Генерал уверен, дыма без огня не бывает. Вот поэтому-то он и приказал мне продолжать работать по этому делу. Рассчитывает, что если я на самом деле развязал язык перед малюткой, то рано или поздно себя выдам. А тогда он собственноручно разрежет меня на мелкие кусочки. Вот что я думаю…

Джимми отвечает не сразу:

— Какого черта! Разве только ты один должен переживать? Мы оба должны постараться, чтобы во что бы то ни стало схватить этого негодяя. Для тебя это явится реабилитацией, ну а мне всегда хотелось попасть на работу в ФБР. Может, после этого меня найдут достойным.

— О'кей. Разумные речи приятно слушать! Пошли, давай действительно выпьем за нашу удачу.

Между нами говоря, это была, по-моему, замечательная идея. Потому что, когда парень не в своей тарелке, он всегда готов совершить одно из трех: пойти и утопить свои переживания в рюмке доброго вина, помчаться к какой-нибудь девчонке и, положив ей голову на грудь, пожаловаться на свою горькую судьбу и получить взамен пленительное женское сочувствие. Наконец, отправиться домой и завалиться спать.

Поверьте мне, ребята, что третий вариант — самый правильный, потому что он безопасный. Я знавал парней, которые сломя голову бежали к какой-нибудь симпатичной дамочке и изливали перед ней все свои недоразумения, а примерно через неделю их ожидали гораздо более крупные неприятности.

После спанья чувствуешь себя еще более разбитым, чем до него, спиртное делает тебя еще более сонным, ну а от дамочек ты вообще теряешься. У тебя кружится голова, а это самое опасное.

Только вот мужчины — странный народ… Если бы парень оказался на необитаемом острове, имея все необходимое: бочонок рома, съестное и пару хороших книг, вы думаете, он бы чувствовал себя счастливым?

Держите карман шире… Могу поставить последний шиллинг против всех запасов чая в Китае, что еще до захода солнца этот балбес обшарит весь остров, прочешет все кусты, обшарит лес в поисках существа с округлыми формами в той или иной юбке.

Потому что уж так устроены все мужчины, с тех пор, когда змей в Саду Эдема едва не свалился с дерева, потешаясь над Адамом, который по тем временам был величайшим специалистом по части фруктов.

Было немногим позже двенадцати, когда я вышел от генерала. Ночь была сносной, разве что чуточку прохладной, но я против этого не возражал. Я думал о Риббэне и о том, что со стороны Джимми Клива было здорово вот так сочинить историю о падении Риббэна с лестницы, когда он якобы побежал за ручкой с чернилами. Сразу видно, какая у него сообразительная башка, ведь он смекнул про авторучку в тот самый момент, когда я сказал ему, что в комнате Риббэна на столе приготовлены бумага и конверты, как если бы тот собирался писать письма.

И Клив знал, что шеф не ухватится за сообщение об убийстве Риббэна, раз я находился поблизости. Это было бы уж слишком. Сперва обманом выкрадывают Марселину, затем убирают Риббэна. Клив сообразил, что подобная новость нужна шефу как петуху тросточка. Даже последний олух поймет — от того, что эти двое перешли в лучший мир, больше всех выигрывает любимый сыночек миссис Кошен. Я, если уж честно, и не особенно их оплакиваю. Клив поступил как настоящий друг, постаравшись выгородить меня из этой истории.

Мне думается, что Клив — толковый следователь, хотя он всего лишь частный детектив, прикомандированный на время войны к нашей службе. Было бы здорово, если бы у нас было побольше вот таких парней.

Затем мои мысли перебрасываются на Джуанеллу Риллуотер. Вроде бы, ребята, я вам уже говорил, что мир тесен. Но даже я не догадывался, что он тесен в такой степени и что я смогу встретиться здесь, в Париже, с этой милашкой. Лишнее доказательство того, что ни один парень не может предугадать, кого или что он увидит за углом…

Вот поэтому-то мудрец Конфуций, с которым я вас уже знакомил, однажды высказался таким образом: «Нежданная женщина подобна прекрасной розе за твоей изгородью. Она появляется неизвестно откуда и исчезает, поиграв тобою и выбросив тебя через некоторое время, как дохлую рыбу».

Теперь вы видите, ребята, что этот парень, Конфуций, был знатоком по части женской половины рода человеческого и мы можем положиться на его суждения. Я закурил папироску и двинулся к отелю «Сен Денис». Он расположен неподалеку от бульвара Сен Мишель и представляет из себя заурядное заведение, каких много. Во всяком случае, так мне казалось, а когда я подошел к нему, то и сам убедился, что так оно и было. Пара старых зданий с выходом на боковую улочку. Я позвонил в звонок, и через несколько минут работяга в темном переднике отворил дверь. Физиономия у него заросла двухнедельной щетиной. Он казался настоящим Мафусаилом, вылезшим на свет Божий после долголетнего пребывания в преисподней.

Я говорю ему: «Добрый вечер». Он же молчит, стоит и пялит на меня глаза. Похоже, он привык, чтобы его сначала обругали, и уж после этого он начинает что-то соображать.

— Послушай, — спрашиваю я, — тут живет одна леди по имени миссис Риллуотер. Она у себя?

Он этого не знает, но все же сообщает, что она занимает номер 23 на втором этаже.

Я благодарю его и поднимаюсь наверх. Дом провонял, а уж коли я говорю это, то запах действительно непереносимый. В нос мне ударяют всевозможные странные и непонятные ароматы… Ковры не трясли, видимо, множество недель, а у потолка такой вид, как будто он того и гляди обвалится вам на голову.

Подойдя к номеру 23 на втором этаже, я тихонько стучусь в дверь и жду ответа. Но ничего не происходит. Стучу сильнее, и снова безрезультатно. Тогда я нажимаю на ручку, растворяю дверь и вхожу. В комнате темно, но в противоположной стене имеется еще одна дверь, ведущая во внутренние помещения. Я вижу, что из-под двери пробивается полоса света. Тогда я отыскиваю выключатель и зажигаю свет. В этот момент раскрывается вторая дверь и из нее выходит дама.

Я не из тех парней, которых можно легко удивить. В свое время нагляделся на разные чудеса, но такого зрелища, как эта особа, я никогда не встречал. На ней были надеты турецкие шлепанцы без задников, широченные восточные шаровары, которые могли показаться непрозрачными разве что слепому, бюстгальтер, который вообще ничего не прикрывал, и масса звенящих браслетов.

Передо мной потрясающие ножки, каких я еще никогда не видывал, замечательная фигура, лицо с раскосыми глазами, которые как будто глядят на тебя со страниц географического учебника. В добавление к этому волосы у нее были окрашены в соломенно-желтый цвет, хотя краска уже начала слезать с корней. В довершение всего над пупком у нее была приколота серебряная картонная звезда.

— Ну и ну, — невольно вырвалось у меня. — Я вижу сейчас перед собой самое очаровательное маленькое создание из сказки «Индийская принцесса с пробковой ногой».

Она отвечает:

— Послушайте, молодой человек. Вы что воображаете, что вы из гестапо? Возможно, вам говорили, что эта часть Франции уже не находится под оккупацией и что никто больше не имеет права без приглашения врываться в частные дома.

— Не верьте такой ерунде, крошка, — советую я ей. — Что касается меня, то я ведь и есть из оккупационных войск. Но, может быть, вы согласитесь удовлетворить мое любопытство. Чего ради вы нацепили на себя все это барахло? Или же вы репетируете стриптиз?

Она опускает глаза на свои шаровары и произносит:

— А вдруг я думаю о старых временах?

— Даже если это так, моя козочка, — отвечаю я ей, — вам все равно нужно было бы надеть на себя хоть какое-нибудь исподнее, потому что моя старенькая мама, миссис Кошен, женщина умная и опытная, частенько говаривала, что женское белье подобно Рейну: оно практически является для женщины последней линией обороны. Ну а в таком виде, уверяю вас, у вас нет даже и одного шанса на спасение, коли кто-нибудь предпримет обходной маневр.

— Значит, вот вы какой шустрый, да? Может быть, вас удивит, если я скажу, что одно время я действительно выступала с номером стриптиза. «Стриппер» — так они называют эту должность. А теперь у меня тоже есть номер в программе варьете. Да еще какой! Гвоздь программы!

— Так уж и гвоздь? Ставлю 6 против 4, что, если кто-нибудь из здешних завсегдатаев заметит, что у вас косят глаза, он больше никогда не взглянет на вас.

— Наплевать на косоглазие, парень! Посетителям в голову не приходит смотреть мне в глаза. Но, может быть, вы мне скажете, чего вы тут ищете? Это не частные номера.

— Я ищу одну даму по имени Джуанелла Риллуотер. Это ее комната. Может быть, вы знаете, где она?

— Это не ее комната, и я не знаю, где она. Во всяком случае, я не имею никакого желания знакомиться с дамой по имени Риллуотер. Мне не нравится это имя.

Я стою и продолжаю рассматривать малютку. Ее вид будит во мне какие-то воспоминания. Вдруг до меня доходит.

— Ба-ба-ба… Жизнь иной раз преподносит самые неожиданные сюрпризы. Если вы не Марта Фрислер, которая выступает со стриптизом в бурлеске Мецлера в Чикаго, то я тогда Адольф Гитлер.

— Ты прав, парень, — говорит она. — Это я, и я пользовалась успехом. Припоминаю один вечер…

— Верю вам на слово, — перебиваю я ее не совсем вежливо. — Мне думается, что один вечер в этом бурлеске был точно таким же, как и второй. Итак, вы не знаете миссис Риллуотер?

— Нет. Я никогда о такой не слыхала. А теперь закругляйтесь и разрешите мне заняться репетицией.

— Послушайте, у меня есть еще парочка вопросов, которые я хотел бы разрешить до того, как я исчезну.

— А кто вы такой, чтобы задавать мне вопросы? — удивляется она.

— Меня зовут Кошен. Я из Федерального бюро, откомандированный сюда в армейскую разведку. А что вы тут делаете и каким образом сюда попали? — спрашиваю я и показываю ей свой значок. Она отворачивает обшлаг и смотрит на свои часики.

— Это долгая история, хотя и очень занятная. Может быть, вам будет интересно ее выслушать с самого начала?

— Почему бы и нет? Не откладывайте дела в дальний ящик. Валяйте.

— Ладно. Присаживайтесь, правды в ногах нет.

Жестом она приглашает меня сесть возле окна, подходит к буфету и наливает пару стаканов рома. Один протягивает мне. Я выпиваю. Хорошая штука.

— Ну, это дело тянется давно. Вот послушайте, как все началось.

Она смотрит куда-то поверх меня, и на ее лице вдруг появляется мимолетная гримаска. Я сижу спиной к двери. Повернувшись на стуле, я вижу, что в комнату входит какой-то парень: высоченный, худой детина с продолговатым лицом и хрящеватым носом.

Он одет в синий костюм и полосатую рубаху с белым галстуком. Чем-то напоминает кубинца, из тех, которых вам обычно показывают в дешевеньких театрах-варьете. Он улыбается, обнажая при этом ряд белоснежных зубов. В правой руке у него зажат автоматический пистолет, направленный мне в спину. Последнее мне совсем не нравится.

Я приканчиваю свой ром и опускаю стакан на стол. Парень возле двери смотрит на мою собеседницу и говорит с явным иностранным акцентом:

— Ну, што эта? Она отвечает:

— Это… это действительно кое-что. Это мистер Кошен. Он из отдела контрразведки. Только что показал мне свою бляху. Ищет даму по имени Риллуотер.

— Ага! — говорит парень и входит в комнату. — Знаете, мистер Кошен, мы не любим людей, которые суют нос не в свое дело. Особенно мы не перевариваем полицию, даже если она работает на паях с американской армией.

— Возможно, именно это заставляет вас не любить их еще сильнее, — соглашаюсь я. — Почему бы вам не убрать оружие? Вы так можете сильно навредить себе же.

Он подмигивает мне, и совсем недружелюбно. Я чувствую, что этот тип мне явно не нравится.

— Себе? — наигранно удивляется он. — Если такое и бывает, то очень редко. А вот другому я могу сделать вред.

Он расстегивает свободной рукой верхнюю пуговицу узкого жилета, потом запускает ее в карман брюк. Когда борт его пиджака отвернулся, я замечаю в верхнем кармане затейливый карандаш и тоненькую позолоченную цепочку. Мои глаза прикованы к этому карандашу. Парень подходит к буфету, подносит горлышко бутылки к губам и делает солидный глоток. Но его глаза неотрывно следят за мной, а пистолет по-прежнему нацелен прямо в меня.

Окончательно убеждаюсь, что я совершенно прав, не симпатизируя этому латиноамериканцу. Проклятый подонок! У него вид настоящего мошенника. Кроме того, я ни минуты не сомневаюсь, что он без раздумий нажмет на курок и тем самым снесет прочь большой кусок моей нижней части тела, что, как вы понимаете, вовсе не является заманчивой перспективой.

Я смотрю на пистолет и даже со своего места вижу, что предохранитель снят. Может быть, этот парень и правда задумал черное дело. Девица в театральных брюках прислонилась к гардеробу в другом конце комнаты и смотрит на него краешком глаза. Во всяком случае, мне так кажется, потому что у этой крошки такое косоглазие, что не можешь даже понять, куда она смотрит.

— Ты, должно быть, очень удачливый парень, — говорю я. — До сих пор тебе, видимо, всегда везло, но на этот раз ты можешь нажить себе кучу неприятностей, потому что для вашего брата противопоказано грозить таким парням, как я. Может быть, тебе известно, что у нас тут стоят войска?

— Да, — отвечает, — знаю, но, сеньор, иногда бывают и несчастные случаи.

— Можешь мне это не говорить! Уверен, что твой папаша так и подумал, когда услыхал о том, что твоя матушка должна произвести тебя на свет. Но, может быть, ты вообще родился, не как все люди? Или у тебя никогда не было отца? — Тут я ухмыляюсь. — Так вот в чем дело! Дитя любви, так это называется.

— Ах, какой ты умник! — цедит он сквозь зубы. — А если я сейчас вобью в твою паршивую глотку твои собственные зубы? Придется ли тебе это по вкусу?

— Ни капельки бы не понравилось, но вот куда бы тебя это завело? Послушай, ты мне нравишься, ты мне интересен.

Он снова подносит бутылку к губам, делая новый большой глоток.

— Ах так! — восклицает он. — Прекрасно. Вот и объясни, чем я тебя интересую.

— Все очень просто: мне понравился твой карандаш. Он мне не дает покоя. Когда я был мальчишкой, я всегда собирал всякие оригинальные карандаши. Признаюсь, от твоего карандаша я просто без ума.

С минуту он смотрит на меня с таким видом, будто считает меня слегка чокнутым. Девица по-прежнему стоит возле шкафа в свободной и непринужденной позе. Похоже, этот спектакль ей явно по нутру.

Запустив руку в карман, латинос вытаскивает карандаш и 'спрашивает:

— А что в нем особенного?

. Он рассматривает карандаш с большим любопытством.

— В нем нет ничего особенного, — говорю я, — если не считать того, что сегодня вечером я видел ручку из этого же набора. Такие карандаши всегда продают вместе с авторучками. Скажи-ка, у тебя есть авторучка? Я что-то ее не приметил. И это странно.

Он переглядывается с девчонкой и пожимает плечами.

— Нет, он и правда, по-моему, сошел с ума. Она спокойно замечает на это:

— Если он действительно сумасшедший, мы должны что-то делать с ним.

— Послушай, малютка, — говорю я, — в чем дело? Почему кто-то должен что-то предпринимать в отношении другого человека? Я пришел сюда нанести визит вежливости, а этот тип врывается к нам, размахивая своей артиллерией, как будто он собирается начать новую мировую войну. Почему вы не можете вести себя благопристойно и немножко остыть?

Латинос ворчит:

— Прекрасно, сеньор, я уже остыл. Теперь вы мне скажите, чего вы хотите?

— О'кей. Давайте поговорим начистоту, хорошо? Скажите, вам известно местечко под названием «Леон», да?

Он пожимает плечами.

— Возможно, да, а может быть, и нет. Но, — тут он припоминает, — да, — вроде бы он знает этот клуб.

— Не сомневаюсь, что вы его знаете, — подтверждаю я. — О'кей. Там был один парень по имени Риббэн. Американец. Из отряда контрразведки. Кто-то сегодня вечером ударил его по затылку в его собственной комнате на мансарде. В данный момент он уже успел остыть. Вы случайно ничего не знаете об этой истории?

Он снова пожимает плечами и строит рожу, которую без всякого преувеличения можно назвать дьявольской.

— Сеньор, мне кажется, вы немного свихнулись. Почему я должен что-то знать об этом деле?

— Мне было бы это весьма кстати. Если вы что-то знаете, то вам придется туго. Я имею все основания передать вас в руки американских властей, и там вам будет несладко.

— Не могу взять в толк, о чем вы болтаете. Я сегодня вечером даже близко не подходил к клубу «Леон».

— Это значит, что у вас имеется алиби, настоящее, железное алиби, причем такое, которое я, по всей вероятности, смог бы проверить, не выходя из этой комнаты.

— Мой дорогой сеньор, да я вижу, что вы из оптимистов. Я вовсе не уверен, что вам вообще удастся выйти из этой комнаты.

— Ничего, постараюсь не упустить такой возможности. Ладно. Допустим, у вас есть алиби. Интересно знать, какое?

Я вроде бы непроизвольно поднимаюсь с места, засовываю руки в карманы и начинаю шагать взад и вперед по комнате, а сам продолжаю:

— Может быть, ваше алиби будет выглядеть следующим образом: жила-была одна крошка по имени Марселина дю Кло. Ее посадили в камеру 14-го полицейского участка, чтобы она до тех пор, пока не пришлют кого-нибудь препроводить ее в штаб контрразведки, побыла там. В штабе ей хотели задать кое-какие вопросы. Понимаете, им было любопытно с ней познакомиться. Но в участок кто-то явился с фальшивым ордером и забрал ее. Дело рискованное, но оно выгорело. Полицию облапошили. После этого девчонку отвезли на Рю Захари и всадили в нее пару пуль. Ее нашли в темном подъезде. Не о таком ли алиби вы думали?

Он ничего не говорит. Молча смотрит на меня, потом переводит глаза на буфет. Я незаметно оглядываюсь на дамочку: она смотрит на меня и даже перестала косить глазами. Мне кажется, что она не на шутку перетрусила.

— Послушайте, может быть, все это блеф, — продолжаю я. — Я просто пытаюсь взять на испуг такую невинную парочку, как вы двое. Но суть того, что я хочу вам внушить…

Я вытаскиваю из кармана руку и тычу в его сторону указательным пальцем, как будто перехожу к чему-то очень важному. И тут же делаю отчаянный прыжок, выбросив вперед левую ногу, которой латинос получает королевский удар в живот.

Парню это определенно не нравится. Какую-то минуту он обалдело смотрит на меня, потом испускает дикий вопль, роняет пистолет на ковер и начинает громко стонать, раскачиваясь из стороны в сторону.

Я делаю шаг в сторону пистолета, но девица, как пантера, мелькнув своими прозрачными штанами, оказывается на месте раньше меня. Эта крошка пронеслась через всю комнату, как будто ее выстрелили из пушки, хватает пистолет и пытается отступить назад, разразившись бесчисленными проклятиями.

— Проклятый обманщик… ты за это получишь от меня всю обойму, мерзкий федеральный такой-то и такой-то! — Тут она действительно стреляет в меня, но, конечно, будучи такой возбужденной, да к тому же еще и косоглазой, промазывает.

Она вторично поднимает пистолет, подбегая слишком близко ко мне. Я слышу, как пуля свистит мимо моего уха и впивается в стенку за моей головой. Хватаю бутылку с ромом и, пока она собирается начать новую стрельбу, запускаю бутылкой в электрическую лампочку. 'В чем-чем, а в неумении попасть в цель меня никто не может обвинить. Лампочка разлетается вдребезги.

Теперь девица орет еще какие-то дополнительные оскорбления по моему адресу и о своих пожеланиях в отношении моей дальнейшей судьбы. Я соображаю, что в пистолете кончились патроны, или же она поджидает, когда я приближусь к ней и меня будет хорошо видно на фоне освещенной передней.

Тихонько подбираюсь к парню, который свалился на пол и буквально катается по ковру от боли. Выхватываю у него из кармана карандаш и на четвереньках добираюсь до двери, распахиваю ее и быстренько переваливаюсь за угол.

Я был прав: девица немедленно поднимает стрельбу, но пули летят уже слишком высоко. Возможно, это и было бы правильно, если бы я стоял в полный рост.

Бегу вдоль коридора и кубарем спускаюсь вниз по лестнице. В холле я вижу, что парень в грязном фартуке по-прежнему стоит, прислонившись к стене.

— Месье, надеюсь, что вы нашли миссис Риллуотер? — спросил он,

Я резко оборачиваюсь в дверях.

— Эй, ты, субчик, ты — враль и брехун. Ты мне совершенно не нравишься. Теперь я понимаю, что ты меня специально направил в другой номер. Женщину наверху должны называть «миссис Дитчуотер», что значит «сточная канава», и не иначе! В один прекрасный день я вернусь сюда и не оставлю здесь камня на камне.

После этого я с достоинством выхожу из парадной двери… Мне с детства не нравятся сцены с изобилием стрельбы. В свое время я на них насмотрелся более чем достаточно. Как правило, они не обходятся без крови.

Возвратившись к себе в отель, я снимаю пиджак и ботинки, отливаю на четыре пальца содержимое бутылки с ромом, ложусь в постель и принимаюсь спокойно обдумывать положение вещей. Меня всегда волнует то, что многое в жизни проносится мимо тебя настолько быстро, что не успеваешь даже как следует разглядеть, что это такое, и дать этому мысленную оценку. Может быть, это как раз и случилось в данном случае. Но все же я понимаю, что могу сложить два и два, не получив при этом 17. Вроде бы у меня появляются кое-какие идеи.

По-моему, интервью с генералом было в целом о'кей. Начинаю думать о Кливе. Одно бросается в глаза, как пирс в Коннектикуте, если смотреть со стороны моря, — этот малый намерен выжать все возможное из этого дела, а что до мистера Кошена, то ему, кажется, наплевать. Да и почему я должен о нем беспокоиться? Клив — всего лишь частный детектив и понимает, что если сумеет показать товар лицом в данной истории, то только здорово выиграет. Может быть, он так и думает. Не исключено, что он придумал байку о падении Риббэна как раз для того, чтобы я занялся черновой работой, а все лавры достались бы ему одному. От частного детектива можно ждать чего угодно.

Следующим номером в моем мысленном обзоре была Джуанелла Риллуотер. Я уже раньше говорил вам, ребята, мир тесен, но все равно мне кажется немного странным, что я именно сейчас встретился с ней в Париже. Еще более странным представляется то, что я попал во все эти передряги с красоткой в прозрачных штанах и ее латиноамериканским дружком из-за адреса, полученного от Джуанеллы. Интересно узнать, действительно ли живёт Джуанелла в этом чертовом отеле? Возможно, и нет. Просто она задумала перехитрить меня и назвала мне первый пришедший ей в голову отель. Либо это, либо у нее были совсем иные намерения.

Я протягиваю руку к телефону и набираю номер Домби. Через минуту слышу, как он говорит не слишком громко «алло». Еще до того как я сумел ему ответить, на другом конце провода раздается довольно пронзительный женский голос, который что-то трещит по-французски. Ясно, что этот канадец сейчас разыгрывает из себя Казанову перед какой-нибудь крошкой.

Я совершенно прав, потому что дамочка начинает причитать по-английски:

— Домби… ты мне больно сжал шею. Если ты попробуешь повторить то же самое, я тебя ударю утюгом… — После этого она уже по-французски объясняет парню, куда он должен катиться.

Я говорю в трубку:

— Алло, Домби. Это Лемми Кошен.

— Да? И тебе приспичило звонить в такое время, когда со мной такая симпатичная девчонка, которая от меня совершенно без ума?

— Можешь не болтать. Я слышу вашу беседу. И что ты находишь хорошего в этих кривляках француженках? Не тискай ее слишком сильно, они привыкли к более нежному обращению. Когда-нибудь один из их поклонников пырнет тебя ножом. И не от великой любви к тебе, а как раз наоборот.

— Да, ты — мудрое создание, — в тон отвечает он мне. — Чего ты от меня хочешь?

— Послушай, Домби, приезжай-ка поскорей ко мне. Мне нужно с тобой срочно поговорить.

— Ладно. Жизнь бывает чертовски нескладной. У меня никогда не хватает времени на удовольствия. Сейчас приеду.

Он вешает трубку. Я встаю с кровати, еще отпиваю рома и начинаю ходить по комнате взад и вперед. Меня все больше начинает интриговать эта история.

Через 20 минут появляется Домби. Он выставляет непочатую бутылку рома, и мы усаживаемся, преуютно выпивая по паре рюмок.

— Ну, парень, в чем же дело? — наконец спрашивает он.

Я ему рассказываю все. Прежде всего, ребята, я должен заметить, что в высшей степени уважаю Домби. Это не пустозвон, а, что называется, весьма содержательный малый. Внешне он всегда притворяется, будто его занимают одни девчонки, но в действительности у него светлая голова. И крепкий характер.

Этот парень начал войну в составе канадских командос, оттуда перешел в британскую разведку и теперь работает с нами как союзник. И надо сказать, наша работа с его появлением стала намного эффективней…

— Послушай, Домби, ты слышал про Риббэна?

— Слышал. Мне рассказывал Клив. Свалился с какой-то лестницы и сломал себе шею.

— Ничего он не ломал. Его пристукнули.

— Вот как? Как это случилось?

— Не знаю. Но вокруг этого дела творится что-то непонятное. Сегодня вечером кто-то предъявил пропуск в 14-е отделение парижской полиции с довольно искусно подделанной подписью генерала, и они заполучили малютку Марселину. Дальше следующий акт — ухлопали Риббэна. Ну?

— Немного странно, правда? Эти двое знают про тебя все. Марселина — это же та девочка, с которой, как предполагают, ты распустил язык, а Риббэн — тот самый работяга, которому она все выложила.

Он зевает.

— Но ведь ты же их прикончил, этих двоих, не так ли?

— Нет, конечно. Но мне это все кажется весьма странным. Понимаешь, складывается впечатление, что кто-то старается вырыть для меня солидную яму.

— Да, может быть, а может, и все это не так. Послушай, Лемми, все разговоры о том, будто ты разоткровенничался с Марселиной, наверняка враки!

Я кивнул головой.

— Я так и думал. Дело начал Риббэн. Это он отправился к шефу и доложил, будто Марселина призналась ему, что ты ей все выболтал… Риббэн ведь был твоим добрым приятелем, не так ли?

— Да.

— Тем более удивительно, что он сразу не пришел к тебе выяснить, как в действительности обстояли дела.

Я только пожимаю плечами:

— Пожалуй…

— Послушай. Есть только одна причина, по которой ему не хотелось этого делать. Неужели ты не можешь догадаться?

— Причина тут может быть только такая: видимо, то, что я выболтал Марселине, было настолько важным, что Риббэн, несмотря на привязанность ко мне, должен был прямиком доложить обо всем генералу. Посчитал это своим долгом.

— Я тоже так думаю, — согласился Домби. — Однако почему-то какой-то неизвестный парень не захотел, чтобы они заговорили, то есть чтобы никто не узнал об истории, рассказанной Марселиной Риббэну. Были предприняты соответствующие шаги. Сначала убрали Марселину, потом и Риббэна. Какие мы можем сделать отсюда выводы?

— Откуда мне знать! — Я еще хлебнул рома.

— Что же на самом деле случилось с Риббэном?

— Кто-то убил его, ударив мешком с песком. Домби был поражен.

— Новый метод, да? Интересно, ради чего это сделали и как все это произошло?

— Мне кажется, Риббэн сидел за столом и собирался написать письмо, понимаешь? На столе лежал лист бумаги, поперек его была приготовлена промокашка, как это обычно бывает, если человек намерен приняться за корреспонденцию. По всей вероятности, кто-то неслышно подкрался по лестнице и стукнул Риббэна в тот момент, когда он склонился над столом. Потом его стащили до половины лестницы и пристроили таким образом, чтобы сложилось впечатление, будто бы он упал со ступенек и сломал себе шею.

Домби кивает головой.

— Какие у тебя соображения?

— Не слишком много. Но за несколько часов до этого, вернее сказать, до того момента, как Риббэн отправился в лучший мир, произошло еще одно любопытное событие. Я случайно встретился с одной крошкой, которую я знал еще по Нью-Йорку. Лакомый кусочек, прямо скажу. Ее муженек получил срок, достаточно длинный и вполне заслуженный. Это некий Ларви Риллуотер, первоклассный медвежатник, специалист по несгораемым шкафам в Соединенных Штатах. Мы с ней выпили по коктейлю, и она сообщила мне адрес, где я могу ее отыскать. После того, как я ушел от генерала, я отправился туда. Это грязная маленькая гостиница, недалеко от бульвара Сен Мишель. Джуанеллы на месте не оказалось, но когда я поднялся по лестнице в ее номер, то обнаружил комедийный дуэт, разыгравший интересный спектакль: девица, репетирующая номер стриптиза, и молодчик кубинского или аргентинского происхождения, появившийся на сцене несколько позднее. Ему я не понравился, так как вздумал задавать вопросы. Точнее говоря, его неприязнь ко мне достигла таких размеров, что он вытащил пистолет и попытался меня пристрелить.

— Вот как? Это лишний раз доказывает, что в военное время можно всего ожидать.

Теперь уже Домби прикладывается к рому.

— Еще одна деталь. Когда я обнаружил Риббэна, у него в руке была зажата авторучка.

— Да? Но это не выглядит странным, не правда ли? Ведь он собирался писать письмо.

— Но с ручки не был снят даже колпачок, да и, кроме того, Риббэн никогда не пользовался авторучками. У него всегда был в кармане карандаш. Я проверил: в жилетном кармане действительно торчал огрызок. Причем хорошо заточенный.

— Так что?

— Авторучка была французского происхождения, совсем новая, одна из этих ярких игрушек, которые обычно продают на черном рынке в комплекте с карандашом. Возможно, это простое совпадение, но у малого, который сегодня занимался бестолковой стрельбой в отеле, был в кармане автоматический карандаш, который точно подходит к ручке Риббэна. Я, кстати, его у него забрал. Вот он.

Я протягиваю ему карандаш.

— Лемми, что у тебя на уме?

— А вот что: ты встаешь завтра пораньше утром и узнаешь, где был приобретен этот комплект — карандаш и ручка. Тебе это не доставит хлопот. Выясни, кто торгует подобными штучками. Если эти карандаши и ручки действительно составляют один комплект, тогда, возможно, мы можем кое за что зацепиться.

— О'кей, моим ногам всегда достается, не так ли?

Он прикуривает сигаретку, вторую бросает мне, потом говорит:

— Так как же выглядит все версия целиком, Лемми? Ты что-то от меня скрываешь. Возможно, я тебе помогу. У меня появилась одна мыслишка.

— Что за мыслишка?

— Этот кубинец или аргентинец купил комплект из карандаша с ручкой для себя. Это как раз такие вещи, которые привлекают подобных субъектов. Ладно. У него назначено свидание с Риббэном. Он приходит к нему. У него есть какие-то сведения, настолько ценные, что Риббэн хочет их записать, но не карандашом, как обычно, а ручкой. Только ручки у него нет. Тогда кубинец протягивает Риббэну свою ручку. Тот только начинает отвинчивать колпачок, как этот тип угощает его по загривку мешком с песком. Ну, как?

— Может быть, ты прав. Но мне не верится, чтобы кубинец оставил у него свою ручку. Нет, он бы непременно ее забрал.

— О'кей. Я ведь всего лишь занимаюсь гаданием.

— Ладно, Домби, возвращайся к своей капризной француженке, если она еще дожидается тебя, в чем я сильно сомневаюсь, а завтра займись этим карандашом и ручкой. Ты можешь сделать еще одно хорошее дело. Свяжись с ребятами из отдела и узнай, где в действительности живет миссис Джуанелла Риллуотер. Позвони мне по телефону. Я готов поспорить на большие деньги, что это вовсе не отель «Сен Денис».

— О'кей, может быть, я уже сейчас имею представление, где живет эта крошка, — говорит он.

— Значит, Домой, тебе известно, что она находится в Париже? Откуда?

— На этих днях у Клива был день рождения. У нас была вечеринка, после которой мы с ним разговорились. У него в отношении этой малютки имеются особые виды… Клив — башковитый парень. Бог его умом не обидел. Вот почему шеф послал за ним. Он нам как-то объяснял, почему сюда попала Джуанелла, но, думаю, это были враки.

— Наверняка! Но, может быть, ты сумеешь докопаться до истинной причины?

— Возможно… Думаю, малютка Джуанелла знает многое о Варлее, с которым работала Марселина дю Кло. Вроде бы, когда у них была декоративная мастерская в Нью-Йорке, он, Варлей, имел какие-то дела с Ларви Риллуотером. Частные доходы на стороне: кража облигаций, что-то в этом роде. Не исключено, что Варлей, парень не промах, вообще действовал через Риллуотера. А то, что награбил Риллуотер, могло оказаться гораздо более ценным и важным, чем он представлял себе. Кто знает, может быть, это были вовсе и не облигации?

— Уяснил, — говорю я. — Ты считаешь, что Варлей использовал Риллуотера для кражи документов и всего того, что ему было необходимо для дела? А Риллуотер не знал, чем занимается?

— Это мое личное мнение, — уточняет Домби. — Суди сам. Риллуотер отдыхает себе в Алькатраце. Клив привозит в Париж Джуанеллу, чтобы она работала вместе с ним. Она знает привычки Варлея. Если она натолкнется на Варлея, тот непременно захочет с ней встретиться, не так ли? Он знает, что ее муж сидит за решеткой, и уверен, что Джуанелла не может быть лучше того, какой ее создал всемогущий Бог. Поэтому Варлей не заподозрит ничего другого, особенно потому, что Ларви Риллуотер погорел из-за него.

— До меня дошло, — повторяю я. — Ты, конечно, совершенно прав в отношении Клива. У парня определенно есть голова на плечах.

— Он знает, что делает. Насколько я понимаю, Клив приехал сюда не в куклы играть. Он постарается схватить Варлея, после чего ему одному достанутся все сливки. Ну, а ты сможешь заработать пинок под зад.

— Все идет к тому, — вздыхаю я. — Но моя старушка матушка считала, что я из тех парней, которые умеют за себя постоять.

Домби согласно кивнул.

— Как только мне удастся что-нибудь разузнать в отношении авторучки, я тебе сразу же позвоню. И к 10 часам, как я надеюсь, у меня будет адрес твоей миссис Риллуотер. Пока, Лемми.

На дорогу он выпивает последнюю рюмку и уходит. Симпатичный парень, этот Домби.