на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВ

Хочу быть первым. Не хочу быть последним.

Кажется, между двумя этими фразами можно поставить знак равенства. А подумаешь — нет, нельзя.

Особенно если, как говорится, налицо подмена понятий. Подмена целей.

Нет, что ни говори, но, как бы ни старались мы заподозрить Александра Козаря в несомненных грехах, ему невозможно отказать в главном — в правильности его социальных устремлений. Так он ищет себя или не так — это мы уже разбирали, — с ошибками или без ошибок, но он прилагает свои силы именно там, где это необходимо, — в силу его социальных (по образованию, распределению, предназначению) и душевных обязанностей.

Дело вроде бы элементарное, понятное — ан нет, и оно требует разбирательства, оказывается.

Начнем, пожалуй, с тезки Владимира Владимирова — товарища Саши Козаря, который, получив диплом инженера-конструктора, ушел в наладчики станков. Процитируем слова этого Володи, сказанные Козарю: «Отработал восемь часов — и свободен. И отвечаю только за себя, не то что ты, бедолага». Встреча та, как вы помните, закончилась едкой фразочкой бывшего инженера: «Ну, как твоя карьера? Куешь помаленьку?»

Вроде как, уйдя в наладчики, этот душа-парень одержал еще и моральную победу на Козарем, а теперь вот, видите ли, празднует ее, всаживая «карьеристу» неприятную шпильку.

Эта ситуация не осталась не замеченной читателями. Некоторые наладчика поддержали, как бы разделяли его победу: дескать, честно ведет себя человек, не сумел быть хорошим инженером, так стал наладчиком.

Но в этом как бы ответе есть несколько умолчаний, прямо скажем, непростительных умолчаний. Ведь Володя ни словом не обмолвился, что он не стал хорошим конструктором и оттого подался в наладчики, вовсе нет, он напирает совсем на другое — на свою свободу («Отработал восемь часов — и свободен»), на свою неответственность («И отвечаю только за тебя, не то что ты, бедолага»). Кстати, стал ли он хорошим наладчиком — дело тоже ведь лишь предполагаемое, затемненное, и весьма допустимо — сомнительное. И вот все это — в попрек Козарю.

Однако — и здесь достаточно одного лишь здравого смысла, не требуется никакой специальной подкованности — вполне очевидно: Козарь хочет принять на себя повышенную ответственность, а бывший конструктор — с себя ответственность снять. Хорошо. Даже если идти, на мой взгляд, от крайнего, от абсурдного, предположив, что Козарь — голый карьерист и больше ничего, а такая крайняя оценка встречается в некоторых письмах, то ведь и тогда будет ясно: карьеризм не категория долга, а вот уклонение от ответственности, нежелание отвечать за обязанность, данную образованием, — безусловно не из гражданских деяний. Это не что иное, как уклонения от долга.

Впрочем, на свои шпильки Володя, человек с «легкой» совестью, мог бы иметь право. Однако лишь в том случае, если бы не заканчивал институт, а после училища, техникума или иной специальной подготовки прямо и шел в наладчики. Как известно, профессия наладчика (за редким исключением, за таким, к примеру, как настройка ЭВМ или суперсложных станков) не требует высшего образования. Не требует пяти лет учебы и огромных государственных денег, которые истрачены на Володю, не желающего исполнять свой профессиональный долг. И вот уже тут между словами «профессиональный» и «нравственный» я бы поставил знак равенства.

В этом раскладе мораль Саши Козаря мне куда больше по душе, чем мораль личности, которой недостает совести исполнить свои профессиональные обязанности. И что стоят после этого его общительность, душевность, умение играть на гитаре?

Козарь не спешит зачислять своего приятеля в неудачники, и правильно делает. Он не неудачник. Его покой и нежелание ответственности умышленны, а оттого злостны. Поступок Владимира превращается из дела свойства вроде бы сугубо личного в печальное явление — общественную пассивность, общественную уклончивость.

Вот мы говорили об активной общественной позиции — так здесь налицо пассивная общественная позиция. Уклонения от долга — это тоже позиция.

К слову будь сказано, пример Володи с гитарой вовсе даже не единствен. Немало молодых инженеров, особенно из заочников, из рабочих, получив диплом, покрутившись с годик в конструкторском бюро или заводском отделе, возвращаются назад, к станку: тут и денежнее, и проще.

Я не склонен все такие ситуации подряд оценивать знаком «минус», у всякого свои мотивы, есть среди них и очень немаловажный — психологический барьер перехода из одного в другое качество, особенно если происходит это в стенах того же предприятия, — тут надо помогать вчерашнему рабочему побыстрее адаптироваться в новом, и для многих, его окружающих людей, сомнительном для него положении, — это совершенно особая и важная тема, — но принцип, сам принцип уклонения от долга, диктуемого обязательствами, — постыден и общественно опасен.

Собственно говоря, бывший конструктор Владимир — человек, не лишенный для кого-то внешней привлекательности (гитарист, добряга) и даже псевдорыцарства (пошел в рабочие с дипломом инженера — вот уже нетщеславная личность) — всего-навсего пролог, предисловие, не до конца испорченный предшественник куда менее симпатичного Владимира Владимирова.

Многие читатели на исповедь Владимира откликнулись жестко и однозначно. Вот один из таких приговоров:

«Мне жаль вас, Неизвестный (позвольте называть вас так, а не вымышленной фамилией, поскольку, открыв забрало, на честный поединок вы все-таки не вышли). Вам в жизни не повезло. Вы первым уходите с работы, вам не хочется остаться, чтобы завершить интересное дело, работа никогда не снилась вам по ночам, вы ни разу, если не считать комиссионного магазина, не вскричали: «Эврика!»

Но письмо ваше кричит. Кричит, убеждая всех, как вам хорошо. Мне кажется, вы кричите, чтобы заглушить голос совести. Судя по письму, вы неглупый человек и сами хорошо понимаете, кто вы есть. И руками своими, «с мозолями и ссадинами», вы прикрываете лицо, чтобы не увидели мы в ваших глазах то, что вы сами боитесь увидеть.

Давайте называть вещи своими именами. Что касается основной (впрочем, какая из них основная?) вашей работы, то здесь вы уже почти тунеядец. И, к сожалению, таких, которые подписались бы под вашим письмом (конечно, тоже вымышленной фамилией), пока еще много. Такие же, как вы, «неизвестные» и безразличные, прячутся за чужими спинами и в НИИ, и на стройках. И как раз то, что вы, «неизвестные», не придумали и не сделали, составляет сегодня пресловутый дефицит. Строительные недоделки оставили тоже вы, равнодушные. Так кто вы, дорбый волшебник или злостный спекулянт? Ведь то «доброе дело», которое вы за большие деньги делаете новоселам, уже должно быть кем-то сделано, причем не «глубокой ночью», а в течение обычной рабочей смены. Должно, но не сделано. И тогда слетаетесь вы.

Я тоже инженер. Совсем немного старше вас. Очевидно, мы любим одни и те же вещи. Красивые вещи любят все, здесь вы правы. Но красивая вещь — это прежде всего вещь чистая, без пятен. А вас обманули. Обманули давно, еще в детстве, внушив, что за деньги можно купить жизнь, а не ее неудачную копию.

Надеюсь, что вы будете одним из самых последних воинствующих мещан, которые еще мешают нам жить. Но у вас есть дети. Мальчик и девочка. Очень хочется, чтобы их научили отличать настоящее от подделки.

Виктор Безбородов, Москва».

Еще один ответ Владимирову:

«Мне 37 лет. Женат. Двое детей. Пока. Работаю не инженером, а наладчиком автоматических линий на КамАЗе. Имею, как считаю, все необходимое для нормальной жизни. Только все наше, советское: и аквариум с рыбками, и совесть трудящегося человека, и постоянное желание работать артистично, и чувство отвращения к тунеядцам и жуликам.

Мне импонирует молодой киевский инженер А. Козарь, стремящийся стать начальником цеха, потому что он хочет работать на работе. Мне импонирует тот начальник цеха, который забывает, что такое свободное время, который не покидает рабочего места, пока не уверится, что им сегодня сделано все необходимое и возможное. Но почему он зачастую не может вовремя уйти с работы домой, где его ждут жена, дети, друзья, не имеет возможности почитать новую книгу, сходить в театр?

Не потому ли, что Владимировы не сделали что-то, работая спустя рукава, скорее всего отбывая, как они считают, время, дабы потом с неистраченной силой на халтуре «зашибать деньгу»?

Не слишком ли много развелось у нас скрытых тунеядцев, которые, получая и в самом деле немалые деньги, паразитируют за счет тех, кто «вкалывает», «лезет из кожи вон», «становится на уши»?

Р. Нурми,

г. Брежнев».

Резкость общественного мнения в оценке жизни Владимира Владимирова очевидна и понятна. Открытость его письма отдает цинизмом преуспевающего дельца, а не честной откровенностью.

Александр Козарь хочет быть первым в деле. Если бы речь шла только о профессионально-личном его первенстве, не возникло бы даже предмета спора. Но он имеет в виду первенство над людьми, первенство в управлении, а всякое первенство — дело не однозначное, требующее еще много иных нравственных достоинств. Это мы выяснили.

Но вот Владимир Владимиров говорит вроде бы о сугубо личном — о том, что в свободное время он не пьянствует и не бездельничает, не лупит «козла» во дворе, а зарабатывает деньги, создает материальное благополучие, в сфере которого он не хочет быть последним.

Он не утверждает, что хочет быть первым. Нет. Просто не хочет быть последним. Всего-то.

Вот и вышли мы к главному: ради чего жив человек? Во имя чего?

Помните давнее, гётевское: «Люди гибнут за металл!»

Что же выходит? Времена сменяют друг друга, на дворе иная социальная система, а герои Гёте, пушкинский скупой рыцарь — пусть в иной одежде, без доспехов — живы, живы?

Для чего? Чтобы доказать вечное всесилие денег, власть вещей, превосходство материального над моральным? К счастью, дело обстоит не так.

Бессребреничество истинного гуманизма, власть доброты и милосердия новое общество и доказало, и утвердило как один из главных своих принципов. Непростая наша эпоха в самые тяжелые дни жизни — войну, послевоенную голодуху — негромко, но твердо демонстрировала такие горние высоты духа, отзывчивости, бескорыстия, каких не знавала земля до сих пор — до наших, до советских пор. Спасение другого, чужого, жертвуя собой, усыновление неизвестных детей — более сорока — одним лишь любящим сердцем, пополам последняя горбушка, — и вот что поразительно: чем горше доля, чем круче беда, тем мягче и сострадательнее люди, тем ближе они друг к другу.

Не от того ли уж, думаешь порой, что сытость глуха, а порой и слепа, что память ее забывчива, а желания — ленивы?

Видать, уж так устроен человек, что в часы беды собственная горечь делает близкой страдания другого, способна устыдить, а, устыдив, совершить благо.

Горечь — или сладость, беда — или счастье, волнение — или покой, — неужто же только тяжкое подвигает человека к великодушию доброты?

В сложных этих категориях ответ по принципу «или — или», пожалуй, не годится. Беда воспитывает, вот что. Ее уроки не просто памятны, они меняют сущность человека. Человек, испытанный бедой, в дни благополучия никогда не забудет о прошлом. Не беспечностью покоя, а тревогой лишения будет он измерять свои поступки, свое отношение к людям.

В этом, наверное, и состоит главная разность поколений. В этой области, верно, и лежит главная причина попреков: вот мы были такими, а вы…

Слов нет, испытанный бедой отличен от того, кто не знал страданий. Не зря ведь живы старые поговорки, среди которых, к примеру, и такая: «Сытый голодного не разумеет».

Все это так, миропонимание, мироощущение — личные, не заемные из книжек и школьных уроков, а самим собой, своей жизнью проверенные — отличаются у тех, кто страдал, от тех, кто знает об этом понаслышке.

Что же делать? Смириться с этим? Принять как окончательную, неодолимую данность — порог отзывчивости, порог поколений?

Нет и нет.

Обратим взор наш к истории, ее нравственным урокам.

В славной ленинской когорте рядом с рабочими было немало выходцев из дворян, из семей состоятельных, обеспеченных. С точки зрения обывательской — а как тесно смыкалась она с точкой зрения жандармской — они, эти дворянские дети, «с жиру бесились». Ведь у них все было для хорошей, сословной жизни.

Ан нет! Отказывались от имущества, от дворянства, бились за идею равенства, в том числе материального, шли на каторгу, в ссылку.

А народничество, со всей его исторической наивностью? Разве в его подвижничестве не заключалась высокая нравственная идея — поднять крестьянство, возвысить его грамотность, а потом сознание, поделиться, таким образом, с народом своим знанием и добиться социального равенства?

А декабристы, хоть они и «страшно далеки от народа»? Разве они не преподали сотни уроков самоотреченности во имя идеи, разве сильные не протягивали руки слабому? И разве эти примеры не есть убедительное отрицание поговорки: «Сытый голодного не разумеет»?

Разумели, да еще как! И причины — не в собственных, лично испытанных страданиях, а в воспитании, душевном складе и, самое главное, в убежденности, в идее.

Глубоко уверен — это и есть ключ к воспитанию, к созиданию высокой нравственности уже наших, нынешних поколений, худого, как говорится, лично не познавших.

Да, есть отзывчивость, воспитанная собственным страданием. Высокая, чтимая, душевная категория.

Но есть и другая — воспитанная, идейная.

Мне кажется, высшее — это когда, будучи сам сытым, человек слышит голод другого. Не только слышит — отдает свой хлеб. Высшее — когда человек плачет не от своей, от чужой боли. Высшее, это когда слово «отдать» звучит громче понятия «взять».

Простые истины эти так, кажется, бесспорны: ведь они прошли проверку самой историей. Но дело в том, что исторической памятью сильно человечество, народ и не всегда, к сожалению, отдельный человек.

По медленной спирали восходим мы вверх, порой глупо считая давно пройденное неважным для нас. Это было раньше! Сейчас по-другому! Совсем как в старой литературе, помните: иные времена, иные нравы!

Иные! Конечно, иные! Спору нет. Только зря, кто восклицает так, считают мотивировки эти оправдывающими. Времена другие, верно. И есть миллионы примеров, когда юные, не прошедшие испытания лихом, поступают по совести. Дети наши собирают подарки кампучийским своим сверстникам. Студенческий отряд назвал себя отрядом безвозмездного труда и все деньги, заработанные летом, отдает детскому дому.

Вот еще один пример. Совсем юная мать прямо в роддоме отказалась — какое бесчестье! — от своего ребенка, а другая мать — не менее юная — тут же этого ребенка взяла себе, вышла из больницы с двумя детьми. И ее юный супруг не гневен, а счастлив.

Вот вам один всего случай, но в нем вся сложность жизни нашей — темное и ясное, глупое и мудрое, злое и доброе.

Верим мы — хорошее побеждает, так или иначе, побеждает с потерями, болью, страданиями, а не может не победить. И все же дурное — сильно тоже. Наивно полагать, будто рядом с идейным не сосуществует безыдейное, рядом с радостным — горестное. Единство и борьба противоположностей, ничего не попишешь. Это ведь безыдейное, корыстное, себялюбивое подает голос, требуя реабилитации, восстановления себя в своих пошлых правах: это было раньше! сейчас по-другому! иные времена, иные нравы!

Что ж, коли так, надо, значит, без устали повторять прописные истины, среди которых истина о смысле жизни, о цели ее, о том, что погоня за материальным в ущерб моральному не одну еще юную шею сломает.

«Люди гибнут за металл!»

Хоть выглядит он нынче и совсем по-другому, этот девиз, а жив, жив, к несчастью.

Вот свидетельство из читательской почты.

«Я знаю довольно неплохо себя и уверенно говорю, что не обладаю тем комплексом качеств, которыми должен обладать большой руководитель, а потому свое «хочу быть первым» понимаю как грамотное и своевременное исполнение порученного дела, пользуясь уважением сотрудников. За десять лет работы я имею более 10 рационализаторских предложений с крупным экономическим эффектом, различных наград и благодарностей администрации, партийных и общественных организаций, вел общественную работу. Была у меня квартира, семья, и вот сейчас я начинаю все сначала.

Да, все было прекрасно: КамАЗ, грандиозная стройка! Молодой, жаждущий подвигов коллектив. Мы работали по 10, 12, 14 часов в сутки, бывало и не выходили из цеха. Мы понимали: КамАЗ не столько экономическое имеет значение, сколько политическое. И мы работали, а может, и подвиги совершали, но все равно говорили: работали.

Прилетела ко мне тогда сестра из Москвы и, увидев поток, шагающий на работу, заметила: «Нет, вы и ходите по-иному. Одержимо!»

А потом рядом со мной запела моя молодая жена: «Не хочу быть последней». Квартира и обстановка уже были, подрастал сын (скоро в школу). Так в чем же она хотела быть не последней? Она и сама не знает, только сказала мне: «Если бы приносил бы ты мне ежемесячно 400 рублей, то и домой мог не являться».

А вам, В. В., такое жена не говорила? Но потом и 400 рублей на семью ей бы было мало. И сбивала она меня со своими родственниками на «шабашку», как уже сбили мужа сестры. Вот этапы: стройка, бригадир комсомольско-молодежной бригады, коммунист, награда Родины, учеба у знаменитого бригадира Злобина, квартира. А сейчас, в 29 лет: с мая по октябрь «шабашка», до 10000 рублей, а с ноября по апрель зимняя спячка с самогоном. И что дальше?

Ни муж сестры, ни я вряд ли можем сказать, что из этого что-то хорошее получится.

И вот ты, В. В., говоришь: «…пока молод, я должен взять от жизни все, чтобы радоваться ей». Так вот ты понимаешь, наверно, эту мысль, как и моя бывшая жена с родственниками, и твоя жена, и твои «вообще все женщины», ибо: 1. то, что вы должны брать от жизни, пока молоды, вы не берете и тем самым обкрадываете себя на будущее (это воспитание своей культуры и своих детей); 2. а то, что вы берете сейчас от жизни, то это вы берете материально и притом в долг.

Объяснять здесь вряд ли что надо. А вот когда постареешь, то не только тебе, кроме стула, ничего не нужно будет, но и ты, В. В., никому не нужен будешь, даже своим детям. Детям нужны будут твои деньги, если таковые будут, как вижу я сейчас в некоторых семьях.

Нет, я не отказываюсь от заработка, как в студенческие годы и когда помогал родителям и сестре во время ее учебы в институте. Но это было не для жиру.

Сейчас я работаю в г. Красноярске, строю новый завод, живу в общежитии и… радуюсь. Да, именно радуюсь, пусть я получаю чистыми 150 рублей, но мне хватает и на питание, театр, кино и, пусть не с шиком, на одежду. Конечно, бедновато, но, представь себе, у меня нет времени на халтуру, ведь я к тому же еще занимаюсь в свободное время литературой (пишу стихи, рассказы), шахматами, хожу на лыжах, на знаменитые Красноярские столбы и не спутаю «индийский импорт» с «под старину».

А может, ты просто не существуешь, В. В., как человек? А всего лишь собирательный тип? Хотел бы я этому поверить, но слишком много вас знаю, и жалко мне вас. Хорошо, что еще редко случается встречать среди вас таких, которые утверждают, что электрическая лампочка поглощает кислород. И притом говорит человек со среднетехническим образованием. Да, вот такие «воплощают» идеи в железки, а мы, производственники, потом с этими «железками» затылки чешем.

Виктор Л-кин, инженер,

г. Красноярск».

Виктора Л-кина из Красноярска стяжательство опалило на семейной, так сказать, основе. Он — лицо пострадавшее и — в данном случае — охолонувшее, понявшее, что к чему. Заметим, к слову, что семейные отношения, их обнаженная прямота были, вероятно, стимулятором — сперва ускорившим движение к заветным тысячам с самогоном, а потом от них.

Так бывает.

Читательская почта замечательна тем, что она многовариантна, как сама жизнь, и позволяет выслушивать не только аргументы против В. В., как — для краткости — прозвал Владимира Владимирова инженер из Красноярска, но и за.

Г. Д-вер из Фрунзе, к примеру, как поиском философского камня занят отысканием наивной альтернативы, неким средним путем между выбором Александра Козаря и В. В. С его точки зрения, эта альтернатива способна сгладить противоречия между достойной моралью и материальными высотами. Впрочем, на свои вопросы он и отвечает сам.

«Конечно, престижно быть главным инженером, директором, но престижно иметь и «Жигули», и дачу, и Джорджоне в спальне, будучи рядовым инженером. Как видно, оба автора, каждый по-своему, решают одну и ту же задачу: престижно устроиться в жизни с наибольшими материальными выгодами.

В таком случае предлагаю третий способ данной задачи. Мне 27 лет, и я тоже инженер. Не желая заводских передряг, после института распределился в НИИ. Стал тем же, что и Владимир сейчас. Но халтурой добиваться прибавки к зарплате не стал, хотя несли и контрольные, и курсовые, и даже дипломные проекты. Однако жизнь надо устраивать. И я поступил в аспирантуру. Потому что перспектива — кандидат наук, а это престижно и в силу диплома высокооплачиваемо. К тому же появляются более широкие возможности для роста и на производстве.

У меня жизнь сложилась так, что я никогда ни в чем не нуждался. Престижно иметь «Акаи-630» — и я имел, престижно иметь «Жигули» — и они были. Но с некоторых пор мне стало казаться, что в погоне за карьерой, красивыми вещами я упускаю в жизни что-то главное, деградирую, теряю самого себя. Ведь посмотреть на моих друзей — умные, толковые ребята. Собираемся вместе, разговоры — это стоит столько, то стоит столько. И, что самое противное, разбираться в ценах, знать конъюнктуру черного рынка считается признаком хорошего тона. Кто-то что-то продает, кто-то что-то покупает. Вот и начинаешь задумываться. «На что же мы растрачиваем свою молодость, энергию, жизнь в конечном счете?»

Владимир на первый взгляд человек трудолюбивый, с головой, о семье заботится. А спросите, стал бы он халтурой заниматься, если бы ему втрое, впятеро не переплачивали? Он считает, что, пока молод, должен взять от жизни все. И что при этом все средства хороши, лишь бы не воровать. Но это же терминология рвача, хапуги. После этого уместно ли говорить о гражданском достоинстве?!

К сожалению, тип дельцов, подобных Владимиру, сейчас имеет широкое распространение. В поисках легких заработков они согласны заниматься чем угодно. Но ведь мы, прибегая к их сомнительной помощи, сами виноваты в том, что они есть. Тем самым мы потакаем им, размножаем их и обесцениваем свой же рубль.

Где-то я прочел, что «счастье — это уметь довольствоваться малым». Хорошие слова. Но главное не в этом. Главное — делать людям добро, пусть маленькое, но добро. Каждый день, каждый час. Чтобы своим существованием облегчать людям жизнь. Тогда жизнь наполняется новым содержанием, ты становишься нужен людям, твое существование обретает смысл. Не знаю, как другие, а я это понял. Хочется надеяться, что Саша и Володя тоже когда-нибудь поймут.

Г. Д-вер, г. Фрунзе».

Автор этого письма сам прекрасно понимает наивность третьего. Третьего, пожалуй, тут не дано. Вот здесь уж, или — или.

Соединение престижного (материальная сторона «кандидатства») с интересным (наукой) оборачивается — если это голос «рацио» со всеми вытекающими из него обывательскими последствиями, когда стремление защититься всего лишь способ безбедно жить, а не сказать свое слово в любимом деле, — оборачивается все теми же рассуждениями «что почем» и, безусловно, еще более пошло, чем откровенное «сколачивание» материального благополучия.

Но есть в почте и письма другого рода. Как, к примеру, это, подписанное двумя десятками фамилий.

«Пишет вам коллектив сапожной мастерской. Читали письмо анонимного автора, инженера из города Москвы Владимирова. И все придерживаемся мнения, что тов. Владимиров прав в главном.

Все хотят жить красиво и в достатке. И чтобы дача была, и машина, и вещи. Мы обыкновенные рабочие и тоже хотим иметь в квартирах хорошую обстановку и машину, и дачу, и все остальные блага цивилизации, и стремимся это иметь, каждый по способностям и труду. А то, что автор «халтурит» на стороне, это не минус. Так как то, что сдают после себя строители, никак не назовешь квартирой, домом. После сдачи домов сколько еще остается щелей, откуда дует, сколько недоделок и некрасивостей разных. Конечно, жильцу приходится все это устранять за свои деньги. И не через легальные организации, потому что долго, хлопотно и нервы не восстанавливаются. А через добрых «дядечек», если сам не в состоянии. Тогда будешь уверен, что деньги не пропали даром и что качество будет, да и быстро — без неудобств и нервотрепки.

Что касается ценностей духовных, то ведь, чтобы приобщиться к ним, сперва нужно заплатить деньги, а их ведь никто не отменял. Например, чтобы съездить на концерт в крупный город или съездить по турпутевке по историческим местам или у нас, или за рубежом, нужно первым делом раскошелиться не на копейки, а на кругленькую сумму. Хотя качество, то есть сервис, у нас не на высоте. То ли дело, сел в машину и делай себе сервис сам. А без галантерейных ценностей ни одна женщина или мужчина просто-напросто никуда не едут и не идут. Все хотят выглядеть «фирменно», живем среди людей. Времена не те, чтобы ходить в обносках и считаться «духовным».

«Встречают по одежде, провожают по уму» — это правда. Но взять сейчас серьезных ученых или духовно богатых людей, разве они ходят в обносках? Почему же тогда нельзя обзавестись вещами, теми, которые нужны по веяниям моды?

Вот мы все разные и по характеру, и по возрасту, есть которые рисуют, есть коллекционеры музыки и занимающиеся в кружках бальных танцев, и спортсмены неплохие, и общественники. Есть передовики, отмеченные и грамотами, и не единожды, и побывавшие на Доске почета, и награжденные знаком, так что нас очень трудно обвинить в мещанстве, вещизме и т. п. Нужно работать, чтобы иметь вещи качественные, и заниматься тем, что тебе как личности нравится.

Мы не чувствуем себя бедно одаренными людьми. Но чтобы достать то, что нам нравится, будь то книга, подписные издания, мебель, одежда или другие любые, вещественные вещи, нужно иметь или знакомства, или деньги. Потому что в магазинах есть то, что устарело, или низкого качества, или такая гамма расцветок, фасонов и цен, что хочется плакать, но никак не покупать то, что не нравится. Ведь мы молодые, нам хочется выглядеть молодыми, яркими и по моде, и по вкусу.

А что, к примеру, находим на самом деле? Чтобы приобрести духовную ценность, к примеру хотя бы М. Горького или книгу из серии «Всемирная литература», нет, не новую, а хотя бы сданную в отдел уцененных книг, нужно заплатить от 15 до 25 рублей. А ведь каждому хочется почитать действительно ценную в культурном и духовном отношении книгу. И ведь приходится покупать эту, действительно уже ценность, за такие деньги. Хотя новые, по госцене, они стоят от 3 до 5 в среднем каждый том. Возникает вопрос — почти по Высоцкому: «Где деньги взять?» Или вообще никуда не стремиться? Вот оттого, что у людей высокие духовные запросы, конечно в самом лучшем смысле этого слова, нужны деньги, потому что эти самые ценности не очень дешево даются. И приходится идти и стремиться к тому, чтобы иметь то, что по сердцу и для ума, но не в госторг, а так, по случаю, и за свои рабочие деньги.

«Каждому по труду — каждому по способности». Человек способен на производительный труд тогда, когда он сыт, одет и занимается тем делом, к чему лежит у него душа. А больше трудиться — значит больше возможностей иметь то, что тебе положено, и то, что тебе нравится.

Без денег, без «фирменной» одежды ни одной духовной ценности «не достанешь», а будешь работать на одну телесную пищу.

А то, что тов. Владимир не знал «Спящую Венеру», — так теперь он ее знает. И не каждый даже ученый муж знает то, чем он не интересуется, потому что достать негде, как только у «таксистов».

И мы подписываемся под этим не анонимно, а пофамильно. Нам бояться нечего, даже если нас не напечатают, не страшно.

Если люди даже молчат, они на нашей стороне, чувствуют правду жизни и знают, что это так и обстоит, и никуда от этого не уйти. Мы давали читать письмо людям старшего поколения (письмо инженера из Москвы). В общем, читали и обсуждали все, кому интересна эта проблема. Конечно, может, кто-то и хочет быть первым. Но мы считаем, что труд, а он разного характера и свойства, создал из обезьяны человека. Человек создал и вещественные, и духовные ценности. И не наша вина, что он создал еще и деньги. Наша задача — заработай и получай вещественные и непреходящие ценности.

И будь культурным и имей «фирменную» и в духовном и вещественном отношении жизнь!

С уважением к вам…» — и подписи.

Как будто письмо молодых сапожников стопроцентно поддерживает В. В., но оно из самых бесспорных.

Почему?

Да потому что оно — при заметной неискушенности — точнее ставит вопросы, да и в самих вопросах-то содержит ответы. Правда, ребята не обратили внимания на моральные устремления В. В., а это не так уже маловажно.

Но все-таки поразмышляем вслух на тему, заданную ими.

Итак, спорить практически не о чем. Действительно, результаты труда — это деньги. Дальше человек обменивает деньги — покупает — на вещь, необходимую ему. На еду, на одежду, на предметы быта — мебель в квартире. Деньгами же обеспечивает он и часть своей духовной жизни, подчеркнем — часть. Билет в кино и театр, на концерт, книгу, хорошую репродукцию картины. При всем при том книгой, фильмом по телевизору, спектаклем, комплектом дисков или записей духовная жизнь не кончается, а только лишь начинается. Мы читаем, мы слушаем музыку, сопереживаем героям, и при этом в нас рождаются чувства. Мы любим или ненавидим, страдаем, плачем. Чувства, как и мысли, рождают в нас, наконец, главное: убеждения.

Способен ты предать? Этот вопрос, как правило, оскорбляет, однако нужна еще особая ситуация, даже житейская, в которой бы ты или твой товарищ на деле испытали свою честь — смогут выстоять перед соблазном, перед обстоятельствами или предадут, порой даже не придав этому большого значения.

Верность, идейность, самоотверженность, честь, надежность, товарищество, твердость характера, доброта — все это часть духовной жизни человека. Не декларация этих достоинств, не упоминание их на словах, а каждодневное, ежечасное, постоянное их соблюдение незаметно даже для себя.

Духовность воспитывается учителями, нормами коллективной жизни, литературой и искусством, а проверяется она жизнью, делом, поступком и словом.

Недостаточно накупить книг и считать себя личностью духовно богатой. Не сделает этого и коллекция самых новомодных пластинок. И если из театра не вылезать — тоже ничего не добьешься, пока все составные части — знание, понимание и дело не двинутся с мертвой точки, не придут в согласованное соединение, не шагнут вперед.

Согласен с молодыми сапожниками — они говорят о минимуме, о начале: для элементарного культурного накопления нужны средства. А их надо зарабатывать трудом. Нельзя не согласиться и с тем, что труд дело незазорное, напротив того, почетное. И что труд обезьяну сделал человеком — тоже бесспорный и понятный лозунг.

Вполне охотно соглашаюсь, что нужны джинсы или еще что-то модное, что никто не хочет ни от кого отставать, что фирмы, циклюющие полы новоселам, еще слишком нерасторопны, и нам приходится обивать двери силами услужливого обойщика с рулоном красивого дерматина в руках: сам звонит, сам предлагает — не желаете?

С одним не могу согласиться, что одежда — пусть даже самая наимодная — часть духовной жизни.

Одного не могу решительно принять: что превращение рубля в божество и есть вера нашего времени.

Милые друзья-сапожники! А В. В.-то ведь поет об этом! У него же это болезнь, вот какие пироги. Он Марксову формулу «товар — деньги — товар» в институте хорошо запомнил. Выучил назубок.

Владимир Владимиров радеет вовсе не за то, что вам в нем нравится. Это все элементарные, бесспорные истины.

Он ищет первенства в материальном, умышленно обманывая сам себя. Точнее — он исповедует идею, которая ложна, фальшива, как осколок стекла, выдаваемый за бриллиант.

Всякий обман — дело непростое, он похож на болотце. Сверху вроде приятно-зеленое, неопасное, похожее на лужок, манит. Скажешь себе: я чуточку, я недалеко, обману себя на минутку, чтоб мне хорошо стало, а потом — глядь — засасывает тебя трясина, обманул ты сам себя не на чуточку, а до конца, до дна.

Так и В. В.

Дай, говорит, стану зарабатывать, заживу хорошо, изобрел свой тайный ход с помощью родственника. Купил мебель, машину, вон даже «Венеру» за четвертной способен взять у таксиста не глядя — как купчишка. А зачем как купчишка-то? Разглядел бы внимательнее — нет, дело не в картине, не в «Венере» и не в духовной жизни — ее, пожалуй, уже и нет, — а в возможности вот так лихо взять и щегольнуть перед самим собой: не глядя взять «Венеру». Бедная «Венера» не поняла, как товаром стала вроде бутылки водки — она у таксистов тоже встречается, вроде кофты, японского зонтика или еще чего.

Интеллигент — а В. В. с высшим образованием, — способный упиваться деньгами, их властью, всякую интеллигентность теряет автоматически и безоговорочно. Если деньги неожиданно оказываются главным смыслом жизни, отодвигают локтями работу, ее интересность, долг — а что, как не долг, хорошая работа? — и на первый план в человеческом миропонимании по-родственному проталкивают вещи — машину, мебель, одежду — это означает только одно: человек перепутал, зачем он живет.

Перепутал цель, смысл собственной жизни.

Упивается машиной, а сам уже давно на дне своего болотца. Гордится деньгами — потерял себя. И это сильно отличается от того, что пишут молодые сапожники.

Можно и машину иметь. Деньги тоже не помешают. Но лишь в одном случае: когда ни деньги, ни машина не становятся смыслом жизни, ее конечной целью.

Когда в угоду им не швыряют ни дело свое главное, ни отношения с друзьями, ни долг, ни совесть.

Он не хочет быть последним, наш откровенный В. В. Это сначала. Потом захочет быть первым.

Не в деле, не в профессии. Среди денежных людей.

Вот простота, которая — скажем так — не лучше воровства.


* * * | Том 4 | НЕОБХОДИМЫЕ ОТКЛОНЕНИЯ