Глава 11

Дэйлмор спал кошмарным сном. Все, что произошло на заброшенной месе днем, в его лихорадочном сознании принимало еще более дикие, зловещие видения ночью. А проснувшись, он долго лежал с открытыми глазами, устремив неподвижный взгляд сквозь дымовое отверстие на далекую гаснущую звезду. Под какой звездой родился он, Дэвид Дэйлмор, брошенный в этот жестокий, несовершенный мир, в котором было мало справедливости и много горя? Какая звезда светила Хинакаге Нто, честному краснокожему индейцу, ушедшему из жизни в муках и страданиях?..

Единственны ответом сержанту, погруженному в мрачные мысли, были его же частые тяжелые вздохи. Потом, сконцентрировав внимание, с трудом выйдя из охватившего его оцепенения, Дэйлмор начал думать о своем собственном положении. Что принесла ему гибель друга? С чем он остался? На эти вопросы пришли быстрые, как разряд молнии, и такие же убийственные ответы. Он остался один. И это было страшное одиночество. После налета накот из оружия у него оставался лишь. нож. Слабое утешение для калеки. И, наверное, утешение в том смысле, что легче и достойнее пронзить себе сердце ножом, чем ждать прихода голодной смерти. Уже сейчас голод давал о себе знать. Когда-то вернется Ванбли Сапа, отправившийся по долгой военной тропе в далекую землю индейцев кроу?

Дэйлмор присел на лежанке, проведя кончиками пальцев по взмокшему от пота лбу.

— Но, может быть, на лугу бродит лошадь Хинакаги, — сказал он вслух, воспрянув духом. — Если она там, я взберусь на нее и поеду искать лагерь оглала… К черту страхи!.. Теперь я знаю язык лакота, я расскажу им все… Пусть решают… Нет. Только не нужно признаваться в том, что я военный. В остальном буду говорить правду… Они отомстят за Хинакагу, спасут меня от голодной смерти.

Дэйлмор выбрался наружу и свистом, так, как это делал его друг, подал сигнал. Ничто не нарушало утренней тишины. Он свистнул еще раз. Отозвался ему точно таким же свистом пересмешник. Дэйлмор пополз к лугу, не переставая надеяться. Но надежды имеют обыкновение умирать. Умерли они и в сердце сержанта после того, как он убедился в тщетности своих поисков.

Лошадь всегда была в цене у индейцев прерии, и гнедой мерин Хинакаги имел столько достоинств, что накоты никак не могли пройти мимо такого красавца.

Вконец расстроенный Дэйлмор вернулся в палатку и, сев к тлеющему очагу, вновь погрузился в невеселые размышления. Внезапно послышалось хлопанье крыльев. Не успел сержант прийти в себя, как сокол оказался на его правой руке.

— О боже, Глешка! — нервно произнес Дэйлмор. — Я совсем забыл про тебя. — Он нежно погладил голову птицы: — Бедняга, ты, конечно же, проголодался.

И тут к сержанту пришла радость, неожиданная и до боли в сердце сладкая.

— Глешка, умная моя птица! — с жаром зашептал он. — Ты — мое единственное спасение! — Он прижал сокола к груди, погрузив свое лицо в его мягкое оперенье. — Ты спасешь меня в этих заброшенных горах. Больше мне неоткуда ждать помощи. Меня кормил Хинакага, но прежде чем умереть, он поймал тебя. Это знак свыше. Добрый или дурной, но это знак. Теперь все зависит только от тебя. Мне необходимо выжить, выжить, чтобы отомстить за Хинакагу, посмотреть в лживые глаза подлеца Фрейзера.

Взволнованный Дэйлмор разговаривал с птицей как с человеком, от которого ждут помощи, на которого надеются. Закончив свой страстный монолог, он водворил сокола на место и выбрался наружу с целью найти для него хоть какие-нибудь остатки вчерашней трапезы накот. Его ждало разочарование. Начисто обглоданные кости антилопы сейчас не представляли никакого интереса даже для голодного койота, столь добросовестно поработали над ними краснокожие. А вот когда сержант, вернувшись в типи, поискал съестное там, то горькое разочарование не замедлило смениться радостным возбуждением. Та самая куропатка, за которой ходил Голубая Сова, так и осталась лежать в прохладной ямке под кучей сухого хвороста.

— Слава Иисусу! — воскликнул Дэйлмор и истово помолился. Ощипать птицу и разделать ее на части было делом нескольких минут. Проголодавшийся сокол тут же получил причитавшуюся ему по утрам поощрительную долю мяса. Сам же Дэйлмор удовлетворился небольшим зажаренным на углях кусочком, оставив все остальное на кормежку птице. Его можно было понять. При мысли о том, что оставшейся дичи не хватит для дальнейшего и последнего этапа тренировки, сержанта пробирал вполне понятный озноб.

Вооружившись костяной иглой и сухожилиями, которые хранились у индейцев в кожаном мешочке, Дэйлмор принялся за изготовление летающей мишени. Для этого он сшил продолговатую по форме основу из выдубленной кожи, набив ее травой и перьями. К этой основе он прикрепил пару крыльев куропатки, хвост и длинный кожаный ремень. Получилось неуклюжее, но вполне годное подобие крылатой дичи, затем, вспомнив советы Хинакаги, Дэйлмор снял с ног сокола длинные грубые ремни, а на их место привязал обножи — тонкие ремешки длиной в восемь дюймов. Привязанные разными концами к одной и второй ноге ловчей птицы, они, по утверждению Хинакаги, позволяли ей бить когтями добычу одновременно обеими ногами, тем самым увеличивая силу удара. Обножи эти также служили для того, чтобы удерживать боевую отважную птицу в руке, когда она своим зорким оком увидит в небе ненужную в тот или иной момент добычу. Для этой же цели была необходима еще одна, последняя вещь — крепившийся разными концами к обножам и рукавице тонкий кожаный ремень длиной не менее четырех футов. Но этот ремень годился для хорошо прирученной птицы, которую хозяин может без страха освободить от него и напустить в одних обножах на добычу. Для бросков же на летящую мишень неприрученному, диковатому соколу требовался длинный ремень, чтобы тот не вздумал улететь. И когда все это было готово, Дэйлмор прицепил к поясу мешочек с мясом, натянул на правую руку рукавицу, посадил на нее сокола и, захватив мишень, выбрался наружу.

Первым делом он привязал кожаными шнурками к основанию мишени подкормку — небольшой кусочек мяса. Затем, встав во весь рост, едва касаясь земли с ломанной ногой, для устойчивости, он начал вращать мишень над головой, следя в то же время за реакцией сокола. Прирожденный хищник, увидя летающий в воздухе крылатый предмет, почти сразу же преобразился. Его тело напружинилось, клюв приоткрылся, темные глаза загорелись охотничьим азартом.

— Глешка, добыча… добыча… добыча!.. — резко заговорил Дэйлмор.

И сокол показал, на что был способен. Сорвавшись с руки, он чуть поднялся вверх, а потом в стремительном броске сшиб мишень на землю. В воздухе закружились выбитые им с мишени перья.

— Ай-да удалец! — восторженно воскликнул Дэйлмор. — Ай-да умница!

Распластав над «добычей» острые крылья, сокол покончил с привязанным к ней кусочком мяса в мгновение ока и взглянул на своего хозяина.

— Глешка, пища! — позвал тот.

И на этот раз сокол даже не сделал попытки улететь, освободиться. Оставив в покое мишень, он взмыл в воздух и опустился на предназначенную для него рукавицу. Наградой ему был значительный кусок мяса из кожаного мешочка.

После третьего напуска, когда в сумке остался последний кусочек куропатки, Дэйлмор заменил длинный ремень коротким. Таким образом, сидевший на рукавице сокол в следующем напуске обретал полную свободу, и, появись у него желание взмыть в небеса, ничто уже не могло помешать этому. Настал ответственнейший момент. Дэйлмор отчетливо понимал, что все решится именно сейчас. Либо сокол, освободившийся наконец от пут, воспользуется ситуацией и покинет его, либо превратится в ручную птицу, подчинившись воле человека.

Дэйлмор даже боялся подумать о том, что его ждет в случае неудачи. Взмокший от холодного пота, он какое-то время смотрел на крапчатого благородного сокола, мысленно заклиная его хранить ему верность Затем нашел конец ремня от летающей мишени, намотал себе на левую руку и встал. Помолившись вслух создателю, он отвязал с ноги сокола конец тонкого ремня, оставив его в одних лишь обножах, а значит, и без привязи. Левая рука Дэйлмора поднялась над головой, и через несколько секунд крылатая приманка залетала по кругу, с тихим свистом рассекая чистый горный воздух Черных Холмов.

— С богом! — крикнул сержант. — Глешка, добыча!

Долго уговаривать сокола не пришлось. Приняв грозный вид, он взлетел с рукавицы и, не обремененный никакими ремнями, набрав малую высоту, молниеносно бросился вниз. Разорванная его острыми когтями мишень, осыпая траву перьями, стукнулась оземь. Поскольку мяса не было на мишени, хищная птица обратила свой взор на Дэйлмора, переминаясь с ноги на ногу. Тот поманил ее куском мяса и произнес волшебное слово «пища». Сокол взмахнул крыльями и, мягко опустившись на рукавицу, с деловитым видом принялся за подкормку. Растроганный сержант гладил его спинку, бормотал слова признательности. Он позволил ему съесть все мясо, не оставив себе ни единой крошки. От тушки куропатки не осталось ничего.

Закончилась и пора тренировок. Теперь следовало подумать о том, где провести настоящую охоту с ловчей птицей, если, конечно, Глешку можно было так назвать на столь раннем этапе. Радуясь тому, что лишенный пут сокол вернулся на руку, Дэйлмор все же понимал, насколько все зыбко и неопределенно в деле приручения дикого сокола. Это тебе не верный, исполнительный пес, готовый по приказу хозяина броситься в огонь и в воду. Здесь нельзя было строить никаких иллюзий насчет покладистости хищной птицы, и, вдобавок ко всему, Дэйлмор не располагал достаточным количеством подкормочного мяса чтобы закрепить положительные результаты свободных напусков. Но как бы там ни было, ему оставалось только надеяться и верить, ибо иного выбора не существовало.

Привязав к обножам тонкий ремень и усадив сокола на рукавицу, Дэйлмор остался на открытом пространстве месы, внимательно осматривая раскинувшееся над головой голубое небо. Остался здесь потому, что у него было слишком мало сил, чтобы ползти куда-то, например, к березняку, где в изобилии водились тетерева. Поразмыслив, он понял, что ему и на месте может повезти. Он не раз видел, как над месой пролетали стаи гусей и уток, проносились кулики и дрозды, Надо было только набраться терпения и ждать.

Его глаза отыскивали в вышине воронов, мудрых долгожителей неба летевших вдаль прямыми маршрутами. Чаще в поле зрения попадали медленно кружащие над землей коршуны. Их четкие силуэты с почти полутораметровым размахом острых крыльев быстро превращались в некое подобие снаряда, когда хищники падали вниз за добычей. Дэйлмор с удивлением подметил такую деталь: у пары коршунов из восемнадцати бросков к земле лишь две попытки увенчались успехом. В остальных случаях хищники-неудачники не солоно хлебавши вновь набирали высоту для продолжения охоты.

Три раза он с интересом наблюдал, как речной ястреб, или скопа, сломя голову бросался к поверхности мелководного ручья, чтобы в следующее мгновение подняться вверх с блестящей на солнце рыбиной. Этому хищнику удача сопутствовала дважды. Не оставила она скопу и в третий раз, но. результатами ее последнего успешного броска воспользовался более сильный представитель крылатого племени — белоголовый орел. Он налетел неожиданно, и обезумевшей от страха скопе ничего не оставалось делать, как разжать свои неимоверно кривые и острые когти и расстаться с добычей. Белоголовый красавец-орел спокойно подхватил падающую к земле рыбу, направившись с ней к ближнему западному кряжу, где, наверное, располагалось его гнездо.

Заинтересовавшись всем этим, Дэйлмор едва не проморгал приближение к месе стаи диких уток. Его предупредил Глешка, сильно натянувший ремень в попытке взлететь. Посадив птицу на рукавицу, Дэйлмор увидел, как она устремила взор своих больших, почти человеческих глаз к южному краю неба. Сержант посмотрел туда, и у него мелко задрожали руки. На небольшой высоте к месе летели утки. Множество диких уток.

— Вперед, Глешка! — воскликнул он охрипшим от волнения голосом. — Добыча!

Освобожденный от ремня-поводка крапчатый сокол сорвался с руки и понесся ввысь. Его упругое обтекаемое тело по крутой спирали стремительно набирало высоту. За считанные секунды неподражаемый воздушный летун достиг высоты приближающейся утиной стаи, а затем также быстро преодолел ее. Ясно было — в небе владыка, хозяин, которому все по плечу. Утки уже были на подлете к краю месы, когда взлетевший на нужную ему высоту сокол сложил крылья и свистящим камнем упал в середину утиной стаи. Даже Дэйлмор услышал этот первый воздушный удар. Избранная Глешкой жертва, однако, осталась на лету и предпринимала все усилия, чтобы вновь занять свое место в стае. Может быть, ей и удалось бы это, если бы не предпринявший вторую, столь же яростную атаку сокол. Дэйлмор видел (утка снизила полет после первого удара) своего великолепного хищника на сей раз весьма отчетливо. Выставив вперед смертоносные когти, Глешка сумел нанести удар, от которого утке уже не суждено было оправиться. Завертевшись в воздухе, она бесформенным комком стала падать на землю. Сокол пикировал следом, не отставая ни на дюйм. Через мгновение они исчезли в ельнике, который рос за палаткой.

Дэйлмор пополз в ту сторону со всей возможной в его положении скоростью. Ему надо было спешить. Ведь хищная птица — не охотничья собака, которая приносит хозяину добычу. Если, не дай бог, вовремя не удастся обнаружить сокола с добычей, то он и сам может вволю насытиться, а тогда пиши пропало: сработает инстинкт, сокол просто забудет о человеке и поминай как звали.

Дэйлмор обнаружил сокола на опушке. Он сидел на утке, по-хозяйски расправляясь с ней своим грозным клювом. Сержант осторожно стал приближаться, называя сокола по имени. Тот продолжал трапезу и, казалось, не замечал ничего вокруг. Когда Дэйлмор подполз вплотную, сокол оторвался от еды, застыв в гордой позе победителя.

В сердце Дэйлмора начал закрадываться страх. Сокол мог бросить добычу и улететь.

Но его страхи оказались напрасными. Едва он протянул одетую в рукавицу правую руку, как крапчатый хищник легко взошел на нее и принялся чистить перья.

Теперь можно было называть Глешку настоящей ловчей птицей. Он выглядел великолепно в этом первом напуске на дичь. Уложив растерзанную утку в сумку, Дэйлмор вернулся в палатку, посадил сокола на корень и подсел к тлеющему очагу. Вскоре типи наполнилось аппетитным ароматом.

Изголодавшийся сержант с превеликим удовольствием съел поджаренное на углях нежное вкусное мясо дикой утки. После сытного ужина он набил табаком трубку, которую изготовил ему Хинакага Нто и раскурил ее. Честный, преданный индеец! Дэйлмор вспоминал кончину своего друга, и ярость вскипала в его груди. Он будет последним подлецом, человеком без чести и совести, если не прольет кровь того, кто так изуверски издевался над Хинакагой. Положив на ладонь амулет Голубой Совы и глядя в тускло сияющие золотые глаза, он снова поклялся найти и уничтожить убийцу. Ради этой благородной миссии он отложит желанную встречу с любимой девушкой. Ради этого он повременит с возвращением к месту службы, чтобы рассчитаться с Кенни Фрейзером.

В последующие за первым напуском дни соколиная охота стала для Дэйлмора не только жизненно важной необходимостью, но и интереснейшим занятием, которое помогало ему коротать время в ожидании Ванбли Сапы.

Пока он занимался с соколом, рана на голове зажила и совершенно перестала его беспокоить. Что касалось сломанной ноги, то и здесь дела постепенно шли на поправку. Кость срасталась хоть и не столь быстро, как того хотелось бы, но достаточно надежно. Поначалу Дэйлмор едва ступал на нее, опираясь на палку, потом начал передвигаться смелее и в конце концов зашагал как подобает вполне здоровому человеку.

Глешка его не подводил. Свежая дичь в палатку поступала регулярно. Дэйлмору никогда не надоедало смотреть, как его питомец берет добычу. Это всегда было ярким представлением. Утки, вороны, куропатки, даже гуси — вся эта летающая братия была бессильна перед молниеносными атаками ловчего сокола, бьющего двумя ногами одновременно.

В совершенный восторг приводили Дэйлмора поединки Глешки со своими хищными коллегами. На месе и окружающих ее окрестностях крапчатый сокол не мог терпеть их присутствия и изгонял самым беспощадным образом. Его резкого повелительного окрика побаивался и большой ястреб-тетеревятник, живший в соседнем ельнике, не говоря уж о коршунах, скопах и лунях. Они знали о его неукротимой отваге, и плохо приходилось тем из них, кто не успевал во время ретироваться.

У Дэйлмора захватывало дух от гордости, когда преподавший урок вежливости Глешка возвращался на рукавицу и, принимая горделивую осанку, продолжал острым взором опаловых глаз вести наблюдение за своей охотничьей территорией. Завидя очередного нарушителя, сокол снова вскипал от ярости, наливался злостью, и стоило только Дэйлмору спустить его с поводка-ремня, как он пестрой стрелой вонзался в небо.

Из всех пернатых хищников только белоголовый орел мог безнаказанно кружить вблизи месы. Да оно и понятно. Против такой громадной сильной птицы с размахом крыльев в два с половиной метра с одной отвагой не полезешь.

Однако в жизни случается всякое. Даже самое невероятное. В одном напуске на утиную стаю Глешка при первом же ударе схватил добычу когтями и медленно начал спускаться к земле. И тут, как и в случае со скопой, ему преградил дорогу местный воздушный пират — белоголовый орел. Бесстрашный Глешка перед лицом такого великана оторопел и выпустил добычу из когтей. Орел с отнятой уткой, издавая резкий крик, полетел к огромной сосне и сел на ее голую верхушку. Повертев головой, осмотревшись, он неторопливо принялся за еду.

А что же Глешка?

Дэйлмор звал его на рукавицу с приготовленным куском мяса, но сокол не думал возвращаться. Он некоторое время бесцельно летал в воздухе, посылая в небо жалобный плач, затем замолчал и, пролетев два раза вблизи кормящегося орла, забрался на большую высоту. Прежде чем Дэйлмор смог решить, что задумал Глешка, тот камнем ринулся вниз, держа направление на верхушку сосны.

У Дэйлмора отвисла челюсть от изумления. Неужели Глешка пошел на самого короля американского неба?! Оказывается, пошел. Да еще как!

Орел наслаждался нежным мясом отнятой утки, не подозревая ни о чем. А зря! Если бы он не был столь самоуверенным и беспечным, то, взглянув в верх, он наверняка бы увидел угрожавшую ему опасность — этакий невообразимый клубок ярости со сверкающими темными глазами и выставленными вперед смертоносными острыми когтями.

Он наклонил голову, чтобы оторвать еще один лакомый кусочек, как вдруг его выгнутые спина и шея, казалось, взорвались от чудовищной жгучей боли: это загнутые, как турецкий ятаган, задние когти Глешки разорвали живую плоть орла. Белоголовый пират выпустил утку и хотел взлететь. Но не тут-то было. Видимо, когти Глешки повредили важные сухожилия, и, неуклюже взмахивая большими крыльями, орел сумел долететь лишь до небольшого взгорка.

Если он думал, что для него все неприятности кончились, то совершенно напрасно. Едва он успел сложить крылья на взгорке, как негодующий, жаждущий отмщения сокол снова произвел атаку с воздуха. На этот раз удар Глешки пришелся орлу в голову.

Пока по крутой дуге сокол ввинчивался в небо для очередного налета, Дэйлмору бросилось в глаза странное поведение белоголового орла. Вместо того чтобы принять оборонительную позицию, он кружился на месте, натыкаясь то на можжевеловые кусты, то на большие валуны. До того как Глешка ринулся вниз в третий раз, сержанту стало ясно, что орел лишился зрения. Теперь за жизнь королевской птицы нельзя было дать и ломаного гроша. Что и показали последующие действия сокола. Ударив орла еще раз, он уже не взлетел, а остался расправляться с ним на земле.

Когда Дэйлмор добежал до места невероятной победы, все уже было кончено. Пернатый триумфатор, этот мстительный сгусток энергии, восседал на поверженном теле своего громадного врага, вонзив когти в его растерзанную шею, и оглашал окрестности победными кликами.

Посадив Глешку на рукавицу и взвалив орла на спину, сержант отправился к типи в самом приятном расположении духа, не переставая вслух нахваливать крылатого героя.