Глава 48

В ресторане толпились мужчины и женщины, облаченные по случаю торжества в свои самые лучшие наряды. За импровизированной стойкой разливали шампанское, и гости стояли в три ряда, дожидаясь своей очереди.

Молча протиснувшись через толпу, Хескет пробрался к столику, занял свое место и обратился к пробегавшему мимо официанту:

— Долго я еще буду ждать?

— О, прошу прощения, сэр. Мы заняты организацией приема. Я сейчас распоряжусь, чтобы вас обслужили.

— И принесите кофе. Только дайте другую чашку. — Он протянул официанту чашку, оставленную на столе кем-то из гостей.

Хескет откинулся в кресле и раскрыл газету, но так и не смог сосредоточиться.

Уилл Крокетт мертв. Прекрасно — с одним покончено. Хескет ненавидел его, как ненавидел все, что стояло у него на пути.

Теперь можно заняться следующим. Гости приходили и уходили, и вряд ли кто заметил, когда он появился. В любом случае на часы-то они уж точно не смотрели.

Уилл Крокетт мертв. Все кончено! Осуществить задуманное оказалось совсем просто. Услышав его голос, Крокетт открыл глаза, и в них вспыхнул огонек узнавания. Очевидно, он хотел крикнуть или позвать на помощь, но подушка опустилась на его лицо, прервав и этот крик, и эту жизнь. Хескет все еще чувствовал на своих руках последние отчаянные попытки Крокетта вцепиться в нет. У него всегда были сильные руки.

Он пробыл в комнате не больше минуты, потом заглянул на минуту к себе и спустился в зал.

В ресторан вошли Сэнди и Эйли Бауэре, они видели его, но не подошли. Вот глупые, напыщенные индюки! Проматывают свои деньги, словно парочка подгулявших матросов! Неужели не понимают, что, если так пойдет дальше, они очень скоро разорятся?

Наконец к столику подошел официант и принялся сервировать обед. Хескет отложил газету и потер руки — он все еще испытывал неприятное ощущение от этих цепких пальцев.

— Что, замерзли, мистер Хескет? — спросил официант.

— Да нет. С какой стати я должен мерзнуть?

А наверху, в спальне Уилла Крокетта, сиделка вернулась к своим обязанностям. Все было спокойно, раненый мирно спал. Вот и хорошо. Она и выскочила-то всего на минутку, чтобы сделать глоточек шампанского, которого отродясь не пробовала и которое ее слегка разочаровало, ибо она ожидала от этого напитка гораздо большего. Она раскрыла книгу и принялась читать. Прошло более получаса, прежде чем сиделка забеспокоилась. Переворачивая страницу, прислушалась и насторожилась. Как странно — больной спит так спокойно, что даже не слышно его дыхания. Уж не… Она вскочила и склонилась над ним.

Элберт Хескет нарочно ел долго и не спеша, не обращая внимания на шум и беготню. Он хотел, чтобы все видели его и запомнили, как долго он сидел здесь. Хескет не сомневался, что запомнят не время его прихода, а то, что он провел за столиком весь вечер.

Он снова взял газету, заказал кофе, бренди и расслабился.

Прошел час. Теперь, должно быть, уже обнаружили, что Уилл Крокетт мертв.

Хескет допил кофе и решил подняться, когда увидел Ваггонера. Тот стоял в стороне от всех с бокалом шампанского в руках. Глаза его шарили по толпе, скользнули по Хескету, ни на миг не остановившись. Конечно, Ваггонер не узнал его и не узнает, если только у него не наступит неожиданное прозрение.

Это наблюдение навело его на воспоминание о короткой встрече с Тревэллионом возле комнаты Маргриты Редэвей. Что-то тогда блеснуло в глазах этого человека. Вне всякого сомнения, в нем зашевелились какие-то подозрения. Он уже почти вспомнил что-то… Правда, теперь это не имело никакого значения. Тревэллион обречен, он должен умереть. Если Ваггонер не справится с ним, то найдутся другие. В конце концов, он сам это сделает, Но только, конечно, не сейчас.

Тревэллион в черном костюме и с револьвером встретил Маргриту в холле, где она разговаривала с Клайдом и Манфредом.

— Прошу прощения, — извинился он, — боюсь, я опоздал.

— Уилл Крокетт мертв, — сообщила Грита. — Мистер Манфред считает, что это убийство.

— Как умер?

— Его задушили. — Глаза Манфреда были холодны как лед. — Мне уже приходилось видеть такое раньше. Нечего слушать сиделку. Она уверяет, что не отходила от него ни на минуту.

— Так она что, все отрицает?

— Да. Думаю, она отлучилась выпить шампанского, только не признается. Один из официантов вспомнил, что видел ее.

— А где находился Хескет?

— Сидел в зале, у всех на виду. Сидел, как обычно, за своим столиком и обедал.

— Он бы не стал делать этого сам, — вступил в разговор Клайд.

Манфред посмотрел на него.

— Еще как стал бы. Вы никогда не приглядывались к нему? А я приглядывался. Этот убьет кого угодно и даже глазом не моргнет. — Он перевел взгляд с Маргриты на Тревэллиона. — Вы двое следующие, так я понимаю. И относитесь к этому серьезно. Он сейчас безгранично владеет «Соломоном», прииск дает ему огромную прибыль, а деньги — это власть. Возвращение Уилла Крокетта представляло угрозу для Хескета. Крокетт мертв. Кто теперь угрожает ему?

— Думаю, я, — проговорила Грита.

— И вы тоже, — обратился Манфред к Тревэллиону. — У него есть причина беспокоиться из-за вас.

— Да, с тех пор, как я приехал в Вирджиния-Сити, тут есть кому беспокоиться, — тихо ответил Вэл.

— С тех пор, как вы вернулись. — уточнил Манфред.

Тревэллион пристально посмотрел на него.

— Что вы имеете в виду?

— А разве вы не бывали здесь раньше? — Манфред указал в сторону каньона. — Разве не здесь похоронен ваш отец?

Теперь все смотрели на Манфреда, и он вдруг заговорил по-другому:

— Все мы находимся здесь не случайно. Все, кроме Клайда. Это место, — он сделал широкий жест, — стало для нас роковым, поэтому нас влечет сюда. Ни я, ни Тревэллион никогда не забывали его. Вот и мисс Редэвей попала сюда, чтобы завершить то, что начиналось давным-давно, когда ее семья собиралась на Запад в поисках золота. Не спрашивайте, почему я здесь… Хотя нет… Я скажу — моя семья тоже похоронена в этих местах.

— А я и понятия не имела! — изумилась Грита. — Мне даже в голову не могло прийти.

Манфред пожал плечами.

— Никому не могло прийти в голову, потому что все знали, что я приехал из-за моря, и считали меня иностранцем. А я вовсе не иностранец. — Он посмотрел на Тревэллиона.

— Я хорошо помню вас, хотя вы меня совсем не помните. Я даже полагаю, что вы меня никогда не видели, хотя мы находились рядом.

— Но где я мог вас видеть?

— В обозе переселенцев, который шел на Запад. Тогда меня звали не Манфред. Это имя я позаимствовал у лорда Байрона, я назвался так в честь героя его поэмы, который продал душу дьяволу. А когда дьявол явился получить то, что ему причиталось, Манфред взбунтовался и отказался отдать ему душу. В некотором смысле со мною произошла подобная история, только у меня не оказалось столько силы духа, как у моего героя, и я бежал.

— Так вы ехали тем же обозом?

— Да. Меня тогда звали Томпсон.

— Томпсон?! Это же то семейство, которое свернуло с пути, бросившись в погоню за миражом.

— Точно так. Отец мой был твердолобый упрямец, мистер Тревэллион, но добрый и заботливый. Он очень любил свою семью. Кроме того, он не очень-то доверял людям, и эту черту я унаследовал от него. — Манфред сделал паузу, огляделся, потом снова заговорил: — Одно вы непременно должны усвоить. Элберт Хескет считает себя центром вселенной, он излучает зло. Он способен на все. То, что мы называем совестью и страхом в обычном понимании этого слова, отсутствует у него полностью. Он даже не подозревает о существовании этих понятий.

Мой отец свернул с пути и увел нас в пустыню в погоне за миражом, но очень скоро понял, что озеро, которое мы якобы видим, все время отдаляется. Когда до него дошло это, было уже слишком поздно. Он пытался повернуть упряжку обратно и совсем застрял в трясине. В фургоне он вез ценные инструменты и не хотел бросать их. Мы уговаривали его распрячь быков и уйти пешком, но он не соглашался. Под палящим солнцем он упорно пытался повернуть упряжку обратно, в конце концов сердце его не выдержало, и он умер прямо на месте. Стояла нестерпимая жара, и вскоре у нас почти не осталось воды. Мы похоронили отца, и одно это уже отняло у нас последние силы. Два быка пали, остальных мы распрягли, и я посадил на них мать и сестер. Мы находились далеко от дороги, и теперь, чтобы выбраться, приходилось тащиться все время в гору. Моя мать к тому времени уже серьезно болела, она протянула даже дольше, чем я думал. В конце концов, она умерла, и сестры мои тоже. Я похоронил их как подобает.

Вот тогда-то и появился этот человек — один с шестью вьючными мулами. Он появился как раз вовремя, ибо я находился уже на последнем издыхании. Он дал мне немного воды, подождал, потом снова напоил меня. «Откуда ты, мальчик? Где твой фургон?» Я показал ему. Тогда он велел мне подняться и заявил, что мы должны вернуться туда. При этом он расспрашивал, что из вещей имеется в фургоне. Мне не хотелось возвращаться, но он настаивал. «Ведь ты же хочешь выбраться отсюда, правда, мальчик? Помоги мне, и я выведу тебя из этого гиблого места».

Мы вернулись к фургону, и он заставил меня помогать грузить на мулов все, что у нас было ценного. Потом спросил, где деньги. «Какие деньги?» — удивился я, а он сказал: «Не создавай мне трудностей, мальчик, иначе придется тебе остаться здесь умирать. У каждого есть хоть сколько-нибудь денег. Так где они?» Я хотел выбраться оттуда, я хотел жить и боялся этого человека, поэтому отдал ему деньги, которые мне оставила мать.

Мы двинулись в путь, и вдруг до меня дошло, что он обязательно убьет меня или оставит одного на верную смерть, как только я перестану быть ему нужен.

Вскоре мы наткнулись на другой брошенный фургон, и он, перерыв все вещи, забрал самое ценное и погрузил на мулов.

Я был измотан и еле держался на ногах, но понимал, что, если остановлюсь, он прикончит меня или бросит здесь. Смеркалось, мы продолжали путь. Казалось, он совсем не обращал на меня внимания, не останавливался, даже когда я падал. Наконец совсем стемнело. Устроив привал возле песчаной дюны, поросшей редкими кустиками, он снова позвал меня. Я боялся этого человека и бросился бежать, потом упал за камень и пополз. Он искал меня, я снова побежал, и тогда он выстрелил. Я распластался на земле, притворившись мертвым. Ползком добравшись до большого камня, затаился за ним. В конце концов он прекратил поиски и ускакал.

— Многие, кто побросал тогда фургоны, собирались потом вернуться и забрать свое имущество, — заметил Вэл.

Манфред пожал плечами.

— А ему-то что? Этот мародер попросту обчищал их, а награбленное продавал в Калифорнии.

— Вы говорите об Элберте Хескете? — спросила Грита, которую осенила догадка.

— Да, о нем.

— А он видел вас здесь?

— Может, и видел. Правда, я повзрослел и сильно изменился с тех пор. — Манфред помолчал. — Я ему отдал около трехсот долларов, и кто знает, сколько он получил от других несчастных или награбил в брошенных фургонах?

— А вот и Эйли Бауэре, — сказала Маргрита. — Простите, я должна поговорить с ней.

Клайд присоединился к Грите, и Манфред остался наедине с Тревэллионом.

— Как странно, — произнес Вэл, — мы столько дней ехали рядом, но так и не познакомились. Впрочем, многие, кто тогда путешествовал с обозом, не знали других.

— Я рассказал вам не все, — проговорил Манфред.

— Не все?

— Он поймал-таки меня тогда и заставил вместе с ним рыскать по пустыне и грабить фургоны. Однажды ночью я помог ему зарыть человека, убитого выстрелом в спину. Когда мы подъехали к нему, его тело было еще теплым. Несчастный встретил смерть не больше часа назад.

— Хескет убил его?

— А кто же еще? Больше некому. Он привел меня к этому фургону, значит, знал, куда идти.

— А что случилось с вами потом?

— Однажды вечером он выстрелил в меня. Повернулся как бы невзначай и выстрелил. Пуля угодила мне в голову, я весь залился кровью, и он решил, что я мертв. Он сбросил меня в канаву и забросал землей. Но в темноте не заметил, что закопал меня не полностью. Придя в сознание, я выкарабкался из ямы и добрался до Калифорнии. Мне повезло — меня подобрали странствующие актеры.

Из зала доносились смех и звон бокалов.

— Крокетта убил он, — заключил Манфред, — хотя, боюсь, доказать это невозможно. Одно мы должны помнить — Элберт Хескет очень аккуратный человек и тщательно упаковывает свертки, перевязывая их веревочкой и обрезая лишние концы.

Манфред посмотрел на Маргриту, стоявшую посреди зала, потом перевел взгляд на Тревэллиона.

— А мы трое, кто мы такие? Мы как раз и есть эти лишние концы.